Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета
И в Тулузе и здесь, в этих местах, расцвела в XI–XIII веках религия катаров, что сродни славянским богомолам. «На земле много зла, но нужно делать добро, чтобы зло исчезло». Катары вели аскетический образ жизни и призывали к морали, ведущей к победе добра на земле, обличали католическое духовенство. Это и составляло ересь альбигойцев.
После убийства римского папы с Севера пришли войска для уничтожения религии катаров. Пришедшие не только искореняли ересь. Они воздвигали соборы, которые должны были демонстрировать могущество новой власти. Стены собора в Альби необычайно высоки. Смотришь ввысь и поражаешься необозримым возможностям человека, построившего шесть столетий назад подобные сооружения из кирпича. Там в вышине выпячиваются из стен химеры. Они лишены обычного утилитарного назначения, не служат здесь стоками дождевой воды, но они – небесполезны, они украшают стены.
Мы вошли в собор через парадный южный вход. Слева от нас тоже экскурсия. Им, как и нам, только на французском, рассказывают, что изображено на центральной фреске – День страшного суда. С одной стороны те, кому открылась дорога в рай, с другой – толпа, отправляющаяся в ад.
Храм посвящен святой Сессиль. Так зовут и нашу переводчицу. Она сама из Альби и хотела, чтобы мы ещё зашли к её друзьям – художникам. Когда говорят о святой Сессиль, мы ей подмигиваем, и она улыбается: святая Сессиль покровительствует поднявшимся в высоту. У стен фигуры из Ветхого Завета, герои различных притч, правда, наряженные необычно – в костюмы XVIII века. Мы весьма слабо разбираемся в библейских историях, но все же большинством голосов признаем в женщине, наряженной в пурпурное платье, Юдифь, попирающую голову Олоферна. Выше над местами для прихожан и красным креслом епископа удивительное каменное кружево. Обычно, объясняет гид, его вырезают из дерева и красят под камень или металл, но здесь действительно каменное, бесценное.
В монастырских стенах размещается Музей Тулуз-Лотрека. Он как и Лаперуз и Жорес, уроженец Альби. В музее ретроспектива формирования художника. Его первые «лошадиные портреты», затем обитательницы публичных домов, гуляки Мулен Руж, плакаты, посвященные отдельным артистам и разным зрелищам.
Балкон прерывает экспозицию. С него открывается неповторимый вид: течёт среди средневековых домов Тарн, через него красивые красные мосты. Сессиль рассказывает, что после дождей вода поднимается очень высоко и перехлестывает через мосты. Но что тогда с берегами? Они довольно низки. Мы жадно любуемся средневековыми домами, обилием красных крыш. Когда-то именно здесь творился весь кошмар альбигойских войн. Теперь городок с 50 тысячами жителей важен и тих и служит влекущей приманкой туристов, местом музыкальных и кинофестивалей. Сессиль не терпится показать Альби изнутри, но нам некогда, ведь мы ещё, сделав крюк, заезжали в Корд, особенный город – крепость на горе, опоясанный стенами в шесть метров толщиной. Мне он напомнил иллюстрации к «Сказке о царе Салтане». До этой встречи я считал, что подобно громоздящиеся ввысь дома, сжатые кушаком стен, – лишь плод воображения художника.
Так что с Альби мы знакомились только с балкона. С его внутренней стороны нам виден фрагмент соборной стены и живописный цветочный луг с ярким ковром цветов. Здесь, наверное, семь столетий назад было ристалище, с этого балкона давался знак, а победителю бросался платок. Впрочем, чудеса на этом не кончаются. Из Музея Тулуз-Лотрека мы попадаем на выставку Родена. Это передвижная странствующая выставка в основном из миниатюр. Внимание привлекает композиция – ушедшая любовь. Все просто. Фигурки мужчины и женщины. Любовь ушла. Она стремится вперед, а он цепляется, волочится… Масса набросков карандашом, акварелью; модели, задумки – осколки, искры таланта.
Спешим к автобусу. Он ждёт у выхода, освещенный закатным солнцем. Софи спрашивает разрешения сесть рядом. И мы несёмся среди полей, по древней дороге с рядами наклоненных платанов. Говорят, местность похожа на Италию. Проезжаем селение с домами XIII века. Узкой улочкой карабкаемся в гору. Люди сторонятся, прижимаются к стенам. Где-то все-таки не можем разъехаться, автобус застревает, зависаем над витриной, в которой свежий фруктовый торт.
Мы проезжали маленькие городки. На площадях у дорог играли в шары, петанк.
– Играют на деньги? – спрашивал я Софи.
– Нет, не на деньги.
И мы беседуем, перескакивая с темы на тему, с красивой француженкой в красивом современном автобусе на старой римской дороге юга Франции. Удивительно, не правда ли?
Я спрашиваю про девушку, чьи портреты на тумбах в центре Тулузы. Не жертва ли СПИДа она? И в силу нашего знания французского мы считаем, что её на деньги общественности отправляют лечиться в Америку. Тема СПИДа нас немножко попугивает. Ведь в «Труде» накануне отъезда мы прочли, что болезнь передается и с кровью, и с потом.
Нет, Софи подобных плакатов не видела, и такие болезни скрывают, а не афишируют. Собирали деньги на лечение глаз, да и то, она считает, потому что заморские врачи внушают больше доверия, не по делу, а так уж устроен человек: чужому больше доверия.
Отчего только здесь наклонены придорожные деревья? Здесь всё рядом и всё иное, даже ветры свои. Там восточней, в Провансе дует знаменитый мистраль, а здесь свой обратный, южный, жаркий, он способен разом заставить пожухнуть листву.
Мы смеемся:
– Сессиль, мы, должно быть, все время под вашим покровительством.
В эти летние дни в Тулузе стояла щадящая среднерусская погода. До чего же красивы обработанные местные поля. Нам, конечно, известно, что здесь исключительно благодатные для земледелия места. Пока. По свидетельству экологов, химикаты, пожирающие защитный озонный слой, приведут к усилению потока ультрафиолета. А это – не только ожоги кожи и гибель планктона, это и сокращение урожайности полей, а в итоге – таяние полярных шапок, затопление приморья, превращение южных плодородных земель в пустыни, а арктических равнин – в зоны плодородия.
Расстаемся на площади Капитоль, опять-таки под часами. Мы в гостиницу, а остальные в ближайшие улочки, где они в полдень оставили машины.
Каникулы
Последний день в Тулузе был ритуально подобен прочим последним рабочим дням. Божеством, всепоглощающим время, был протокол. А когда всё закончилось, сил не было, сидели опустошенные. За мадам Тулуз в комнату подписания протокола пронесли на подносе шампанское, а специалисты, открыв в предбаннике КИСа шкафчики, налили в стаканчики что-то покрепче. Пришел Амин Мамод и подарил роскошное издание о корриде с знаменитыми торо, но, видимо, мысль об этом фотоальбоме он обсуждал с Обри, потому что месяцем раньше тот подарил мне такой же альбом.
Пришла Софи. Последние дни она, отрабатывая, пропадала в зданиях КНЕСа за переводами, а теперь она тоже уезжала и зашла проститься, чтобы потом за рулем одолеть начало пути, который спустя несколько дней завершится в Ирландии. И хотя всё время она хорошо владела языком, в конце, как и при знакомстве, он опять её подвёл.
– Я хочу крепко выпить с вами, – сказала Софи, – оттого что я за рулём.
Но все её поняли. А потом мы летели на север, и полёт – тоже условность, потому что есть во Франции скоростные поезда, летящие со скоростью 300 километров в час. Нам ещё оставалось заскочить в Париж, переспать в заказанном отеле и утром самостоятельно отправиться восвояси.
На этот раз нас не опекали. Нас почему-то бросили. Дени Терион довел нас только до стоянки такси в Орли и, как говорится, помахал ручкой. Слава Богу, мы не растратили последние франки и, не зная расплатимся ли и сколько будет стоить проезд до аэропорта Шарль де Голль на следующий день, погрузились в такси.
В такси по московской привычке мы постарались бы сесть поплотнее, но ограничивали кургузые багажники для вещей, рассчитанные явно на одного. Доехали, заплатив отчего-то по-разному, но в пределах 100–150 франков, до заказанного отеля «Аркад». С вещами нам повезло. Мы оставляли их, наблюдая в лучшем случае издалека.
Потом-то нам объяснили, что делать этого теперь было никак нельзя.
Франция на особом положении, опасаются террористических актов.
Всюду проверки, полиция смотрит сумки при входе в магазин.
Проверяют документы, особенно в аэропортах. Если оставишь чемодан без присмотра, его не украдут, а взорвут специальным полицейским устройством – вдруг там бомба.
И опять скудная возможность пробежаться по Парижу. Но куда, на что посмотреть на этот раз? Я опять иду взглянуть на памятник Нею, что у «Клозери де Лила». Он, как и прежде, с саблей над головой, хотя кругом иная жизнь. На скамье у памятника целовались туристы, с виду без особого энтузиазма, может, считали, что так они походят на парижан.
Солнце уже садилось и освещало лишь правую сторону Сен-Мишель, когда мы двинулись к Сене. Сначала мы постояли, отдав должное, у фонтана Обсерватории с четырьмя сторонами света, с черепахами, рыбами и позеленевшими конскими фигурами, вырывающимися из воды.
