Журнал Русская жизнь - Дети (май 2007)
Пока в 1917 году анархисты рвали бомбы в рюмочных, страна сотрясалась от хлебных бунтов, а эсдеки требовали справедливого распределения «общественного продукта», рядом со всем этим вершилась судьба русской церкви. Всероссийский поместный собор впервые за 200 лет избирал Патриарха.
Собор заседал долго, больше года. Патриархом стал митрополит Тихон. Его избрание было неожиданным. О трех кандидатах в патриархи говорили как о трех богатырях: самый умный - архиепископ Антоний, самый строгий - архиепископ Арсений, самый добрый - митрополит Тихон. Жребий в самое лютое время указал на самого доброго. Хотя вначале внушительный перевес был на стороне другого митрополита - Антония (Храповицкого). Впоследствии митрополит Антоний писал, что Господь избрал лучшего, так как он сам, ввязавшись в политическую борьбу на стороне белых, не смог бы должным образом отстаивать интересы церкви.
Октябрьский государственный переворот церковь встретила с готовностью нести свою миссию при любом кесаре. Но в 1918 году началась гражданская война, огромные территории - Украина, Кубань, Сибирь, Дальний Восток - потеряли связь с высшим церковным управлением. Там, откуда уходила Белая армия, многие епархии оказывались без правящих архиереев и священников. Те покидали Россию вместе с отступающими военными частями - начинался знаменитый Бег. В этой ситуации 5 (18) мая 1920 года Патриарх Тихон и Священный Синод издают совместное постановление за номером 362. Епархиальным архиереям в случае прекращения связи с центром предписывалось решать все церковные дела на местах самостоятельно. Каждый из них фактически становился «сам себе патриархом». С исторической дистанции мы можем утверждать, что именно так появилась на свет Русская православная зарубежная церковь. Произошло это в 1921 году в небольшом местечке Стремские Карловцы. И постановление № 362 служило единственным церковно-правовым аргументом в пользу ее «законнорожденности». Этот документ стал выходом из канонического тупика, которым воспользовались седовласые архиереи-беженцы, получившие горячее благословение у самого сербского патриарха.
Едва родившись, новоиспеченная церковь расплевалась с теми, кто остался в России, и активно полезла в политику. Отмежевывались от Русской церкви либо потому, что она воспринималась как «ненастоящая церковь в ненастоящей стране», либо потому, что без нее было легче жить, не расхлебывая беды советского режима.
После гражданской войны за границей оказались приблизительно пять миллионов русских эмигрантов. Измученные люди, страдая на чужбине, могут ожесточиться. Даже если на груди у них наперсные кресты, а на головах митры и камилавки. Но как бы там ни было, те, кто за каждой литургией призывали помнить, что «блаженны миротворцы», продолжили гражданскую войну со своих беженских церковных кафедр и амвонов. Батюшки-зарубежники не стеснялись публично и смачно оскорблять иерархов американской митрополии, спекулировать в церковных оградах «антибольшевизмом» и строить из себя бескровных мучеников.
Но рыба подгнивала и с головы. Первое поколение русской эмиграции помнило историю распри «партии великого князя Николая Николаевича» с «партией императора Кирилла I». Русский Архиерейский синод в Стремских Карловцах решил вдруг признать российским императором великого князя Кирилла, а митрополиту Антонию (Храповицкому), долгие годы стоявшему у руля РПЦЗ, дать титул «его блаженства». Впрочем, в православном мире это было воспринято как неумная шутка. Даже самые лихие радикалы вроде архиепископа Анастасия (Грибановского) не признали самозваного «императора».
Митрополит Антоний (Храповицкий), старейший по сану, возрасту и кафедре за границей, был избран главой РПЦЗ на Карловацком соборе. Там же была изготовлена одна из самых гнусных по своим последствиям прокламаций в истории взаимоотношения двух церквей. Группа особо активных товарищей составила патриотическое обращение к русскому зарубежному воинству и тогдашней Лиге наций со скромной просьбой о военной интервенции в Советский Союз для возвращения на престол царя из дома Романовых. Кроме того, они нижайше просили державы, собирающиеся на Генуэзскую конференцию, где должна была состояться первая встреча большевиков с иностранцами, не пускать в свою среду представителей правительства СССР, то есть отрезать Советскую Россию от всего мира. Митрополит Антоний не поленился разослать всем правительствам и просьбу помочь противобольшевистским силам.
Воззвание это было напечатано в радикальной эмигрантской газете «Новое время», издававшейся в Белграде. Это до крайности испортило отношения между властью и церковью в СССР. Большевики озлобились, как собака, из пасти которой вырывают лакомую кость. Фактически, Русская православная церковь была поставлена под удар: «Вот что ваши же иерархи, ваши же миряне, ваши же священники делают, призывают иностранцев на покорение нашей земли ради восстановления того государственного строя, которому они привержены».
В ответ на демарш зарубежных служителей церкви митрополит Сергий (Старгородский) - будущий патриарх - выпустил известную декларацию, где сказано: «Ярко противосоветские выступления некоторых наших архипастырей и пастырей за границей, как известно, заставили почившего патриарха Тихона упразднить Архиерейский синод зарубежной церкви 5 мая (22 апреля) 1922 года, но синод до сих пор существует и своими притязаниями на власть даже расколол заграничное церковное общество на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такового обязательства или нарушившие его, будут исключены из состава клира, подведомственного Московской патриархии».
Патриарх Алексий II в интервью, которое он дал в первую годовщину своего служения, назвал эту декларацию трагическим документом, не применимым в настоящее время. Сколько же надо было любви и смирения, чтобы попросить прощения от лица всей церкви за соблазн, в который иерархи вводили народ своими действиями. А ведь наш патриарх сделал это! В зарубежных кругах эти извинения были замечены почему-то только спустя много лет, но оставим это на их совести.
Тогда Архиерейский собор зарубежной церкви отверг требование советского митрополита Сергия яко «изготовленное в ГПУ» и продолжал управлять своей паствой на основании постановления № 362. В то же время митрополит Западноевропейский Евлогий в своей речи 4 сентября 1927 года оценил послание Сергия иначе, после чего оказался в Париже «чужим среди своих» - мгновенно попал в опалу РПЦЗ. Он сказал: «Трудно и жестоко слово, обращенное к нам нашим иерархом, но не спешите строго судить его. Он творит великое дело: с Божьей помощью им организуется наша великая, многострадальная церковь; освобождаются из тюрем и заточения епископы и священники… Необходимо всячески сохранить единство с нашей матерью Русской церковью. «…» Оторваться от матери-церкви было бы для нас величайшим испытанием. Куда мы пойдем? Мы уже оторваны от матери-родины; если оторвемся и от матери-церкви, то будем воистину какими-то сиротами-изгоями».
В мемуарах митрополит Евлогий рассказывает, что заверил митрополита Сергия в своем отказе от политических выступлений и собрал подписи большинства подчиненного ему духовенства под соответствующим обязательством. В письме митрополиту Сергию от 12 сентября 1927 года Евлогий писал: «В сознании своего долга перед матерью-церковью во имя моей безграничной любви к ней я обязуюсь твердо стоять на установившемся уже у нас, согласно заветам святейшего патриарха Тихона, положении о невмешательстве церкви в политическую жизнь и не допускать, чтобы в подведомых мне храмах церковный амвон обращался в политическую трибуну». Митрополит Евлогий стал единственным эмигрантским неформальным лидером, подписавшимся под обязательством политической лояльности. Сегодня, оценивая его поступок, хорошо бы не забывать, что под лояльностью он понимал аполитичность церкви, но никак не признание политики СССР.
Но все это лишь ненадолго отсрочило болезненный и окончательный разрыв. 11 июля 1930 года указом за № 1518 Сергий отстранил митрополита Евлогия от управления Русской церковью в Западной Европе «за участие в прошедших в Англии межконфессиональных молениях за гонимых в СССР верующих». Ошарашенный Евлогий в обстоятельном докладе попытался доказать несправедливость такого решения и наивно просил отменить указ до вердикта церковного суда. Митрополит Сергий оказался неожиданно непреклонен.
Осуждение митрополита Сергия и его декларации, а также осуждение отдельных лиц в среде епископата или духовенства, возможно, справедливые упреки в малодушных компромиссах в адрес Русской православной церкви давно стали общим местом в интеллигентских разговорах на кухнях и прессе. Но многие ли отдают себе отчет в том, что «бескомпромиссная» РПЦЗ шла порой на такие сделки, которые и не снились Московскому патриархату? Многие ли вспоминают, что принципиальный борец за чистоту веры и помыслов митрополит Анастасий, глава Зарубежной церкви, в начале войны обратился к Гитлеру с письмом, где называл его «богоданным вождем народов, который освободит Россию от коммунизма»? Как и о том, что в Париже во время оккупации шли ежедневные молебны о даровании победы не русскому, а немецкому оружию? Можем ли мы считать, что Зарубежная церковь больше, чем наша, была свободна от политического вмешательства?
