Елена Чудинова - МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО
Надо сопрягать.
О восстановлении оранжевых монументов
Маленьким мальчиком Яцек мечтал о шапке-невидимке. Трогательно, не так ли? Но сказочная шапка была нужна ему не для того, чтобы играть в прятки или таскать из буфета сладкие пирожки. Отнюдь. Шапка-невидимка была нужна ему для совсем другого: чтобы надеть ее и убивать русских. Безнаказанно. Побольше, желательно вообще «всех», но главное — безнаказанно. (Он нас, правда, называл не русскими, а «москалями» — как было принято в родительском дому).
Немного повзрослев, он понял, что единственно верным способом безнаказанно убивать русских будет возможно, если посадить им на шею антирусскую власть. Тогда он бросил гимназию и стал профессиональным революционером.
Нам мальчик Яцек известен как Феликс Дзержинский.
Мечта его сбылась, хотя и не в полной мере: русский народ был истреблен все же не целиком. Но под его непосредственным руководством было уничтожено только в период 1918–1922 гг. около двух миллионов «москалей» (по самым скромным подсчетам). Можно как угодно оценивать Октябрьский переворот, но невозможно не признать следующего: принципиальной установкой ЧеКи было не уничтожение конкретных врагов революции, но уничтожение «враждебных классов». Институт заложников, сформированный в 1790-е годы во Франции, после 1917 года был установлен в России. При аресте чекистам следовало (для определения судьбы арестованного) выяснить: «к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова профессия». Причем тут «истребление москалей»? А вот давайте, поглядим. К уничтожению подлежали: офицерство (шире — дворянство, всё это были либо русские, либо обрусевшие, что не суть важно), православное духовенство (тут уж русские сплошь), купечество (тоже преимущественно русские), крестьянство (а то как же, ведь для его сиволапого блага всё делалось, а оно, подлое, не позволяло «реквизировать» последний хлеб от своих детей, храмы свои сносить). Впрочем, сделаем оговорку: крестьянство истреблялось не тотально, а было поделено на «кулаков», «середняков» и «бедняков». Последним — дрянным работникам, пьяни, действительно мало что грозило, их охотно брали в подручные при «раскулачиваниях», при разорении церквей. Но ведь оно и не жалко — оставить «москалям» деревенские отбросы, пусть размножаются. Мало кто рискнет возразить, что сгубленное «кулачество» и «середнячество» состояло исключительно из русских людей.
Если кто-нибудь думает, что Дзержинского интересовало вообще хоть что-нибудь, кроме «истребления москалей» (становление, допустим, сильного советского государства), пусть покопается в документах и узнает о более чем странной позиции «железного Феликса» во время левоэсеровского мятежа. Человек просто выжидал — чья возьмет? При чем вначале поставил не на ту лошадку. Когда кривая вывернула иначе, перестроился на ходу, оставляя неувязки и нестыковки. Некогда было. Отделался легким испугом — уступил пост на полгодика латышу Екабу Петерсу. Но свидетельствует ли о беспринципности Дзержинского то, что было ему решительно наплевать, с кем дальше править бал — с эсерами или с большевиками? Да нисколько. Его базового принципа — уничтожения русских — это нимало не затрагивало.
Я отнюдь не отрицаю, что под кровавый топор ЧеКи попадали не только русские, но и иные народности. Но ведь сказано же: лес рубят — щепки летят. К чему жалеть о каком-нибудь «пущенном в расход» поляке, когда другой поляк ежедневно «захлопывает ров» над тысячами русских?
Таким образом, если бы памятник «железному Феликсу» захотел бы вновь водрузить на почетное место президент всех западенцев Украины Виктор Ющенко, удивительного было бы мало. Польские близняшки могли бы с ним поспорить о том, кому должно достаться замечательное творение скульптора Вучетича, и не без резона. Им он, все-таки, кровно свой. А уж идейно-то как близкий!.. Думается, по справедливости, должен бы за него поторговаться и М. Саакашвили — «безвинная жертва российской агрессии». Но нет, никто из упомянутых лиц не претендует на то, чтоб вывезти шедевр Вучетича к себе и окружить должными почестями. Неблагодарные, право, люди, никакой исторической памяти!
Но зато — что представляется автору этих строк куда менее резонным — за возвращение памятника на Лубянку выступил недавно депутат Госдумы В.Колесников. Товарищ Колесников, вы — оранжевый?
Вариант первый — вправду оранжевый. Вариант второй — просто не знает о своем патроне ничего, кроме действительно профессионально написанного слогана о горячем, холодном и чистом. Разве что еще — пару прочитанных в детстве трогательных рассказов о том, как упомянутый патрон боролся с беспризорностью. (Которую сам же и создавал). Есть и третий вариант, о котором даже не хочется думать. Но о нем ниже.
Конечно, депутату Колесникову нельзя отказать в логике. Слова о возвращении Дзержинского были им произнесены после получения награды «130 лет со дня рождения Ф. Э. Дзержинского», учрежденной Союзом ветеранов госбезопасности. Посчитаем, кстати. У меня получилось, что они сию медаль учредили в 2007 году, совсем недавно. Так или иначе, депутат сказал: «Мы медали получаем, а он — где?» Как уже было сказано — довольно логично. Вот только логика может развиваться от помянутого противоречия в двух направлениях:
1. Надо возвратить этот памятник.
2. Надо запретить эти медали.
И во второй позиции логики значительно больше. Потому, что возвращенный памятник вступает в непримиримое противоречие с другим, весьма близко расположенным памятником — Соловецким камнем. Быть может, и даже, скорее всего, депутаты, почтившие предложение рукоплесканиями (если не вообще вставанием) не читали книгу, в которой сказано, что разделившийся в себе дом не устоит. Но едва ли они вовсе не знают, что две взаимоисключающие идеи в одной голове — признак шизофрении для человека. Две же идеологии в одной стране — признак недееспособности страны. Но что, если (и вот это уже как раз неприятный третий вариант) демарш депутата Колесникова — это лишь одно из спланированных действий, имеющих целью как раз подкоп под Соловецкий камень? Что если это — позиционирование? Осознанное желание вновь пожертвовать многострадальным русским народом во благо некоей абстрактной мощной державы, которую можно заселить, собственно, кем угодно? (Благо, и квота на мигрантов увеличена на 2009 год вдвое в сравнении с 2008-м и должна составить теперь около четырех миллионов. Правда, теперь, в связи с разразившимся кризисом, ее пообещали сократить. Но не отменить.) Незаменимых людей у нас ведь нет, не так ли? Народов тоже.
Мне очень хотелось бы ошибиться, пусть бы лучше все сие делалось просто с дурна ума, с исторической безграмотности. Так или иначе: попытки вернуть памятник Дзержинскому — это осознанное противопоставление отдельных представителей спецслужб самому народу, народу, которому они обязаны быть защитниками, а не террористами. Памятник Дзержинскому — апология террора.
Ладно, сбавим немножко накал. Очень мне понравилось трогательное высказывание В. Тимофеева, главы упомянутого ветеранского союза. Памятник «сейчас находится в безобразнейшем состоянии в Нескучном саду, под открытым небом», — посетовал этот ветеран. А что, на Лубянке он под закрытым небом, что ли, стоял?
Может (если, конечно, Ющенко с поляками не предъявят прав на самого эффективного убийцу «москалей»), найдем ему местечко под крышей? В каком-нибудь музее геноцида.
Война памятников
Кажется иной раз, что пространство, в коем мы имеем несчастье жить, наэлектризовано до такой степени, что меж собой воюют даже неодушевленные предметы. Во всяком случае, к предметам, несущим символику, это относится безусловно. Накануне 7 ноября, который коммунисты продолжают праздновать по мягкости властей, не решившихся объявить этот день днем всенародного траура, была разбита мемориальная доска Александру Васильевичу Колчаку. Не Колчаку — Верховному правителю России, даже не Колчаку — герою Порт-Артура, но Колчаку — исследователю течений Северно-Ледовитого океана.
Казалось бы, уж эти-то деяния кому и чем могли помешать? Ведь пользовались его картами все экспедиции советского времени, еще как пользовались… Впрочем, что об этом — почерк-то знакомый. Учили студентов по «Очеркам гнойной хирургии» Войно-Ясенецкого, но не давали Войно-Ясенецкому подписать учебник — «архиепископ Лука». Учили пионеров петь веселую песенку про «картошку-тошку-тошку», а сочинивших ее скаутов отправляли в отнюдь не пионерские лагеря на Колыму. Так что удивительного мало, в глазах некоторых наших сограждан научные открытия адмирала Колчака должны навек оставаться безымянными, вообще ничьими. И напрасно автору этих строк помнилось, будто люди и сограждане тут вообще ни при чем. Будто сам Владимир Ильич спрыгнул ночью со своего красно-гранитного постамента на Калужской площади, пугливо прошмыгнул мимо часовни-новостройки и направился на Садовническую — бить по доске пудовым кулаком. Даже не от злобы, а просто из зависти: сам-то ничего интересного за всю жизнь не открыл и не изобрел.
