Виктор Топоров - Жёсткая ротация
А вот кто у нас лучший футболист? И какая военно-бразильская команда (ответ знают только «кони»!) равнее других? С этим нет полной ясности. И свежеиспечённый президент отечественной Футболии экс-вице-губернатор и экс-сенатор от Петербурга Мутко задумал нечто неслыханное: приглашать на матчи внутреннего календаря иностранных судей. Начав с полуфинала кубка страны: «Зенит» — ЦСКА. Чтобы, значит, взяток не брали. И звонков по вертушке не слушали. Чтобы даже не знали, что такое вертушка. И свистели в свисток и показывали бы карточки, жёлтые и красные, не задумываясь о том, что другие карточки — твоей жены и детей — всегда можно вместе с домашним адресом скачать в Интернете…
Первыми возмутились, естественно, российские судьи; вторыми — игроки, не исключая и «варягов». Это ведь и впрямь ерунда какая-то получается. Может, нам не только футбольных судей выписывать, а и басманных с мещанскими? Или, допустим, набрать в ГАИ ГИББД техасских рейнджеров? Оно конечно, на кинофестивалях у Никиты Михалкова председательствует, как правило, иностранец — ну так не простой же иностранец! Учёный! Заслуженный! А обучаемость у заслуженных кинематографистов что надо!
Академик Ландау, кстати, терпеть не мог слова «учёный». Учёным бывает осёл или человек, если его долго учить, а я, блин, научный работник! Но на научном поприще нам реванша не взять — академики каши просят. И сапоги у них (не говоря уж о реакторах) — тоже.
И это возвращает нас к нашим баранам. Интересно, с чего это Мутко взял, что иностранные судьи не будут брать взяток? Что им не объяснят, что за штука такая вертушка и кто по ней может позвонить? Что фотографии их жён и детей тоже можно найти в Сети? Что репутация не дороже денег и уж во всяком случае не дороже жизни? Опыт (в том числе и профессиональный опыт нынешних руководителей страны) подсказывает: иностранца коррумпировать ещё легче. Ведь его привлекает не столько сумма, сколько её необлагаемость, — не столько чёрная икра, сколько чёрный нал! А постсоветские евреи, в массовом порядке перебравшись на ПМЖ в Германию, первым делом коррумпировали хвалёное тамошнее чиновничество!
Инициаторы и спонсоры общероссийской премии «Поэт» повели себя куда разумнее. Невольно (или вольно?) взяв на вооружение доктрину Михаила Юрьева «Крепость Россия». Литературная крепость Россия — с семидесятилетним питерским строчкогоном в донжоне. Виноват, в святая святых!.. Юрьев рекомендует ещё — для сохранения и поддержания праздничной самобытности — бои без правил в национальном стиле (у тех же украинцев, кстати, есть боевой гопак!) и повсеместное внедрение тяжёлых наркотиков — правда, тут уж он ломится в открытую дверь. Однако лучше так, чем никак.
Потому что, если всё пойдёт по-мутковски, мы ведь не сегодня-завтра и президента Футбольного союза откуда-нибудь из Италии выпишем. Да и почему только футбольного? Того же, чтоб далеко не ходить, Берлускони! Чистейшей души человек — ни один суд ему не страшен — и всегда с готовностью берётся за любое дело.
Ну а если Берлускони оглядится вокруг и душа его страданиями уязвлена станет, он и сам построит футбольную крепость Россия. И она будет называться катеначчио!
2005
Альтернативная история: операция «Ельцин в Форосе»
Восемь лет назад, после августовского дефолта, наша страна, казалось, окончательно пошла вразнос. И, как почти всегда в таких случаях, вспомнила о демократии. И чуть ли не всенародно (с подсказки Явлинского, что само по себе смешно) выбрала себе спасителя. Им оказался Евгений Примаков — и дело своё он сделал. Правда, не довёл его до конца.
Семь месяцев спустя, в марте, Примаков превратился в самого популярного политика в стране — тогда как рейтинг президента Ельцина составлял отрицательную величину, прокоммунистическая Дума затеяла процесс импичмента, а человек, похожий на прокурора, сидел на чемоданах компромата. Никакого «Медведя» ещё не было и в помине; ваххабиты мирно молились Аллаху; патриоты рукоплескали «развороту в небе» после начала бомбардировок Югославии; казнокрады с трепетом ожидали семидесяти тысяч арестов, то ли в шутку, то ли всерьёз обещанных им премьер-министром. Ясно было, правда, что в премьерах Примакову остаётся ходить недолго: то ли ревнивый и (как думалось тогда) находящийся при последнем издыхании Ельцин себе и «семье» на беду попытается его снять, то ли Примаков на ближайших выборах пройдёт в дамки. Впрочем, в дамки он проходил в обоих случаях.
Считается, что импичмент Ельцину, затеянный Думой, провалился (хотя по вопросу о Чечне не хватило всего двух голосов). Это, однако же, поверхностное суждение. Весной 1999 года фактический списочный состав Думы резко сократился — одни ушли в министры, других грохнули коллеги по бизнесу, — и если бы мандатная комиссия зафиксировала этот факт перед голосованием по импичменту (и, соответственно, изменила кворум), все получилось бы по-другому. Но и в сложившихся условиях победа Ельцина оказалась пирровой: по каждому из четырёх пунктов обвинений он был признан государственным преступником № 1 более чем половиной присутствовавших на тот момент в зале депутатов. До Совета Федерации дело не дошло, но и он — пропримаковский и антиельцинский (достаточно вспомнить исход голосований по отставке Скуратова) — был настроен однозначно.
И тут-то Ельцин и отправил Примакова (позволившего себе, кстати, несколько резких высказываний и о президенте, и о его окружении) во внезапную (а на чей-то взгляд, долгожданную) отставку. И Примаков ушёл. А почему он ушёл, я не понимаю до сих пор. Почему Примаков не затеял собственный переворот, который в условиях, когда реальная власть уже фактически перетекла к нему, означал бы вполне законное пресечение очередного переворота, затеянного без трёх минут (и без двух голосов) отрешённым от должности и ненавистным подавляющему большинству населения президентом?
Что стоило Примакову объявить Ельцина «Горбачёвым в Форосе»? А себя — его конституционным преемником? Объяснив Борису Николаевичу, что уйти вперёд головой можно только добровольно. Что стоило за ночь арестовать не семьдесят тысяч, и даже не просто семьдесят, а семь-десять человек, на которых реально зиждилась ельцинская власть? За Примакова были правительство, обе палаты парламента, силовые структуры, лужковская Москва и народ России. Против — не было никого, кроме нескольких проворовавшихся чиновников и их подельников-олигархов.
А ведь поступи он так, мы жили бы сегодня в другой стране. В какой? Проще всего это можно сформулировать так: президент Примаков добился бы на самом деле того, что президент Путин декларирует — и только декларирует, — он установил бы суверенную демократию, реализовал национальные проекты, удвоил ВВП, разобрался с олигархами (отнюдь не только с равноудалёнными) и обуздал коррупцию. А всего-то и стоило: отправить вконец распоясавшегося дедушку на покой.
Но служака Примаков восстать — пусть и чисто номинально — не посмел. Предпочёл уйти в отставку, чтобы прийти к власти сначала на парламентских (в декабре), а потом на президентских (в марте) выборах законным путём. И проиграл — даже не Путину, а Березовскому и Доренко.
Потому что законным путём в нашей стране к власти не приходят. Да и не удерживают её — тоже.
Да что я вам рассказываю — вы всё это не хуже моего знаете!
2006
Армейское поприще
В шестидесятые прошлого века закосить армию можно было только тремя способами: по блату, по болезни или поступив в вуз. Блата у меня не было. На медосмотре допризывников заставляли дуть в какую-то хреновину. Я дунул на литр. Мне сказали, чтобы прекратил симулировать. Я, поднатужившись, дунул на полтора. В медкарту записали: четыре с половиной.
Невропатолог выслушал, записал и перечитал вслух мои жалобы: «Бессонница… Головные боли… Три задокументированных сотрясения мозга… ГОДЕН! — И с отеческим злорадством добавил: — В армию тебе нужно! Во флот! Чтобы не на три года, а на четыре!» (Хотя тогда уже служили два и три соответственно.) И сделал соответствующую пометку.
Пришлось поступить в университет. Из двадцати пяти моих одноклассников (класс был огромный и по преимуществу мужской, а школа непривилегированной) в вузы поступило двадцать три, в армию пошёл один, а ещё у одного не было на руке трёх пальцев.
Впрочем, ещё двое, вылетев из вузов, впоследствии все-таки отслужили. И ничего хорошего про службу потом не рассказывали. Но и ничего плохого тоже. Дедовщина — да; землячество (штука, рассказывали они, пострашнее дедовщины) — тоже, но жить можно.
На филфаке ЛГУ была военная кафедра. Весьма колоритная: «Гантели надо по утрам поднимать, а не одеяло членом!» В первый день на плацу я закурил по команде «Вольно!», однажды ненароком вынес с кафедры «секретную тетрадь» и на госэкзамене по военному переводу повернулся не через то плечо, но закончил обучение на «отлично».
