Игорь Ляшенко - Эпоха безумия
Есть у этого правила — аполитичности футбола — и исключения, однако лишь подтверждающие это правило Так в мировой истории есть одна война, получившая название «футбольной» — непродолжительный вооруженный конфликт между Сальвадором и Гондурасом в 1969 году. Из‑за недоразумений, возникших в ходе матча футбольных сборных этих стран, Сальвадор и Гондурас разорвали дипломатические отношения, а затем Сальвадор напал на Гондурас. Промаоистская Албания запрещала своим командам встречаться на футбольном поле с клубами СССР.
Сегодня в мире практически не осталось стран с диктаторскими режимами и не требуется с помощью футбола прорывать железные занавесы. Однако футбол продолжает помогать решать проблемы, вызванные политическими процессами. Сейчас такой проблемой стала европейская интеграция. Исконно самостоятельные, независимые, гордые европейские народы на глазах и целиком добровольно лишаются основных признаков государственности: границ, собственной валюты, внешней торговли. Культура повсеместно американизируется.
На исходе века в космополитическом мире, где стираются границы, футбольное поле стало одним из немногих мест, где мужчина может проявить свои лучшие чувства. Например, патриотизм европейцу проявить больше негде, кроме как играя за сборную своей страны
Сегодня европейцу невозможно быть патриотом своей страны. А как хочется! Только футбол оставляет отдушину для патриотизма. Или для национализма. Мировые войны, дважды разрушавшие Европу в XX веке, переродились в побоища футбольных фанатов. Торжество побед под Ватерлоо, Верденом, Сталинградом — сегодня это же значение (по крайней мере в эмоциональном плане) для народов имеет победа сборной Англии или Германии над Францией, Франции или России над Германией. Отныне только победой на футбольном поле французы могут доказать, что они в чем‑то превосходят немцев, да и то на время — до очередной победы немцев.
А как остро соперничество на футбольном поле Украины и России! Долгое время — во времена СССР — спор велся или между болельщиками в устной форме, или в виде соперничества сильнейших клубов — «Динамо» и «Спартака». А за недолгую историю украинского независимого футбола две самых ярких его страницы — это матч «Динамо» со «Спартаком» в рамках Лиги Чемпионов и встреча сборных в отборочном матче Чемпионата Европы. Футбольное соперничество затмевает любые спорные проблемы базирования Черноморского флота, Севастополя, таможен и языков.
В Соединенных Штатах игровые виды спорта возведены в абсолют. Быть болельщиком в США модно, престижно, дорого, а посещение хоккейных и особенно баскетбольных матчей не всем доступно. Несколько доступней футбол и бейсбол — благодаря огромнейшим стадионам. Игровые виды спорта в США культивируются повсеместно и являются одним из краеугольных камней воспитания и образования молодежи.
Спрашивается, почему я пишу именно о футболе, а не о спорте вообще? Да потому что, как я пишу в начале колонки, футбольная аудитория стоит всех остальных видов спорта вместе взятых.
Валерий ЛОБАНОВСКИЙ воплощает в себе все достижения и надежды украинского футбола
Глава 42. Мироустройство
Так и живем…
В начале века на карте мира было в несколько раз меньше независимых самостоятельных государств, чем в его конце. Что такое инфляция — рядовые граждане практически не знали (или забыли, ибо вторая половина XIX века была самым экономически устойчивым временем). К 90–м же годам не осталось валют, не подвергавшихся серьезным девальвациям. Да и суть валют в корне изменилась — мир давно не имеет такого универсального платежного средства как золото.
В начале века никто и не подозревал, что войны могут оказывать серьезное влияние на ход истории, а, главное — на уровень жизни. Ну и. конечно, никто не ждал, что в войнах начнет гибнуть столько людей, что это окажет влияние на общую демографическую ситуацию в мире.
Важнейшее достижение века — сведение на нет детской смертности. Однако мир это «компенсировал», практически не дав шанса некоторым поколениям дожить до старости в результате мировых войн. На фото: дети играют в войну
Гуманитарные вопросы в начале века были не актуальными, и как следствие — люди им не уделяли должного внимания. Непроизводственная сфера экономики имела очень небольшой удельный вес — все решали объемы выплавки, добычи или, в крайнем случае, переработки. Кто ждал, что к концу века производство значительно утратит свои позиции, уступив сфере услуг, коммуникаций, торговле, а некоторые большие державы начнут жить от доходов такой незначительной сто лет назад отрасли как туризм? И уж конечно, совершенно немыслимо для человека того времени осознавать, что самые богатые люди — это не те, кто владеет железными дорогами, металлургическими предприятиями или банками, а хозяева магазинов (правда, в виде торговых сетей), финансовые спекулянты и торговцы всяким виртуальным товаром, вроде компьютерных программ и информации.
То есть мир в некоторых важнейших аспектах изменился очень сильно. Самое главное, однако, то, что пройдя через ужасы мировых войн, люди усвоили новые принципы человеческого общежития, кардинально изменились политические и экономические отношения между странами, стали иными отношения человека и государства.
Труд XX века — это преимущественно труд конторский. Количество рабочих и крестьян резко сократилось, а продавцов, чиновников и клерков — увеличилось
Исчезли распространенные ранее расистские настроения, значительно сократились националистические и шовинистические движения, более того, распространение подобных идей стало пресекаться законодательно.
Мораль в течение века претерпела существенные изменения. Люди стали внутренне свободнее и проще, а также значительно терпимее ж ближним своим. На фото: парад гомосексуалистов во главе с их идейным лидером 70–х годов Харви Милком
В начале века гражданин Британской империи мог смело путешествовать по миру, не имея при себе документов, настолько общество было открытым, а люди доверчивыми. Просьбой показать паспорт человека можно было смертельно обидеть. В середине века мир пережил апогей закрытости — народы были крепко заперты в границах своих государств. К концу века запреты стали базироваться не на идеологических причинах, как это было долгое время, а на чисто экономических: богатые страны стали закрывать свои границы от бедных, при этом оставаясь открытыми друг для друга.
В начале века британец еще и потому чувствовал себя свободным, что Британии принадлежало полмира, и он мог рассчитывать на помощь властей практически повсюду. В конце века экономических и политических империй не осталось. Однако абсолютного политического равенства не получилось: в мире стали объективно доминировать Соединенные Штаты Америки. Экономическая мощь, культурный экспансионизм, политический глобализм превратили их в мирового жандарма.
И мир это принял.
От автора
Когда я брался за освещение той или иной темы, я долго раздумывал, каким бы был наш мир, если бы… ну, например, не было бы мировых войн, а евреи продолжали бы составлять приличную часть европейского населения, не были придуманы антибиотики, не получили власть Гитлер, Сталин и Мао Цэедун, не появились бы персональные компьютеры, колонии не стали бы бороться за свою независимость и так далее. И если прогнозируемые последствия казались мне существенными, я брался за анализ темы. После написания 4,5 тысяч знаков (а именно таков был стандартный размер моей колонки в «Инвестгазете») мне казалось, что я не привел и малой толики возможных аргументов, и материал выглядит неубедительно. Однако перечитывая написанное, я неизменно оставался удовлетворенным. 4,5 тысячи знаков текста в соединении с несколькими иллюстрациями, которые являются органичным дополнением собственно колонки, мне казались по крайней мере интересными.
Как свидетельствовали проводимые редакцией опросы читателей — им тоже.
Хотя в самой серии материалов местоимение «я» встречается не больше трех раз, все колонки — это, в общем‑то, личный взгляд на столетие. Однако будучи приученным к объективному журналистскому взгляду на происходящее, я и на историю смотрел точно так же: без излишних эмоций и приоритетов, подкрепляя фактами все мысли и идеи. Ну а будучи человеком глобальным, я позволял себе делать выводы, почему же все‑таки мир подошел к 2000 году в таком, а не каком‑либо ином состоянии.
