Александр Проханов - Цена измены
А. П. То есть заказ для вас — это мобилизация?
И. О. Именно так. Мы доказываем миру, что «Янтарь» — это завод. Это не просто этапное событие, а я бы назвал его историческим. Если мы справимся, это войдет в историю завода, в историю региона. Я вспоминаю «Звездочку» в тяжелейший период, когда казна была пуста, госзаказ не финансировался и стоял вопрос: может быть, отказаться от лодок? Строить танкера? Нефтедобывающие платформы? И вдруг приходит индийская подводная лодка, и все меняется. Оказывается, нужны такие рабочие, такие специальности, такие навыки, такая документация. И на «Янтаре» то же самое. До появления заказа стоял вопрос: нужен ли завод? Теперь все понимают — нужен. Это новый этап в истории завода, включая немецкий период. Когда-то немцы здесь строили паровозы. Потом перешли на ремонт подводных лодок. Потом, в советское время, начали строить корабли. И теперь мы — вновь завод.
А. П. Вы под этот заказ провели мобилизацию. Взбодрили коллектив. Обновили службы. Завершите заказ, будет у вас в руках горсть денег, чтобы направить их в развитие?
И. О. Вряд ли будет большая горсть денег. Все полученные ресурсы идут уже сейчас на обновление инфраструктуры, на модернизацию служб, на приобретение темпа и опыта, позволяющего справиться с заказом. Это очень важно. Новый опыт, новый тонус, обращение с заказчиком и смежником, рыночная практика, взаимодействие с частным акционером — все это позволит нам получить следующий заказ, следующие корабли. Корабли должны строиться на «Янтаре» непрерывно. Вот смысл этого первого заказа.
А. П. Существует расхожее мнение, что подобными экспортными заказами мы строим чужую военную машину, но не свою. Вооружаем чужой флот, но не свой. Возникает некоторая обида, недоверие. Что вы на это скажете?
И. О. Это дилетантский взгляд. Только заказы такого высокого класса позволят нам удержать высокотехнологичное производство. Мы бы могли отказаться от фрегатов, перейти на строительство буксиров. На них большой спрос. И наш, и заграничный. Но разве сравнишь буксир с боевым кораблем? Завязка с сотнями контрагентов, установка и регулировка сверхточного оружия, множество тонких технологий. Разумные руководители понимают: лучше мы с помощью экспортных заказов переживем тяжелые времена и сохраним класс своего производства. Но после «тощих» лет наступят «тучные», и мы станем в полном объеме строить классные корабли нового флота России.
А. П. Сейчас все говорят о Развитии. Путин говорил о Развитии, не успел его запустить, хотя сберег государство, за что ему воздастся в русской истории. Президент Медведев станет осуществлять программу «2020». Но будет ли это Развитие? Будет ли это рывок, революционный переход с одного цивилизационного уровня на другой? Или это будет эволюционный процесс?
И. О. О чем можно говорить с уверенностью, так это то, что поворот к Развитию произошел. Мы это чувствуем на «Янтаре». У нас есть возможности, есть заказы, есть потенциал. Исчезли уныние, беспросветность. Но как, какими темпами мы будем развиваться? За год? За десять? За пятнадцать? Все зависит, как мы используем этот поворот к Развитию. Если государство завтра скажет: «Янтарь», стань первоклассной верфью!» — я отвечу: «Чтобы стать первоклассной верфью, мне нужно четыре миллиарда рублей». Получаю эти деньги — через четыре года «Янтарь» становится первоклассной верфью. Сейчас я работаю на старом производстве, и для выполнения определенной работы мне нужно, например, тысячу человек, а у меня всего четыреста. Но с модернизацией производства мне хватит и четырехсот. Но если мне государство скажет: «Развивайся только за счет своей прибыли, никаких тебе четырех миллиардов», — я стану развиваться, но мне понадобится не четыре года, а четырнадцать лет. Вот проблема рывка или эволюции. Нас волнует судьба денег, которые накопило государство. Их можно вкладывать в нефтедобычу или производство товаров народного потребления, или в туризм, или индустрию услуг. Эти деньги быстро окупаются, приносят моментальную прибыль. Но нанотехнологии, ЖКХ и судостроение дают эффект как минимум через четыре года. Иной раз думаешь: на сочинскую Олимпиаду нашли деньги, а на строительство кораблей не находим. Олимпиада даст работу и процветание сотне тысяч человек, а судостроение даст возможность жить в безопасности целым поколениям.
А. П. Я был на «Севмаше» в Северодвинске. Изучал историю завода, создание ядерного подводного флота СССР, когда со стапелей непрерывно сходили атомные громады, когда менялись их проекты, конструкции. Я слышал от старых рабочих, какой энтузиазм царил на заводе. Конечно, и тогда были пьянки, мордобои, недовольство. Но люди чувствовали, в какое громадное, мессианское дело они включены. Как важны они для страны, для флота, для народа. Это был стимул не меньший, чем зарплата и квартира.
И. О. Два этих стимула должны дополнять друг друга. Уровень жизни на «Севмаше» был выше, чем у остальной страны. Обеспечение товарами, лучшая зарплата, более долгие отпуска, профилактории на берегу Черного моря, ранняя пенсия. Человек говорил: «Раз мне платят больше, заботятся обо мне, значит, я нужен, я важнее и лучше других. Я служу моему государству, но и оно служит мне». А здесь, на «Янтаре», в «черное» время были другие настроения: «Это сволочное государство, имея 51 %, бросило нас к чертовой матери». А когда появился заказ, появились зарплаты, заговорили другое: «Вспомнили о нас. Значит, мы нужны, на что-то еще годимся». Все определяется тем, как к конкретному рабочему относятся государство и завод.
А. П. Конечно, человеку важно, как к нему относятся бригадир или директор. Но есть и более высокие запросы. Вы говорили, что потерян престиж профессии. Я смотрю телепередачу «Главный герой». Кто он, «главный герой» сегодняшней России? Если верить передаче, то это какой-нибудь гламурный стилист или изысканный гомосексуалист, или какая-нибудь топ-модель, или просто распутная телеведущая.
И. О. Самая «интересная» передача — «Из жизни звезд». Когда ее смотрю, мне тошно становится. Я работал на «Звездочке», мы выпускали гигантские плавающие машины, сложнее и великолепнее которых нет ничего на земле. Все, кто их создавал — конструкторы, изобретатели, технологи, рабочие, — это звезды. И все, кто их эксплуатирует: командир лодки, офицеры, мичманы, матросы, способные запускать реактор, стрелять баллистическими ракетами, находиться месяцами под водой, оберегая безопасность Родины, — это звезды. А «Фабрика звезд» — это волосатое мясо, как выразился один мой знакомый.
А. П. Развитие невозможно без того, чтобы опять не вернулся на экраны человек труда, созидатель, мудрец, философ. Человек огромных горизонтов, огромного жизненного опыта, способный на духовный, трудовой, боевой подвиг. Мы своевали победную чеченскую войну, сберегли страну от распада, но где они, полководцы, Герои России? Их заменили вертлявые певички и изломанные режиссеры. Раньше были писатели, воспевавшие труд корабелов, морские баталии, героику морской службы. Новиков-Прибой, Соболев, Пикуль — ими зачитывалась страна. Когда начнется настоящее Развитие, возникнет гравитация Развития, рядом с кораблями вновь появятся художники, писатели, музыканты, и кто-нибудь опять напишет песню про «усталую подлодку».
И. О. Надеюсь, да. Но еще не сегодня. Калининград — город новостроек. Открывается великолепный супермаркет, и на его открытие приезжает представитель президента. А на спуск корабля не может появиться даже мэр города. Конечно, я нахожусь в камнедробилке забот и проблем. Мне не до того, чтобы заказывать гимн завода «Янтарь». Но одно дело я все-таки сделаю. Знаете, как называется улица, ведущая к заводу? «Транспортный тупик». Так вот, я добьюсь, чтобы ее переименовали в «Янтарный проспект».
«Завтра», 2008, май, № 22
ИСПОВЕДЬ ТЕХНОКРАТА
Не назовем его имени. Он худ. Кажется, что его сухое лицо покрыто едва заметной алюминиевой пудрой, — столько лет он провел вблизи самолетов. На мониторе его компьютера вращается таинственный разноцветный цветок с золотыми лепестками и алой сердцевиной. Компьютерная графика изображает мотор еще несуществующего самолета. Он очень устал, но этой усталости противопоставляет упрямый стоицизм человека, раз и навсегда сделавшего выбор. Его выбор — Россия, оборонная промышленность, преодоление громадных, навалившихся на Родину угроз.
Чтобы сразу было понятно — я конструктор. У нас есть технические люди, у нас компания техническая. Мы делаем газовые турбины. У нас больше ста кандидатов и докторов технических наук, большая служба инженеров. У нас в компании работает 18 000 человек, и 6000 из них — это технические конструкторы. Они испытывают двигатели. Плюс у нас есть дочерние компании, это еще 5000 и 9000 человек, и есть завод-партнер — это еще 20 000, итого около 50 000 человек. О чем мои непрерывные заботы и думы? Я считаю, что мы проигрываем конкурентное соревнование с Западом. Это происходит в самолетных и ракетных системах, в ПВО, наступательных и защитных вооружениях. И, к сожалению, выхода пока из этого не видно. Мы, заводские люди, делаем все, что в наших силах, все, что зависит от нас. Тратим все накопленные ресурсы, вкладываем последние деньги, потому что прекрасно понимаем: деньги государство в конце концов даст на военный заказ, но время будет утрачено. Страна не может найти ответ на самый главный вопрос: «Что делать»? Кто виноват — это понятно, об этом лучше не говорить, а вот — «Что делать»? Сегодняшнее время, естественно, отличается от того, что было десять лет назад. Но ведь каждый последующий год равен по значению пяти предыдущим. Это пропорция, которую вывел Билл Гейтс. И с этой пропорцией мы отстаем. Многие вещи лежат на поверхности. Нужно признаться, что сделано много ошибок, что сегодняшняя государственная стратегия не предусматривает активную промышленную политику. Власть поняла, что есть деньги, и думает, что все остальное само собой приложится. Не приложится! Потому что, кроме денег, чтобы решать сложные технические вопросы, нужно в одном месте и в одно время собрать тысячи и тысячи квалифицированных людей, нужно их мотивировать, сделать так, чтобы они работали на единую цель. Так было во время великих советских проектов: атомного, целинного, космического. Во многих местах практически все стерто. Есть музеи, флаги, фирмы. Туполев, Ильюшин, Микоян. А самолетов делать не можем. Была такая фирма — МиГ, и ей подобная Локхид — Мартин. Американцы остались, а МиГа нет. Название есть, а продукции нет. И вранье о преуспевании идет по всем уровням. Власть не знает истину, или знает ее, но умудряется не признавать. Она может не признавать вслух, но она обязана что-то делать. Для всех, кто имеет доступ к информации, ясно — у нас осталось считаное время, перед тем как все окончательно загнется и свернется. Через 5–10 лет мы настолько отстанем от Европы, что у нас всех останутся пороховые ружья, а у них — современные снайперские винтовки с лазерными прицелами. Россия будет отброшена в каменный век. Это касается всего: ракет, крейсеров, подводных лодок, самолетов, двигателей. Почему об этом говорю? Потому что мы делаем двигатели для крылатых ракет, самолетов Сухого, для китайских и индийских самолетов. Мы делали двигатели даже тогда, когда развалилась вся страна. Длительное время страна делала очень серьезные ошибки. Она не заказывала ни оружия, ни новейших технологий под лозунгом того, что военно-промышленный комплекс разорил Советский Союз. И он перестал существовать. За эти 15 лет уничтожены почти все возможности страны. Их возродить или хотя бы остановить их гибель на красной черте, очень сложно. Если ответ на это не будет дан в кратчайшие сроки, то мировые державы просто придут и заберут все, что у нас сегодня есть. Мы останемся в границах Тверского княжества: без Сибири, Дальнего Востока, Урала. Эту огромную территорию нам нечем защитить, все наши богатства, запасы природных ископаемых остались без защиты. У нас очень мало людей и нет современных технологий. Последние войны, которые провела Америка, — Афганистан, Югославия, два Ирака. Американская пехота решает около 5 % боевых задач. 80 % решает авиация, то есть крылатые ракеты и самолеты, 15 % — это информационное поле, то есть спутники и управление войсками. И только 5 % — это полицейские силы. С учетом нашей территории, наших границ, нашей демографии нам нужно защищаться при помощи безлюдных, абсолютно новых видов вооружений. Это современные танки, это современные самолеты, это современные высокоточные ракеты. Все, чего достигли американцы в Югославии и на других войнах, — все это они сделали без людей. Потери американцев ничтожны. Потому что средняя дальность сверхточных ракет — это 2000–3000 км. Все что у нас есть, — это остатки от Советского Союза, которые догнивают. Что такое ракета, которая пролежала 25 лет в хранилище? А это средний возраст нашей крылатой ракеты. Все ракеты находятся в ампулах. Топливо залито уже в двигатель. Пуск, начинает работать пороховой заряд, потом двигатель, и она полетела. В ампуле есть резинки, которые сгнили. Там образовались пузырьки воздуха, из-за которых уже произошла разгерметизация. Двигатель запускается, пузырек попадает в топливо, попадает в камеру сгорания, и двигатель глохнет, ракета падает там, где ее запустили. Страна не заказывает ни ракет, ни самолетов. Мы видели, на чем мы сейчас воевали в Абхазии, Грузии и Осетии. Это самолеты возрастом 40–50 лет. Какое же это «оружие победы», если летчик летит вслепую? У него нет ни картографии, ни современной «решетки». Такой самолет очень малое время может находиться в воздухе, поскольку потребляет чудовищное количество топлива. Чтобы летать по карте, привязанной к GPS, летчик идет в магазин, покупает GPS, приматывает его себе на коленку скотчем, летит и бомбит по этому заморскому GPS. Это позор. Я общаюсь и с руководителями ВВС страны, и с верхушкой Минобороны, и с людьми из Генштаба. И я вижу трагедию. Вместо того, чтобы заниматься делом, сутью процессов, которые происходят в армии, они занимаются политикой. Как повернутся перед президентом, что закажут из Кремля, кто на кого как посмотрел. Военные возможности резко сокращаются. По телевидению нам вещают одно, а на самом деле — все совсем иначе. Сейчас я не говорю про престиж военного человека, налеты летчиков, их боевую подготовку. Это не моя компетенция. Имеется огромное количество самолетов. Все они вроде бы боеспособны. Но взлететь не могут. Сегодня бюджет увеличили, залили керосин, но тут же закончились ресурсы двигателей. Все! Деньги-то дали, но на керосин. А починить двигатели — это уже совсем другие суммы. И если президент приедет в какой-нибудь полк, в Заполярье, например, или еще куда-то, то все это увидит. Только не в Липецкий центр, где сидят не летчики, а акробаты. Они умеют показывать трюки в воздухе. Это представление — что мы видим на авиасалонах. А на войне акробаты не нужны, там противники находятся за сотни километров друг от друга. Они не видят друг друга, видят радар, «решетку». Нужно просто хорошее количество летчиков, нормальное количество ракет и бомб, приведенную в нормальное состояние технику. Больше ничего.
