Йозеф Рот - Дороги еврейских скитаний
Как обычно, его взгляд пристрастен и субъективен. Об ассимилированных евреях, которые порвали со своими корнями и успели набраться презрения к евреям Восточной Европы, Рот пишет с гневной иронией. А когда переходит к описанию живой традиции, с которой сам соприкоснулся лишь в детстве и от которой сознательно уходил; когда рисует образ религиозного еврея или просто маленького бедного еврейского человека с восточных окраин, повествование дышит любовью и ностальгией. В заключительную редакцию «Дорог еврейских скитаний» не вошла фраза, сохранившаяся в черновом оттиске: «Народ, который так беззащитен против печальнейших унижений, изначально заслуживает симпатии всех порядочных людей. Для них и написана эта книга». В конце августа 1926 года Рот окончил работу, отправив просмотренную корректуру в издательство, после чего отправился в Россию. И весной следующего, 1927 года «Дороги еврейских скитаний» были опубликованы в серии «Репортажи из реальной жизни» берлинским издательством «Ди Шмиде». У немецкого читателя появилась возможность прочесть книгу о мире, которому, как мы сегодня знаем, оставалось до окончательной гибели совсем недолго. Вскоре этот мир безвозвратно исчезнет.
В 1926 году Рот предчувствовал многое из того, о чем не мог знать наверняка. Еще не написаны ни «Иов», ни «Марш Радецкого», ни многочисленные тексты эмигрантского времени, в том числе и последняя его новелла «Легенда о святом пропойце». В 1926 году нацисты еще не у власти — 30 января 1933 года, сразу же после назначения Гитлера рейхсканцлером, Рот покинет «филиал ада» и уедет во Францию. В немногочисленных статьях этого года — «Поэт в третьем рейхе», «Смерть немецкой литературы», «Я отвергаю», «Аутодафе духа» — он заявит о полном разрыве всех отношений с рейхом, осудив тех, кто не уезжает и продолжает сотрудничать. Так оборвались многолетние отношения с «Франкфуртер цайтунг» и дружба с оставшимся в Германии главным редактором Рейфенбергом. В 1926 году еще не существовало и отчаянного, горького послесловия к «Дорогам еврейских скитаний», которое Рот написал для задуманного в Амстердаме переиздания книги в 1937 году, за два года до смерти. Этот текст был обнаружен в архиве писателя.
1926 год. Алкоголь еще не стал для Рота неизлечимой болезнью, а прелестное живое лицо Фридль еще не искажено признаками душевного расстройства — недуг проявится чуть позже и после долгих безуспешных попыток лечения (в какой-то момент Рот даже возил больную к хасидскому цадику), после многолетних скитаний бедной Фридль по немецким и австрийским клиникам сделает ее жертвой программы эвтаназии, разработанной нацистами для душевнобольных. Это случится в Австрии, после аншлюса, в июне или в июле 1940 года — примерно через год после того, как в своем любимом Париже, в больнице для бедных, привязанный ремнями к койке, скончается в белой горячке писатель-эмигрант Йозеф Рот.
Похоронить его на престижном кладбище Монмартра, по соседству с Генрихом Гейне, оказалось не по силам и не по средствам. Пришлось довольствоваться скромным кладбищем в парижском предместье Тье. Похоронам предшествовали горячие споры: как прощаться с покойным? При жизни Рот утверждал, что он крещен в католичестве, но найти свидетельство о крещении не удалось. Договорились хоронить без отпевания в церкви, но со священником. Когда святой отец приступил к церемонии, в толпе галицийских евреев поднялся недовольный ропот. Народу на кладбище собралось очень много — евреи и христиане, монархисты и коммунисты, знаменитости и безвестные эмигранты, мужчины и много женщин. На плите была выбита надпись: «JOSEPH ROTH. Poète autrichien. Mort à Paris en exil. 2.9.1894-27.5.1939». На могиле нет ни креста, ни звезды Давида.
Анна ШибароваПредисловие
Эта книга заранее отвергает одобрения и похвалы, отвергает протесты и даже критические замечания тех, кто не замечает, презирает, ненавидит и травит евреев Восточной Европы. Она обращается не к тем европейцам Запада, кто убедил себя в том, что привычка к лифту и ватерклозету дает право на плоские шутки по поводу румынских вшей, галицийских клопов и русских блох. Этой книге не нужен «беспристрастный» читатель, который с высоты шатких башен западной цивилизации с кислой миной наигранной доброжелательности поглядывает на соседний Восток и его жителей, гуманно вздыхает о несовершенствах канализации и в страхе перед заразой запирает несчастных эмигрантов в бараки, где социальную проблему решает повальный мор. Эту книгу не стоит читать и тому, кто отрекся от своих отцов и дедов, лишь по случайности избежавших барачной участи. Эта книга написана не для тех, кого может задеть, что автор смотрит на предмет своего описания с любовью, а не с «научной объективностью», другое имя которой — скука.
Кому же тогда адресована эта книга?
Автор тешит себя наивной надеждой, что у него найдутся читатели, перед которыми ему не придется защищать евреев европейского Востока; читатели, которые склонят голову перед страданием, величием человеческой души, да и перед грязью, вечной спутницей горя; западные европейцы, которые не кичатся чистотой своего матраса, которые чувствуют, что им есть чему поучиться у Восточной Европы, и которые, верно, знают, что из Галиции, России, Литвы, Румынии выходят великие люди и большие идеи, приносящие (с точки зрения этих читателей) изрядную пользу, помогая укреплять и достраивать прочное здание западной цивилизации — отнюдь не только карманные воры, которых в газетном репортаже с места событий, этом подлейшем продукте западноевропейской культуры, принято именовать «гостями с Востока».
Эта книга, увы, не сможет рассказать о восточноевропейском еврействе так подробно и вдумчиво, как этого требует и заслуживает выбранный мною предмет. Здесь лишь бегло обрисованы люди и обстоятельства, имеющие отношение к этой проблеме. Читатель найдет на этих страницах лишь отрывочные заметки о громадной теме, для изложения которой во всей полноте автору необходимо было бы самому пройти дорогами всех скитаний, выпавших на долю нескольких поколений евреев Восточной Европы.
Восточные евреи на Западе
Живя у себя на родине, еврей Восточной Европы не видит социальной несправедливости западной жизни; не видит всемогущества предрассудка, который властвует над средним западным обывателем, определяя его пути и поступки, обычаи и взгляды на мир; не видит тесноты западного горизонта, изрезанного фабричными трубами и загроможденного электрическими станциями; не видит ненависти, набравшей такую силу, что эту ненависть заботливо оберегают — как живительное (но в то же время убийственное) лекарство, как негасимый огонь, на котором подогревается эгоизм всякого человека и всякой страны. Восточноевропейский еврей тоскует по Западу, чего Запад совсем не заслуживает. Запад для восточноевропейского еврея — это свобода, возможность трудиться и проявлять свои дарования; это справедливость и независимая власть духа. Западная Европа шлет на Восток инженеров, автомобили, стихи и книги. Шлет рекламное мыло и правила гигиены, шлет полезное и возвышенное, всячески наряжается и приукрашивает себя. Германия, например, до сих пор остается для евреев Восточной Европы страной Гете и Шиллера, немецких поэтов, которых всякий любознательный еврейский мальчик знает лучше, чем наш украшенный свастикой гимназист. За время войны восточноевропейским евреям довелось познакомиться лишь с генералами, по чьим приказам распространялись гуманные воззвания к иудейскому населению Польши, составленные военным пресс-бюро[1] — не с теми генералами, которые за всю жизнь не удосужились прочесть ни одной беллетристической книги, но все равно проигрывают войну.
Восточноевропейский еврей не замечает достоинств собственной родины. Не замечает ни бескрайности горизонта, ни добротности человеческого материала, из которого получаются святые, убийцы из безрассудства — и мелодии, исполненные грустного величия и сумасшедшей любви. Не замечает добродушия славянина, чья неотесанность все же пристойнее, чем укрощенное скотство западного европейца, который отводит душу в разврате и, галантно приподняв трусливой рукой котелок, тихой сапой обходит закон.
Евреи не видят красоты восточных земель. В деревнях им жить запретили, в больших городах — запретили. Они ютятся в трущобах на грязных улицах. Сосед-христианин грозит еврею. Барин его колотит. Чиновник сажает под стражу. Офицер по нему стреляет, причем безнаказанно. Собака его облаивает — своим нарядом еврей раздражает животных не меньше, чем примитивных людей. Воспитание евреи получают в сумрачных хедерах. С ранних лет узнают они мучительную безысходность еврейской молитвы; страстную войну с Богом, который больше наказывает, чем любит, а всякое удовольствие заносит тебе в «дебет» как прегрешение; узнают непреложный долг — учиться и юными, жадными до впечатлений глазами искать отвлеченное.
