Андрей Антипов - Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала.
Я так и не понял: подобные действия вытекали из задач спецназа или из сложившейся обстановки?
Проверить окрестности Беркат-Юрта надо было прежде всего для безопасности десантников, которые, похоже, оценивали ее лишь протяженностью линий окопов и широтой минных полей.
Оставалось загадкой: почему они даже в дневное время не контролировали окрестности вокруг своего лагеря? Почему небольшая группа бойцов и командиров, которым предстояла тяжелая, бессонная ночь, была больше озабочена проблемой безопасности лагеря, чем штаб целой дивизии, для которой беспечность однажды, совсем недавно, уже вышла боком?
"Я тебе об этом бардаке мог бы многое рассказать",-у Михалыча эти вопросы возникли, наверное, раньше, чем у меня.
Он ничего не рассказал. Но позднее я подумал, что с классической точки зрения группа не должна была "светиться" перед выходом на задание. Если противник не дурак (он не давал повода для такой оценки), то понял бы, что это не десантники проснулись. Это кто-то другой. Вполне возможно - спецподразделение.
И все же, готовясь к ночному рейду, нельзя было оставлять у себя за спиной "темное" село. Платить за это пришлось бы очень дорого. Вспомнились вчерашние слова Михалыча: "Я не могу, когда теряю ребят".
Группа на БТРе вышла в сторону Беркат-Юрта. Худшие подозрения оправдались. На колхозной ферме стоял готовый к бою танк. Немного в стороне - отлично замаскированные артиллерийские позиции: пушки при снарядах.
Все найденное добро следовало уничтожить или доставить в лагерь к десантникам.
С помощью одного БТРа этого не сделаешь. Вернулись на позиции. Взяли танк из группы поддержки. Решили проверить другие помещения. Но тут грянули выстрелы...
Пуля попала капитану Федору Присяжных под ключицу. Перебила сонную артерию. Могучий сибиряк, Федор долго цеплялся за жизнь. Он еще пытался опереться ногой, когда его тащили на броню танка.
Вчера мы пили с ним водку и упрекали, что он, такой огромный, занимает чуть ли не половину тесного вагончика. Сегодня в вагончик лазарета его не пустили. Врач лишь глянул: "Он уже умер". Ребята закурили. Молча. Федор заплатил жизнью за безопасность предстоящего рейда. И за жизнь тех десантников, которых той ночью могла накрыть обнаруженная артиллерийская батарея.
Батарею ребята добили. Танк тоже.
Заместитель командира разведбата, как и трое других офицеров-разведчиков, капитан Присяжных должен был пойти с группой спецназа рядовым бойцом. На учебу. Федор лишь недавно пришел из пехоты и новую профессию должен был осваивать с азов. Командир батальона послал своих офицеров со спецназом, зная, что лучшего урока им никто не даст.
Созданные в конце пятидесятых годов подразделения специального назначения призваны были вести диверсионно-разведывательные операции в стратегическом тылу противника. Они, по замыслу, должны были обнаруживать командные пункты, стартовые позиции стратегических и оперативно-тактических ракет, сообщать их точные координаты с тем, чтобы по этим объектам были нанесены высокоточные ракетные или авиационные удары. Кроме того, спецназовцы должны были сами пытаться вывести эти объекты из строя.
Однако до мировой войны дело, слава Богу, не дошло. Локальные же войны вынудили сузить эти задачи спецназа.
В Афганистане в первое время спецназовцы занимались охраной трубопроводов, штабов, выполняли конвойные задачи, сопровождали колонны с грузом... Лишь значительно позже их деятельность попытались направить в диверсионноразведывательное русло... (Подробнее с задачами спецназа и некоторых страницах его истории читатели могут познакомиться, прочитав журнал "Воин" (ныне "Воин России"), № 2, 3 и 4 за 1994 г. - Авт.)
Позднее я узнаю, что здесь, в Чечне, спецназ начал выполнение своих задач еще до начала боевых действий. Спецназовцы выявляли места сосредоточения техники, складов оружия и боеприпасов дудаевских сил. Оставалось нанести удары. Но команды не было.
Когда же войска вступили на территорию Чечни, выяснилось, что противник успел все рассредоточить. Группам спецназа пришлось гоняться за каждым отдельным танком и "градом". И то не сразу. Задачу спецназу поставили лишь тогда, когда войска стали вплотную подходить к Грозному.
Группа Михалыча должна была организовать засаду на предполагаемом пути перемещения установок "град" и попытаться уничтожить хотя бы одну из них. Накануне такая установка уже было развернулась для удара по лагерю "ульяновских" десантников. Но спецназовцы, проверявшие дороги в окрестностях, неожиданно выскочили на позицию. Машине удалось уйти.
Местная пропаганда сработала с завидной оперативностью: десантникам сообщили, что это аксакалы Беркат-Юрта не дали боевикам произвести залп.
Чеченские боевики старались использовать "грады" наверняка, поэтому били только прямой наводкой. А для этого надо быть ближе к цели. Машина не могла уйти далеко.
Стемнело.
- К командиру, - кто-то тронул меня за плечо.
Михалыч натягивал белый маскхалат.
- Не передумал?
- Нет. - Не мог же я признаться, что душа моя давно переместилась в пятки.
- Кто по какой-то причине не может идти, тому лучше остаться, - это говорилось уже для всех. - Никаких упреков не будет. Пойдете в другой раз.
На размышление мне и всем остальным давался час.
- Построиться!
Отказавшихся не было.
Вытягиваемся в цепочку. Впереди Игорь, сзади Эдик и Володя. Знаю всех только по именам. Выходим. Патрон в патроннике, автомат на предохранителе. Уже через километр почувствовал, что оделся слишком тепло. "Тут не угадаешь, - говорили мне ребята. - Если придется бежать, упреешь. А если лежать в снегу, замерзнешь".
Перед выходом я признался Игорю, что устал. Ноги одеревенели. Клонило в сон.
- Вам можно устать. - Я в группе был старше всех по возрасту, поэтому молодые ребята обращались ко мне на "вы". - А мне никак нельзя.
Но я видел, что он тоже не в лучшей форме. День, проведенный на холоде, операция в Беркат-Юрте, гибель Федора - все это не могло не вызвать физической и психологической усталости у людей.
Игорь - командир разведроты, один из тех, кто шел с Михалычем на учебу. Кроме того, ему, как и Эдику и Володе, была поставлена задача "ложиться грудью" за журналиста. "Отвечаете за него головой",-кивнул Михалыч в мою сторону. Игорь был старшим в нашей подгруппе.
Я не имел права подводить этих ребят, вынуждать их "ложиться грудью". Ведь, кроме всего прочего, они были мне очень симпатичны. Хотя бы тем, что не скрывали своих чувств и ощущений. Игорь после дневного рейда в Беркат-Юрт признался: "Когда Федор упал, я испугался".
Эти ребята знали, что такое смелость, а потому не стеснялись сказать о своих страхах.
Уже в Москве я услышал, как телевизионный ведущий заявил, что у него вызывает восхищение смелость тех военнослужащих, кто отказался ехать в Чечню. Не берясь судить отказавшихся, хотелось сказать этому парню в студии: "Заткнись. Что ты знаешь о тех, кто не отказался?"
Перебегаем дорогу. Идем вдоль лесочка. За каждым кустом чудится враг. Наверное, это и есть страх. Трудно понять. Отмеряем километры. Каждый следит за обстановкой и действиями идущего впереди. То присядем, то бросаемся в снег плашмя, то опять бежим. Время от времени в воздух взлетают осветительные ракеты. Прежде казалось, что они сгорают очень быстро, а теперь горят и горят.
Вспоминаю слова командира, инструктировавшего нас перед выходом: "Если видите, что вас не заметили, первыми не стрелять. Но помните: кто первый выстрелит, тот и прав". "Стреляешь - глаза не закрывай. Не попади в своего. Попала пуля - не орать. Никого не бросать".
"Не трусить! Нас самих боятся".
Ничего другого на ум не приходит. Нет вопросов ни о том, за что, ни о том, почему я воюю (воюю же, черт меня возьми).
Не знаю, что в это время думал Михалыч. Но вряд ли он размышлял о войне и мире, о смысле бытия. Перед выходом он заявил: "Все, хватит, последний раз иду. Буду теперь дежурить на телефоне и печку топить". По тому, как усмехались ребята, я решил, что говорит он об этом не первый раз. Они, наверное, знали, что для их командира проще рисковать самому, чем ожидать, как кончится рискованное дело, на которое уходят его люди. У печки бы он не усидел.
Хорошо, если бы такой непоседливостью страдали все, кто властен посылать людей на смерть.
Группа все ближе подходила к Грозному. Где-то в цепочке идет Дима. В Грозном у него отец, мать и дед с бабушкой. "До последнего надеялись, что все обойдется". Думал ли он, что придется с оружием освобождать родной город. "Зато места здешние знаю хорошо. Вон там моя дача. Если что, выведу всех". Он уверен, что среди боевиков его друзей-чеченцев нет: "Многие давно уехали. Воевать они не будут". - "Кто же тогда стреляет?" - "Кое-кто, конечно, есть. Но народ здесь жил богато. Им не до войны".
На память пришли разговоры с местными жителями, утверждавшими, что воюют в основном приезжие бандиты, для кого Чечня была не столько родиной, сколько местом, где они готовились к очередным преступлениям и отсиживались после вылазок. "Дудаев даже по-чеченски не говорит. Всю жизнь в Прибалтике прожил. Какая тут народная война? Какой "газават", если за него воюют все, кому Бог в виде баксов представляется?"
