Г. Польской - Тайны Монетного двора. Очерки истории фальшивомонетничества с древнейших времен и до наших дней
Опять зазвонил белый телефон.
— Господин директор! — звонил Брассэ. — Подозрительный человек, обменявший фальшивые франки, скрылся в особняке на улице Гренель. За домом установлено усиленное наблюдение. Особняк принадлежит Чеславу Боярски. Кто хозяин дома и что за человек, который скрылся в нем, мы сейчас выясняем. Может быть, это одно и то же лицо…
Нет, это был не Чеслав Боярски. Хозяин находился дома и не знал, что его особняк попал под усиленное наблюдение. Но если бы ему об этом стало известно, первое, что он воскликнул бы в сердцах, было: «Я же предупреждал его! Предупреждал!!! Но что можно сделать с человеческой алчностью?»
Впрочем, все это будет потом, а пока нам предстоит оставить Боярски, еще пребывающего в неведении о том, какой смертельный удар нанес ему дальний родственник, от которого он долго скрывал источник своего материального благополучия, и перелистать назад страницы истории.
Так случилось, что Чеслав Боярски — молодой инженер-строитель из красивого польского города Ченстохова — оказался в немецком плену. Несколько концлагерей, а затем — неожиданный переезд во Францию, где ему и группе других военнопленных, имевших специальность строителя, предстояло работать по расширению и укреплению гитлеровских оборонительных сооружений на берегу Ла-Манша. По дороге их эшелон разбомбила американская авиация — это было как раз в дни открытия второго фронта. Чеслав с двумя товарищами-чехами сумел скрыться, покинуть зону боев и после вступления союзников в Париж пробраться туда. Товарищи из Чехословакии поспешили вскоре к себе на родину и присоединились к партизанам, а Чеслав…
Война кончилась, он продолжал жить в Париже. Женился, жена работала, а он все пытался устроиться в какую-нибудь строительную фирму. Строители были нужны, но только такие, которые умели хотя бы как-то объясняться по-французски. А Боярски был крайне неспособным к изучению языков. Ему бы вернуться в Польшу, в родной Ченстохов, — вот где знания инженера-строителя пригодились бы: родина Чеслава Боярски вставала из руин. Люди недоедали, недосыпали, но, воодушевленные патриотическими чувствами, они строили новую Польшу.
Чеслав же решил попытать счастье здесь, на чужбине. И потерпел полное поражение. Когда жена заболела и все заработанные ею деньги (а их было совсем мало) ушли на врачей и лекарство, Чеслав понял, что осталось совсем немного и он достигнет дна. Из него не получился ни сапожник, ни певец, ни чертежник, ни изобретатель. Все эти профессии он безуспешно перепробовал. Его окружала стена полного безразличия и презрения. Нищета, голод.
Но Чеслав Боярски был способным человеком. К тому же он обладал терпением, целеустремленностью и поразительным упорством. В сочетании с неожиданно открывшимися качествами художника-копииста и химика Боярски был готов к тому, чтобы идти к благополучию прямым путем, минуя промежуточную стадию — работу. И он решил стать фальшивомонетчиком.
Надо прямо сказать: решение это было принято им не сразу. Потом, на суде, он скажет: «Я — порядочный человек Он очень долго колебался. Но, как говорится, голод не тетка, И Чеслав в конце концов решился.
Вначале он сутками самым тщательным образом, помощью мощной лупы изучал банкноты, которые избрал для «освоения». Временами казалось, что он поставил перед собой невыполнимую задачу. Вглядываясь в чудовищно сложную сеть переплетающихся тончайших разноцветных линий, Боярски чувствовал, что у него кружится голова. ОН объяснял это свое состояние недоеданием, старательна отгоняя мысль о тщетности всей затеи. В особенности он был поражен сложностью рисунков, изображающих на деньгах Мольера и Гюго. Но Боярски был упорным человеком. Изучив банкноты, он взялся за освоение всех производственных процессов по изготовлению бумаги. С этой целью он с трудом устроился работать на бумажную фабрику. В конце концов, в домашних условиях Боярски сумел создать бумагу именно такую, какую используют при печатании франков.
Вспомним, сколько трудов было положено гитлеровцами на изготовление бумаги для фальшивых фунтов стерлингов, сколько ученых, инженеров различных специальностей было привлечено для этого. И сколько времени ушло, пока удалось найти секрет бумаги и наладить ее производство. А в этом случае трудился один человек.
Около года ушло на изготовление клише. Впоследствии, уже в ходе судебного разбирательства, эксперты будут рассматривать это клише и молча качать головой: как человек смог в кустарных условиях создать такое? Но самое сложное препятствие оказалось там, где его никто не ждал, — краски. Добиться тонкого, незаметного перехода голубых линий в синие, а светло-коричневых в темно-коричневые было необычайно трудно. Боярски изобрел, построил и в конце концов довел до совершенства ряд миниатюрных приборов, с помощью которых он несколько механизировал процесс печатания. Но все равно он год и семь месяцев работал ежедневно по 10–12 часов в сутки, без всяких выходных и при крайне скудном рационе питания.
Когда, наконец, он получил свою первую «продукцию», ее нельзя было пускать в оборот: деньги выглядели слишком новыми. Пришлось разрабатывать особую методику «старения» денег. Впоследствии многочисленным экспертам удалось воссоздать 14 фаз его деятельности, чтобы шаг за шагом выявить весь процесс. Он один научился блестяще справляться с работой, которая в обычных условиях требовала усилий шести специалистов очень высокой квалификации.
Почти два года непрерывного изнурительного труда позволили Боярски и его жене сесть в декабре 1949 года за рождественский стол с традиционной индейкой. Изможденный «маэстро» тупо глядел на сверкающую аппетитной корочкой тушку и автоматически думал о том, как, с помощью каких красок можно получить на бумаге цвет поджаристой корочки индейки…
С тех пор он год за годом, не разгибая спины, «копал яму» французскому министерству финансов. Боярски понимал, что от качества работы зависит благополучие его семьи и даже его жизнь.
Это был тот редкий случай, когда без всякой подсказки или напоминания человек из кожи вон лез для того, чтобы добиться безупречного качества своей продукции.
Каждое утро жена покупала все парижские газеты и одну польскую. Она тщательно их просматривала: нет ли сообщения о появлении фальшивых франков. Но все было тихо. По вечерам усталый Боярски брал в руки «Жиче Варшавы» и читал вслух. Он потом признался, что боялся забыть родной язык. Из газеты он узнавал, как встает из руин его бывшая родина. Иногда он думал, о том, какую страшную, непоправимую ошибку совершил. И где-то в душе у него жила, втайне от жены, мысль: «Вот приду в себя, отдохну в Ницце, приоденусь, куплю кое-что ценное и поеду к себе, в родной Ченстохов. Как там мама, брат Здислав?» Но все это были мечты. Ни в какую Ниццу он не поедет — времени не будет. Он продолжал непрерывно работать, так как надо было купить дом. Жить в лачуге на окраине Парижа больше нельзя.
Три года, вплоть до середины 1952 года, «франки» Боярски полностью растворялись в огромной массе настоящих франков. Казалось, что деньги, им изготовленные, незаметно вливаются в этот многомиллионный поток и вместе с ним благополучно минуют узкие ущелья контроля в банках и других финансовых организациях.
И только 13 июня 1952 г. на стол директора национального центра по борьбе с фальшивомонетчиками легла первая фальшивая банкнота, изготовленная кустарем-одиночкой Боярски. Она была изъята экспертом из кассы национального банка и то после некоторого колебания. Все сомнения отпали только после специального исследования состава бумаги и красок. Кроме того, обнаружили, что на деньгах нет секретных меток. Но их отсутствие можно было обнаружить только при тщательном рассмотрении банкноты. И то это могли сделать лишь те немногие эксперты, которые знали о них.
По установившейся традиции факт появления фальшивых денег не разглашался. И, естественно, об этом ничего не сообщалось в прессе. Поэтому-то Боярски и заявит потом на суде: «Стоило бы им поднять шум, как я немедленно остановился бы. Но они молчали, и я решил, что никто не интересуется этим делом».
Но «они» интересовались. Однако месяц за месяцем, а затем год за годом проходили, и ничего, кроме новых фальшивых франков, в руки Бенаму не попадало. Тщетность всех усилий по поимке фальшивомонетчиков породила мнение, что действует большая, отлично организованная шайка, в составе которой не только замечательные специалисты — бумажники, химики, инженеры, полиграфисты, но и отличные конспираторы. Ибо чем же объяснить, что годами они действовали настолько скрытно, что агенты Бенаму ничего не могли сделать?
А опыт у работников центра есть и немалый. Ведь смогли же они раскрыть в 1950 году подпольный «монетный двор», выпускавший отличные «американские доллары». Их качество было настолько высокое, что даже через 20 лет (!) эти двадцатидолларовые и стодолларовые банкноты продолжали беспрепятственно циркулировать в шести европейских странах! И там были толковые конспираторы, но они успели проработать всего три года. А тут уже столько лет прошло, и не было конца этой бесплодной невидимой охоте.
