Николай Плавильщиков - Всемирный следопыт, 1929 № 02
— Она хочет лишний раз приласкаться ко мне, — говорил Брэм, всерьез утверждавший, что львица в него влюблена.
Львица бегала за Брэмом, как собака…Львица быстро сжилась с другими, более мелкими обитателями зверинца. Она не трогала птиц и зверей, только гоняла их по двору, «резвилась», как говорил ее владелец. Но с марабу у нее дело на лад никак не шло. Эта серьезная птица не взлюбила игривую львицу и колотила ее сильным и острым клювом. При появлении марабу на дворе (он играл в этой пестрой компании роль блюстителя порядка) львица поджимала хвост и постыдно удирала.
VII. «Маг и волшебник».
Брэм брал все живое, что ему предлагали, и его зверинец быстро рос.
— Купи крокодила, — однажды предложил ему рыбак. — Он запутался в моих сетях, и я поймал его вместо рыбы.
— Марка! — ответил Брэм. Он за все, что ему предлагали, давал марку (около полтинника).
Вскоре на двор к Брэму несколько рыбаков привели крокодила, привязанного за ногу; морда чудовища была обмотана веревками. Крокодил не мог кусаться, но веревки не мешали ему размахивать и бить хвостом, и он проделывал это с таким увлечением, что рыбаки то и дело отскакивали в сторону. Рыбак торжественно вручил Брэму веревку крокодила, а тот ему — неизменную марку.
В крокодиле было около 3,5 метров длины. Когда Брэм подошел к нему поближе, крокодил бросился на него с такой яростью, что наш натуралист отскочил, как мяч.
— Интересно понаблюдать за его нравом, — с ученым видом сказал врач Фирталер и пустил в нос крокодилу струю табачного дыма.
Крокодил так подскочил, что все зрители пустились наутек, а сам экспериментатор, получив хороший удар хвостом по ногам, свалился на песок. Однако он не растерялся и принялся изо всех сил дымить своей вонючей немецкой сигарой; крокодил попятился, повернулся и начал удирать с такой быстротой, что его едва догнали.
— Итак, он не выносит табачного дыма, — заявил Фирталер. — Ты запиши это в свой дневник, — обратился он к Брэму. — И прибавь: «по наблюдениям Фирталера».
Брэм обещал и сдержал свое обещание, — фамилия Фирталера попала в его описание жизни крокодила.
Крокодилу отвели для жилья большую лужу на дворе и привязали его к столбу веревкой. Около этой лужи постоянно толпились взрослые и дети; они ругали крокодила, бросали в него камнями, били палками. Крокодилу ни минуты не было покоя.
— Развяжите ему морду, — распорядился Брэм, думая, что пасть чудовища испугает арабов и арабчат. Но арабы оказались куда догадливее ученого немца — они принесли с собой длинные палки и стали ими тыкать в крокодила, не обращая внимания на щелкающие челюсти.
— На, собачий сын! — и они совали ему палку в рот. Разъяренный крокодил впивался в палку зубами с такой силой, что его на палке вытаскивали из лужи.
На двор к Брэму рыбаки привели крокодила…Кончилось тем, что крокодил издох. Брэм не очень горевал о нем, хотя смерть крокодила и подрывала несколько его славу дрессировщика, мага и чародея. Дело в том, что про брэмовского крокодила в народе ходили самые невероятные рассказы. Один араб с серьезным видом уверял, что он видел на базаре, как Брэм ехал верхом на львице, а крокодил бежал впереди на манер скорохода. Другой поправлял его, говоря, что Брэм ехал именно на крокодиле. Когда же третий начинал сомневаться в правдивости рассказанного, утверждая, что он весь день провел на базаре и не видел ничего подобного, — ему отвечали:
— Это было рано утром, когда базар почти пуст, а ты спишь. И чего ты не веришь?! Он же колдун, этот Халил-эфенди! Он может подчинить себе любое животное…
Обезьян Брэм развел у себя целую кучу. У него были и горилла, и шимпанзе, и павианы, и бесконечное количество всяких мартышек. И у каждой было свое дело, свои обязанности. Мартышка Арап ревизовала по утрам корзинки торговок, приносивших на двор провизию, и воровала оттуда все, что привлекало ее внимание. Арап ловил кур или голубей и прилежно их ощипывал. Его можно было также натравить, как собаку, на кого угодно. Стоило сказать: «Арап! Возьми его!» — и Арап, как угорелый, бросался на показанного ему человека, сшибал его на землю, кусал и щипал, дергал за волосы. Брэму стоило немало труда оттащить его потом от «добычи».
Бабуин Перро исполнял обязанности сторожа и пропускал в дверь, около которой был привязан, только знакомых ему людей. В свободное время он занимался войной со страусами. Эти прожорливые птицы глотали все, что могли подхватить. Они несколько раз хватали Перро за хвост и пытались проглотить его; хвосту его сильно доставалось от таких попыток, и Перро возненавидел страусов. Улучив удобный момент, он хватал их за голову, пригибал к земле и начинал трясти. Этот же Перро необычайно нежно няньчился со щенком, что не мешало, однако, ему с аппетитом съедать всю еду, принесенную для его воспитанника. Были у Брэма и другие павианы, которых он приучил даже ездить верхом на старом, разжиревшем, спокойном осле.
В этой компании жизнь протекала весело и незаметно. Прошло четырнадцать месяцев, прежде чем Брэму удалось раздобыть деньги, то-есть снова сделать хороший заем. На эти деньги он добрался до Каира и прожил здесь зиму, поправляя свое сильно расшатанное здоровье. Немного подлечившись, он тронулся в Европу. Он вез с собой не только свой зверинец, но и множество всякого зверья для зоологического сада в Берлине — этот груз ему навязал германский консул. В Вене Брэм продал большую часть своих животных, чтобы расплатиться с долгами. С несколькими мартышками и павианом Атиллой он явился домой.
VIII. Гамбургские «ослы».
Брэм усердно посещал лекции в Вене и Иене и изучал естественные науки. Это был превеселый студент, хотя и не очень молодой. Его квартирка кишела птицами и зверями; главными жильцами были мартышки и павиан. Эти четверорукие жильцы немало хлопот причиняли своему хозяину. Атилла постоянно воевал с собаками и отнимал у них еду, он же грабил и кормушку мартышки Гассана, с которым вообще жил очень дружно.
Когда Гассан умер, Атилла сильно тосковал. Осталось только невыясненным, о чем он тосковал — о Гассане или о его кормушке…
В 1855 году Брэм издал свою первую книгу: «Путевые очерки о северо-восточной Африке». До этого он напечатал лишь несколько статей по орнитологии. За первой книгой последовал ряд других.
В 1861 году Брэм сделал сразу два дела — женился и нашел себе службу. Невестой была Матильда Рейц, а службой — место учителя в гимназии, в Лейпциге. Однако он недолго поучал всяким премудростям школьников. Герцог Саксен-Кобургский вместе с женой собрался в Абиссинию, в Верхний Египет, на охоту. Он пригласил с собой Брэма, и тот с радостью согласился. Герцог со своей свитой и дамами, понятно, не мог долго жить в палатках, и это охотничье путешествие не затянулось: как только герцог убил несколько слонов и десяток-другой крупной дичи, его дамы запросились домой. Брэм многое увидел и узнал за эти несколько недель; однако, его так измучила лихорадка, что он с радостью уехал из «африканской Швейцарии».
Это была его последняя поездка по Африке.
Вернувшись в Европу, он засел за свой главный труд — «Жизнь животных». Ему очень хотелось познакомить публику с зоологией, а для этого нужно было дать живую интересную книгу. Брэм перечитывал сотни охотничьих рассказов и дневников, рылся во всяком старье, переписывался с различными зоологами и охотниками, просил о помощи лесничих и егерей. Он простаивал часами перед клетками зверинцев, изучая животных; держал у себя дома всевозможных птиц и мелких зверей. Ему необходимо было знать, как ведут себя звери в неволе.
Едва успел Брэм напечатать первый том своей книги, как получил приглашение — занять место директора Гамбургского зоологического сада.
— Мы не пожалеем денег, увеличим сад и сделаем все, что вы захотите, — прельщали его заправилы сада.
Соблазн был велик. Брэм собрал свои пожитки и тронулся всей семьей в Гамбург. Он моментально навел порядок в саду, устроил даже небольшой аквариум. Но ужиться с гамбуржцами Брэм не смог. За время своих путешествий он привык к большой самостоятельности и знать не хотел никакого начальства.
— Вы бы сделали так… — начинал кто-нибудь из начальства.
— Много вы в этом понимаете! — пренебрежительно отвечал Брэм, поворачиваясь спиной к уважаемому всем городом лицу. — Я директор и знаю, что делать!
— Послушай! Ведь так нельзя, — пробовала урезонить его жена. — Ведь как-никак ты от них зависишь. Нужно быть повежливее…
— К чорту! Стану я со всякими ослами церемониться! — отвечал Брэм. — Нечего им соваться со своими дурацкими советами. Их дело — давать деньги.
Дальше — больше. Сегодня он обругал одного, завтра — другого, послезавтра — третьего. Он назвал ослом самого бургомистра, а его помощника просто выгнал из своего кабинета. Комитет зоологического общества, который заведывал садом, состоял не столько из зоологов, сколько из богатых купцов и иных именитых и уважаемых граждан. Каждый из них считал своей священной обязанностью давать советы Брэму и каждый получал в ответ «осла». При чем количество полученных «ослов» было прямо пропорционально глупости и богатству советчика.
