М Алексеев - Ч Р Метьюрин и его Мельмот скиталец
Мне к людям больше не вернуться,
Я - сердца своего вампир,
Глядящий с хохотом на мир
И сам бессильный улыбнуться {*}.
(Перевод И. Лихачева)
{* Бодлер Шарль. Цветы Зла. M., 1970 (Серия "Литературные памятники", с. 132, 396; Ruff, p. 63.}
"Мельмотовские" интонации слышатся и в других стихотворениях того же "дуалистического" цикла "Сплин и Идеал" (например, в стихотворении "Неотвратимое"); впрочем, они присутствуют также и в других циклах этой книги.
В 1859 г. Эжен Крепе, составитель антологии "Французские поэты", находившийся в переписке с Бодлером, задумал составить также другую книгу "Английские поэты" и мечтал привлечь к сотрудничеству Бодлера, уже получившего известность как переводчик с английского благодаря своему превосходному переводу новелл Эдгара По. Несколько лет спустя Бодлер, насколько мы можем судить из переписки его с парижским издателем Мишелем Леви, собирался принять участие в новом переводе "Мельмота Скитальца": это произведение Бодлер относил к числу "забытых" (см. его письмо к М. Леви от 15 февраля 1865 г.), а старый "вольный" перевод Ж. Коэна считал "отвратительным". Во всяком случае Бодлер был сильно раздосадован брюссельскими издателями Лакруа и Фербуксховеном, которые похитили у него идею нового издания "Мельмота Скитальца" и, по дошедшим до него слухам, готовили плохой перевод этого шедевра Метьюрина, опрометчиво порученный ими некоей мадемуазель Жюдит (Judith), актрисе французского театра. Э. Крепе отвечал Бодлеру, что сам он нисколько не повинен в разглашении идеи издания "Мельмота Скитальца", с которой носился Бодлер, и со своей стороны осудил бельгийских издателей за плохой выбор переводчицы. В этой связи несколько неожиданным является заявление, сделанное Бодлером в письме к М. Леви (от 9 марта 1865 г.), где, соглашаясь с тем, что новый перевод "Мельмота" следовало бы поручить "образованному литератору", Бодлер прибавляет: "Само собой разумеется, что речь ни в коем случае не идет обо мне. Я посвятил много времени Эдгару По, потому что он немного похож на меня. Но я не переводчик". В другом письме тому же корреспонденту Бодлер говорит также: "Дорогой друг, я вовсе не предлагал вам, что переведу "Мельмота" сам", но тут же оговаривается: "Я убежден, что простого анонса, например такого: "Мельмот, соч. Метьюрина, перевод Ш. Бодлера, со статьей Г. Флобера или д'Оревильи" (которые, подобно мне, являются старыми романтиками), было бы достаточно, чтобы пустить ко дну спекуляцию Лакруа". Письма Бодлера этого же времени (в частности, к его матери) не оставляют никаких сомнений, что он все еще сохранял надежды извлечь из перевода "Мельмота" кое-какие материальные выгоды, т. е. действительно собирался принять участие в этом переводе, хотя, как мы видели, решительно отрицал это намерение в переписке со своими литературными друзьями.
Издание "Мельмота Скитальца" в новом французском переводе в конце концов выпущено было упомянутыми выше брюссельскими издателями, однако перевод принадлежал не перу безвестной мадемуазель Жюдит, (как об этом ошибочно сообщил Бодлеру Поль Мерис), а Марии де Фос {Melmoth, l'homme errant, traduit de l'anglais par Maria de Fos. Librairie internationale A. Lacroix, Verboeckhoven et Cle, a Bruxelles et a Leipzig, 1867. Несмотря на более чем посредственные качества этого перевода, он пользовался некоторым распространением и даже, как указано было выше (прим. 159), переиздавался в недавнее время.}. Худшие опасения истинных почитателей произведения Метьюрина оправдались вполне: перевести заново текст "Мельмота Скитальца" оказалось явно непосильной задачей для этой полубульварной писательницы, автора "Мисс Коко" и "Плутовки Ейетты". Ее перевод "Мельмота" появился в 1867 г., и Бодлер не мог его увидеть, так как сознание его уже охвачено было тяжелым предсмертным недугом {См.: Ruff, p. 65.}.
В последней трети XIX в. во Франции, как и в Англии, качалось своего рода возрождение столь блистательной некогда литературной репутации Чарлза Метьюрина. Провозвестником восстановления его славы был новеллист Вилье де Лиль Адан (1840-1889), автор "Жестоких рассказов" ("Nouveaux contes cruels", 1886), в свою очередь ставших одним из классических памятников французской повествовательной прозы Входящий в этот новеллистический сборник известный рассказ, озаглавленный "Пытка надеждой" ("La torture par l'esperance"), находится в несомненной зависимости от "Мельмота Скитальца" Метьюрина {Reboal Pierre. Villiers de l'Isle Adam et le Melmoth de Maturin. - Revue de Litterature comparee, 1951, N 4, p. 479-481.}. Этот рассказ отнесен критикой к числу наиболее ярких обличений лицемерия церковников, тем более чудовищного, что изображенный здесь лицемер-инквизитор - "искренне верит в спасительность своего злодейства" {См.: Французская новелла XIX в. М.-Л., 1959, т. II, с. 772. В этой же книге дан перевод этой новеллы (с. 315-319), откуда мы берем нижеследующие цитаты, внеся в них кое-какие незначительные перемены и уточнения.}. Действие этой небольшой, но захватывающей новеллы происходит в Испании, в тюрьме Инквизиции в Сарагосе, где более года томится ежедневно подвергаемый пыткам арагонский еврей Азер Абарбанель. Его обвиняют в лихоимстве и безжалостном пренебрежении к беднякам, но главным образом в том, что он упорно отказывается отречься от своей веры. В подземный склеп, где, еле покрытый лохмотьями, прикованный к стене железным ошейником, томится несчастный, однажды в сумерках спускается сам Великий инквизитор, преподобный Педро Арбуэс д'Эспина цель его посещения - предупредить узника, что наутро ему предстоит сожжение на костре. Со слезами на глазах инквизитор приближается к заключенному, велит снять с него оковы и произносит речь, действительно чудовищную по своему лицемерию, в которой жестокость трудно отличить от сентиментальности, а фанатическую веру от притворства: "Сын мой, возрадуйся, приходит конец твоим испытаниям в сей земной юдоли. Если, встретив в тебе такое упорство, я с сокрушением вынужден был согласиться на применение строгих мер, все же мой братский долг содействовать твоему исправлению имеет некоторые пределы. Ты - строптивая смоковница, которая столько раз отказывалась плодоносить, что засыхает по собственной вине... Но бог да судит твою душу! Может быть, в последний миг тебя просветит его бесконечная милость. Мы должны все-таки надеяться! Бывали примеры... Аминь! Усни сейчас с миром. Завтра ты примешь участие в аутодафе; тебе предстоит кемадеро {"Кемадеро" (Quemadero) - "площадь огня", технический термин инквизиционного трибунала, которым обозначалась площадь для сожжения осужденных.}. Такой костер предваряет вечный огонь, он жжет издали, как ты знаешь, сын мой, и смерть приходит только часа через два (а то и три), потому что мы стараемся мокрыми, холодными пеленами прикрывать сердце и голову присужденных к сожжению. Вас будет сорок три. Прими в соображение, что, оказавшись в последнем ряду, ты еще успеешь воззвать к богу и посвятить ему это крещение огнем, крещение в духе святом. Надейся же на божественное просветление и спи!". Закончив эту речь, инквизитор ласково поцеловал несчастного, и окружавшие его преподобие зловещие тюремщики последовали его примеру.
То, что происходит дальше, явно навеяно автору новеллы "Рассказом испанца" (из "Мельмота Скитальца"), где Алонсо Монсада с помощью преступного монаха, подкупленного его братом Хуаном, пытается совершить бегство из монастыря (главы VIII и IX второй книги). В этом эпизоде Метьюрин вложил в уста Алонсо Монсады правдивый рассказ о том, как он слепо доверился монаху и совершил с ним длинное и крайне утомительное странствование под сводами монастырских склепов, чтобы добиться свободы. Эта сильная сцена "Мельмота Скитальца" не могла не произвести на Вилье де Лиль Адана огромное впечатление, но, подражая ей в новелле - "Пытка надеждой", он еще более усилил ее и без того мрачный колорит нагнетением ужасающих подробностей бегства своего героя, терзаемого быстрой сменой страха и надежд на спасение и неожиданной катастрофой в развязке. В новелле рабби Абарбанель, оставшись один после ухода тюремщиков, еле живой, с пересохшим ртом, с лицом, отупевшим от мук, неожиданно замечает, что его тюремная камера не закрыта. Это пробуждает в его смятенных мыслях мечту о побеге, и он пытается его совершить, потому что это давало ему последний шанс на спасение. Автор с намеренной подробностью описал длинный, казавшийся бесконечным путь, который должен был совершить жалкий беглец, задыхающийся от ужаса и надежды; с нарастающим напряжением и усталостью он упорствует в своем стремлении выбраться из затхлой тюрьмы. Все, кажется, благоприятствует ему, хотя побеждаемые им затруднения неисчислимы. И вот последняя дверь, на которой не было заметно ни замка, ни затвора; щеколда уступила нажиму пальцев, дверь бесшумно отворилась: "Дверь была в сад, а над ним было звездное небо. Дверь вела к весне, к свободе, к жизни И тут ему показалось, будто тени его собственных рук обернулись на него; ему почудилось, будто эти призрачные руки обнимают, обвивают его; будто кто-то ласково прижимает его к своей груди. Рядом с ним и правда стоял высокий человек... О, ужас! Он был в объятиях самого Великого инквизитора, преподобного Педро Арбуэса д'Эспины... И пока рабби Азер Абарбанель с закатившимися глазами, хрипя от мук в аскетических руках дона Арбуэса, смутно соображал, что все события этого рокового вечера были всего-навсего заранее подготовленной пыткой, пыткой посредством надежды, Великий инквизитор с горьким упреком и с печалью во взоре прошептал ему на ухо, обжигая своим неровным от долгих постов дыханием: - Вот как, сын мой! Ты хотел покинуть нас, быть может, в самый канун спасения!".
