Вадим Телицын - Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду
Правда, Беляев с этим психологическим (я бы сказал более емко — бихевиористическим) объяснением ушкуйничества пытается связать и экономические причины «удалых походов» ушкуйников. Он пишет: «По минованию разгульного возраста, наскучивши буйством… (ушкуйники) как люди бывалые или сами начинали торговлю на свои капиталы, может быть собранные из добыч, приобретенных во время удалых походов, или делались помощниками старших, водили их караваны в новгородские земли»[15].
Несколько неубедительно, но вполне подпадает, как раньше бы сказали, «под формулу о «первоначальном накоплении капитала».
Дальше этого общего размышления по «возрастной психологии», навеянного, конечно, наблюдениями над нравами московских купцов XIX в. и их приказчиков, Беляев не идет, оставляя описываемое им явление необъясненным. Мало продвинули вопрос об ушкуйниках и позднейшие исследователи, обычно относившие начало ушкуйничества к самым ранним временам новгородской истории.
А. С. Лаппо-Данилевский характеризовал ушкуйничество как заключительный этап истории новгородской колонизации, как вырождение военно-финансовой колонизации[16].
Действительно, имеются все основания, как это будет показано ниже, отделить походы второй половины XIV и начала XV в. от более ранних, как особый и весьма существенный этап в истории новгородских ушкуйников. Правда, Бернадский замечает: «спрашивается, однако, насколько оправданным является отнесение именно к этому этапу наименования «ушкуйничество». Сужение значения термина «ушкуйничество» оправдывается терминологией источников (летописей), которые пользуются им только в узком, хронологически ограниченном, вполне определенном смысле»[17].
* * *Еще раз повторим: ушкуйники представляли собой нерегулярные вооруженные формирования Великого Новгорода. Им поручались изучение территорий и населяемых их племен, сбор дани с обширных северных и северо-восточных владений Новгорода, захват того или иного укрепленного форпоста противника, разведку (порой — разведку боем), поиск новых речных и пеших путей, — все это должно было способствовать и расширению границ Новгородской республики и укреплению ее авторитета. Часто они явно превышали полномочия, действуя по своему почину.
Ушкуйники, по мнению ряда исследователей, — это русский вариант варягов и викингов. Так, М. М. Богословский видел в ушкуйничестве первоначальную форму новгородской колонизации Севера и готов был сблизить ушкуйников с норманнами времен викингов.
«Первоначальной распространительницей новгородского владычества на Севере, — замечал он, — надо считать вооруженную промышленную ватагу ушкуйников, очень напоминавшую подобные же нормандские ватаги под предводительством викингов»[18].
Существует и иное мнение, которое, правда, зачастую оспаривается. Согласно ей, ушкуйники осуществляли защиту Новгородских земель. К такому выводу можно прийти, если обратить внимание на летописные тексты о походе ушкуйников против шведов и ливонцев.
* * *Но откуда пошло это очень звонкое прозвище — «ушкуйники»? Да еще с не менее звонкими именами: Гюрята, Жила, Анфал, Олюша, Власий, Федец, Острог, Бориско, Дмитрок, Микитица, Онцифер, Лука, Семенец, Григорь, Степанец, Савица, Чешко[19]?
По рекам и морям новгородские повольники двигались на парусно-гребных судах — «ушкуях», за что и получили свое имя.
Российско-германский филолог Макс Фасмер, например, считал так: слово «ушкуй» произошло от древневепского слова «лодка»[20].
Суда могли быть названы и по имени полярного медведя — «ушкуя» или «ошкуйя». «Ошкуй» — морской, ледовитый, северный, белый медведь. Это название было у поморов в ходу еще в XIX в.
И норманны называли свои боевые суда «морскими волками». На высоком носу ушкуя красовалась резная голова медведя.
А в новгородской былине в описании корабля героя русских былин Соловья Будимировича сказано: «На том было соколе-корабле два медведя белые заморские»[21].
Обычно ушкуй строился из сосны. Киль его вытесывался из одного ствола и представлял собой брус, поверх которого накладывалась широкая доска, служившая основанием для поясов наружной обшивки. Она скреплялась с килем деревянными стержнями (гвоздями), концы которых расклинивались.
Морские ушкуи (в отличие от речных) имели плоскую палубу только на носу и корме. Средняя часть судна (около трети длины) оставалась открытой (туда под палубу клали груз-балласт для большей устойчивости в морской воде). Грузоподъемность их составляла 4–4,5 т. На внутреннюю обшивку опирались шесть или восемь скамей для гребцов. Благодаря малой осадке (около 0,5 м) и большому соотношению длины и ширины (5:1), судно обладало сравнительно большой скоростью плавания. Как морские, так и речные ушкуи несли единственную съемную мачту, располагавшуюся в центральной части корпуса, с одним косым или прямым парусом. Навесных рулей на ушкуи не ставили, их заменяли кормовые рулевые весла.
Речные ушкуи отличались своей конструкцией от морских не только наличием сплошной палубы. Так, по мнению ряда историков, речные ушкуи представляли собой лодки вместимостью до 30 человек. Киль был широким и плоским. Одинаково изогнутые носовая и кормовая балки соединялись с килем деревянными гвоздями или в потайной шип. Корпус набирался из тесаных досок. Планширь (деревянный брус с гнездами для уключин, идущий вдоль борта лодки и прикрывающий верхние концы шпангоутов) отсутствовал. В зазор между обшивками вставляли клинья-кочети, которые служили опорами для весел. Утолщенные последние пояса наружной и внутренней обшивок обеспечивали достаточную прочность борта при возможном абордаже или при перетаскивании ушкуя через переволоку.
Речной ушкуй имел длину 12–14 м, ширину около 2,5 м, осадку 0,4–0,6 м и высоту борта до 1 м. Грузоподъемность достигала 4–4,5 т. Укрытий ни в носу, ни в корме на ушкуе не было. Благодаря симметричным образованиям носа и кормы ушкуй мог, не разворачиваясь, моментально отойти от берега, что приходилось часто делать при набегах. При попутном ветре ставили мачту-однодревку с прямым парусом на рее. Для его подъема верхушка мачты снабжалась нащечинами. Простейший, без блоков, такелаж крепился за скамьи, а носовая и кормовая растяжки — на соответствующих оконечностях. Весла в местах соприкосновения с обшивкой обтягивали толстой кожей»[22].
Ушкуй чередовался в летописях со словом «насад». Российский историк А. И. Никитский неоднократно подчеркивал: «Многоразличны названия, которыми характеризовались в древности эти суда: лодь, лодья, лойва, насад, ушкуй, последнее из этих судов, ушкуй, равнозначное, как кажется, с насад ом… было у охочих людей самым любимым»[23].
Но все же между ушкуем и насадом были некоторые различия. Летописные своды и иные источники содержат упоминание об одновременном участии в походе и ушкуев, и насадов.
Ушкуи, в отличие от насадов, были легче, поэтому они были удобны для дальних походов, и их можно было перетащить из одной речной системы в другую. А насады — крупнее и тяжелее, но более удобны (да и безопасней) для плавания по большим половодным рекам. И вмещали они в свое «чрево» гораздо больше бойцов, чем ушкуи.
Первое упоминание слова «ушкуй» зафиксировано в древне-шведской «Хронике Эрика» (см. о ней ниже) за 1320–1321 годы, в рассказе о событиях на Ладожском озере — «usko» вместе с его синонимом «hapa» (сравни современное финское «haapio» — «челн из осины»).
И. И. Срезневский указывал на следующие варианты: «ушкуи» — 1320 год, «ускуи» — 1418 год, «оскуи» — 1473 год, «скуй» — 1463 год, «ушкуль» — 1553 год. В последний раз слово «ушкуй» мелькнуло в XVI столетии, — на них плавали татары под Астраханью[24], пока последняя не пала под ударами Ивана IV.
Еще одно толкование — по названию правого притока реки Волхов — реки Оскуй, где новгородцы и строили свои лодки — «оскуй», «ошкуй» или «ушкуй».
* * *Современные историки справедливо отмечают, что «Великий Новгород на протяжении всей своей истории был портом четырех морей: Балтийского, Черного, Белого и Каспийского. С ними его связывали речные пути. Новгородцы по рекам добирались до этих морей и на своих судах бороздили их воды. Иностранные купцы, используя те же речные пути, посещали Новгород. Новгородская республика являлась морской державой, имевшей свой торговый и военный флот.
По мнению ряда историков, многие достижения цивилизации русские освоили только благодаря императору Петру Великому. В числе таких достижений значится и военно-морской флот. До сих пор экскурсоводы показывают в музее города Переславль-Залесский ботик Петра I, именуя его первым русским кораблем. Это несправедливо с исторической точки зрения, русские за несколько столетий до рождения Петра Алексеевича уже обладали на Балтике собственным военным флотом, который по мощности не уступал флотам соседних прибалтийских держав[25].
