Ф Грандель - Бомарше
Как видим, гранделевское понимание Бомарше обеспечивает новизну освещения многих важных эпизодов жизни героя, но в последнем из разобранных случаев интерпретация уже балансирует на грани возможного. Мы начали с того, что автор иногда отказывается от новизны во имя продуманности, но случается и так, что он жертвует продуманностью ради новизны. Так бывает, например, когда Грандель стремится оградить Бомарше от традиционных упреков. Главный упрек (связанный с нейштадтским приключением) Грандель попытался снять, закрыв глаза (свои и читателя) на показания почтальона и на сбивчивость рассказов Бомарше о последней встрече с Анжелуччи (ссылка на языковой барьер, конечно, не может объяснить всего). Другой традиционный упрек - в некорректных методах ведения полемики - был предъявлен Бомарше в связи с делом Гезмана; этот упрек высказывал даже доброжелательный Лагарп. Тут Грандель оправдывает своего героя с помощью смелого афоризма: "Истинное мерило благородства - чувство неловкости, которое человек испытывает, совершая неблаговидный поступок".
Чрезмерная увлеченность новой идеей сказывается и в попытках Гранделя повысить политическую значимость Бомарше как правительственного агента. По мнению автора, все заграничные поездки Бомарше имели "двойное дно", о котором мы ничего не знаем. Успех этих тайных миссий и определял, как кажется Гранделю, неизменное доверие правительственных верхов к Бомарше. Разумеется, автор имеет право на гипотезу, но в увлечении своем не должен пренебрегать фактами. Между тем Грандель словно забывает некоторые факты биографии Бомарше - прежде всего, итоги его испанского путешествия 1764-1765 гг. Грандель высказывает предположение, что "все началось в Испании". "К моменту возвращения в Париж положение нашего героя не только не пошатнулось, но, напротив, упрочилось - как в глазах Пари-Дюверне, так и в глазах правительства", - пишет он в другом месте. Этот тезис, вопреки прямому обещанию автора, так и не получает ни одного конкретного подтверждения. Зато Грандель считает несущественным провал всех известных нам испанских начинаний Бомарше и вовсе не упоминает резолюцию, которую наложил на рапорт Бомарше министр иностранных дел герцог де Шуазель, изображаемый автором как покровитель Бомарше. Резолюция гласила: "Никогда не использовать этого человека, особенно в Испании".
Вообще, 1760-е годы - наименее удавшаяся Гранделю часть биографии Бомарше. Это также связано с позицией автора. Для Гранделя Бомарше - бунтарь и герой, а в 60-е годы он таковым не предстает. "Бомарше создали Гезманы", пишет Грандель; то, что было до Гезманов, ему не столь интересно. 1760-е годы в его книге - это живо написанная хроника, отражающая в большей мере внешнюю канву событий, чем их внутреннюю соотнесенность. Здесь появляются легкие, но необязательные формулировки, например: "Чтобы забыть об этой обиде Бомарше стал лесником". На самом деле Бомарше купил Шинонский лес, конечно, не затем, чтобы забыть о неверности возлюбленной, а затем, чтобы обрести для себя и для семьи надежный источник дохода после ряда коммерческих неудач.
Между тем 1760-е годы - важнейший период становления личности Бомарше. Именно в этот период определяются все пути, которыми пойдет его дальнейшая жизнь, окончательно обрисовываются мироотношение и система ценностей. Каждый биограф понимает, что знакомство с банкиром Пари-Дюверне, будущим компаньоном и наставником, поездка в Испанию, вхождение в литературу были событиями первостепенной важности в жизни Бомарше, но глубокая реконструкция внутреннего смысла этих событий по-прежнему остается задачей будущего. И дело здесь не только в скудости источников, но и в направленности интересов биографа. Для Гранделя, например, куда важнее проанализировать итоговые, вершинные самопроявления своего героя, чем устанавливать их связь со нсеми прочими фактами его жизни, зачастую гораздо менее значительными, а то и вовсе несоотносимыми (по видимости) с его подлинной сутью. На уровне хроники в книге Гранделя присутствует почти вся жизнь Бомарше, на уровне концепции далеко не вся. Но это обусловлено не творческой слабостью автора (которую Грандель признает возможной), а уязвимостью избранной им позиции (чего Грандель не признает).
Скрытый драматизм книги Гранделя как раз и состоит в том, что автор, стремясь пробиться к более глубокому пониманию личности героя, отвергая предрассудки и шаблоны восприятия, сам в какую-то минуту преграждает себе путь к цели. Причина - чрезмерная зависимость авторского взгляда от антитезы "клевета-реабилитация". Поскольку отстраненность от Бомарше и клевета на Бомарше почти равны для Гранделя, непредвзято-аналитическое отношение к герою крайне затруднено. Борьба с клеветой заставляет усматривать в любой неоднозначности героя компрометирующий материал, который может быть использован клеветниками. Поэтому психологическая сложность героя либо признается скороговоркой, либо отрицается как злонамеренный домысел, но редко анализируется с должной исторической глубиной. Из самых благих побуждений Грандель хочет превратить Бомарше в предмет безоговорочного почитания, парадоксальным образом воскрешая в сегодняшних условиях позицию "викторианского биографа". Желая противостоять клевете, автор на деле порой противоречит самой природе современной биографии как жанра, основой которого является, конечно, не клевета, но проблемность.
Никто не запрещает нам помечтать и представить себе некую новую биографию Бомарше, основанную на сопоставлении жизненного пути Бомарше со всем спектром вариантов построения жизни в ту эпоху, привлекающую новый материал для историко-психологических реконструкций, выясняющую характер воздействия на жизнь Бомарше некоторых художественных образцов (например, романов Лесажа, Мариво и Ричардсона), подробно прослеживающую все сквозные темы и мотивы жизни Бомарше - как социально-типические, так и индивидуально-неповторимые...
Но, в ожидании такой биографии, останемся благодарны Фредерику Гранделю. Его книга позволяет нам соприкоснуться с жизнью Бомарше и задуматься об этой жизни. Что же касается авторской позиции, то в ней есть одно неоценимое качество, сближающее автора с героем: Грандель идет против течения. На этом пути почетны как успехи, так и неудачи. Пройдя до конца путь "реабилитации Бомарше", Грандель приближает нас к новому взгляду на героя. Пройдя до конца путь "похвального жизнеописания", он приближает нас к лучшему пониманию границ и возможностей современней биографии.
С. Козлов
Посвящается Эрве Бромберже
Вот необычайное стечение обстоятельств!
Как все это произошло? {*}
{* Все цитаты из, трилогии Бомарше даются в переводе Н. Любимова по изданию: Бомарше. Драматические произведения: Мемуары. М., 1971.}
ПРЕДИСЛОВИЕ
"...Вот необычайное стечение обстоятельств! Как все это произошло? Почему случилось именно это, а не что-нибудь другое? Кто обрушил все эти события на мою голову? Я должен был идти дорогой, на которую я вступил, сам того не желая, и я усыпал ее цветами настолько, насколько мне это позволяла моя веселость. Я говорю: моя веселость, а между тем в точности мне неизвестно, больше ли она моя, чем все остальное, и что такое, наконец, "я", которому уделяется мною так много внимания..." (в первой редакции Бомарше написал: "...которому уделяется мною так много _пренебрежительного_ внимания").
Все биографы Бомарше - а я не последний, кто завербуется в этот легион, - с полным основанием видят в монологе Фигаро поразительное резюме жизни его создателя. Мы позволили себе пространную цитату и не преминем вернуться к этому тексту еще не раз, поскольку он представляется нам чрезвычайно важным. Но мало процитировать, нужно еще прочесть.
Из всех французских писателей у Бомарше, пожалуй, самая дурная слава. Не так давно один известный университетский профессор, с которым я поделился своим замыслом, сказал мне примерно следующее: "Напрасно вы интересуетесь этим субъектом, он - низкий человек".
Что до клеветы, у нас во Франции "по этой части есть такие ловкачи..." Странней всего, что биографам Бомарше, в том числе и тем, которые его действительно любили, так и не удалось разрушить легенду, а может, они и не отважились положить ей конец. Или легенда упрямей фактов? Инстинктивно такова уж черта нашего национального характера - мы ищем дерево, за которым не видно леса, а если такое не находится, мы его сажаем и ревностно заботимся, чтобы оно выросло и изменило пейзаж. На малой земле французской литературы нет недостатка в отменных садовниках такого рода. Интерес, который клеветники не устают питать к Бомарше, пропорционален, возможно, его презрению к ним. Ничто не меняется под солнцем в мире литературы, нравы этого сераля установлены раз и навсегда.
В чем только не обвиняли Бомарше! Каких только преступлений ему не приписывали, пусть он даже и не отравил своих жен. Кого только он не обворовал? Или не предал? И чем, скажите, он занимался в то время, когда бедняга Гюден, его верный "негр", писал за него "Севильского цирюльника"? Поищем же хорошую сторону этой мерзкой натуры, иголку в стоге сена, короче, грех, в котором он неповинен. Я уже приготовился, довольный собой, написать слово "содомия", да вовремя припомнил шевалье д'Эона.
