Борис Соколов - Оккупация. Правда и мифы
Нечистая сила, эти «бесы», правящие страной, ненавидят великого писателя, произведения его не переиздавались, сами большевики старались изгнать из памяти нашего народа этого пламенного патриота и разоблачителя жидов и жидовства».
Достоевский вообще оказался самым любимым русским писателем германских оккупационных властей. Недаром его портрет висел в кабинете Гитлера. Как известно, Федор Михайлович считал главными врагами русского народа евреев и поляков, которых расовая доктрина национал-социализма признавала главными врагами и германского рейха.
На это обратил внимание Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба». Там татарин Каримов подчеркивает, что «для Достоевского не все люди в России одинаковы. Гитлер назвал Толстого ублюдком, а портрет Достоевского, говорят, висит у Гитлера в кабинете. Я нацмен, я татарин, я родился в России, я не прощаю русскому писателю его ненависти к полячишкам, жидишкам. Не могу, — если он и великий гений. Слишком досталось нам в царской России крови, плевков в глаза, погромов. В России у великого писателя нет права травить инородцев, презирать поляков и татар, евреев, армян, чувашей». Но подавляющее большинство поклонников Достоевского предпочитает абстрагироваться от нелюбви Федора Михайловича к «малым народам».
В антисемитской брошюре В. Лужского есть специальный раздел «Достоевский — идеолог антисемитизма», где автор подытожил заслуги литератора в борьбе против евреев:
«Великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский не только в своих публицистических статьях, но и в художественных произведениях предупреждал русский народ об опасности, грозящей ему со стороны международного еврейства, «интернационалки». Достоевского можно считать первым, наиболее ярким выразителем — идеологом русского антисемитизма, ярко показавшим те причины, по которым русский народ отрицательно относится к евреям…
Если в Европе евреи стали вершителями финансовой и политической жизни (как, например, в Англии), то в России, по справедливому мнению Достоевского, они после освобождения крестьян набросились на коренной народ, «оплели его вековечным своим золотым промыслом» и заменили, где только могли, упраздненных помещиков «с той разницей, что помещики, хоть и сильно эксплоатировали людей, но все же старались не разорять своих крестьян, пожалуй, для себя же, чтобы не истощать рабочей силы, а еврею до истощения русской силы дела нет — взял свое — и ушел».
Что движет международным еврейством в его бешеной страсти к наживе и эксплуатации других народов? На это Достоевский дает точный ответ: «Евреи верят в победу над всем миром… В то, что все покорится им». Поэтому моралью своего поведения в отношении арийских народов они избрали циничное правило: «Гнушайся, единись и эксплоатируй»…
Достоевский говорит далее об «идее жидовства», охватывающей весь мир вместо «неудавшегося христианства». Он призывает русских людей объединиться вокруг национальных святынь, чтобы противопоставить себя как нацию разрушающему влиянию наступающего «мирового жидовства», готовящего гибель России, а затем и всего христианского мира. Совершенно провиденциально Достоевский указывает, что если завтра власть перейдет к еврею, то «наступит такая пора, с которой не только не могла сравняться пора крепостничества, но даже татарщины».
Нам, испытавшим на себе всю тяжесть еврейской идеи, претворенной в силу и власть, понятно, насколько глубоко был прав Достоевский».
Эти высказывания Федора Михайловича, за которые так ухватились нацисты и их пособники, сейчас не любят цитировать ни российские, ни зарубежные исследователи творчества знаменитого писателя. Не любят и осмысливать. Слишком уж далеки они от традиционного образа печальника за народ и судьбы человечества. Мы как-то не привыкли к тому, что великий писатель, ученый, артист или музыкант вне своей профессии может быть нравственно ничтожным человеком. Уважаемый Григорий Явлинский однажды заявил, что нравственности в политике он учился у Толстого и Достоевского. Лидер «Яблока» наверняка не читал «Еврейский вопрос», иначе не сказал бы такого.
Представим себе на мгновение, что фюрер германской нации Адольф Гитлер был, помимо прочего, не посредственным художником, а, скажем, гениальным физиком. И открыл бы теорию относительности, ту самую, которую в действительности открыл Альберт Эйнштейн. Интересно, как бы тогда выходили из положения? Объявили бы, что холокоста не было? А если все-таки был, то фюрер об этом не имел ни малейшего понятия и евреев без его ведома уничтожили злодеи Гиммлер с Гейдрихом? Или, признав ответственность Гитлера за все преступления против мира и человечества, срочно нашли бы теории относительности отца поприличнее — Нильса Бора или Сергея Вавилова, например? Достоевскому же, славу богу, никто не думает отказывать в авторстве «Преступления и наказания», «Идиота» или «Братьев Карамазовых». Нет, его пример еще раз доказывает, что, вопреки мнению Пушкина, гений и злодейство мирно уживаются в одном человеке. Аналогичным образом в годы оккупации у многих ненависть к немцам и поддержка Сталина уживались с антисемитизмом.
Меж двух диктатур
Нацистская доктрина не оставляла места в общине не только евреям и цыганам, но и душевнобольным. Как происходила расправа над пациентами психиатрических лечебниц, можно узнать из «Справки о массовом умерщвлении больных Сапоговской больницы в гор. Курске по приказу немецкого командования». Она была составлена в Центральном штабе партизанского движения в 1943 году после освобождения города советскими войсками. В справке утверждалось:
«В октябре 1941 года перед отходом частей Красной Армии из Курска в Сапоговской областной психиатрической больнице находилось на лечении около 1500 человек. На складе больницы оставалось такое количество продуктов, которое обеспечивало питанием больных на 2–3 месяца. После оккупации г. Курска немцами комендант города Флях и немецкий старший гарнизонный врач Керн вызвали к себе врачей этой больницы Краснопольского и Сухарева и предложили немедленно приступить к умерщвлению больных, помещавшихся в больнице. Керн заявил, что он разрешает оставить в больнице не более 200–250 человек, и то наиболее выносливых и трудоспособных, обосновывая это тем, что по существующим в Германии законам все неизлечимые душевные больные подлежат физическому уничтожению, а остальные душевные больные — стерилизации. Эти законы полностью распространяются и на оккупированные немцами территории.
Помимо прямого предписания немецкой комендатуры г. Курска об умерщвлении больных, такое же распоряжение было дано и заведующим отдела здравоохранения Курской горуправы Кононовым. В отпуске продуктов для больницы Керн отказал, заявив, что «мертвые в продуктах не нуждаются».
При помощи своего ставленника, заведующего отделом здравоохранения горуправы Кононова, немецкая комендатура контролировала выполнение его злодейского распоряжения и настаивала на скорейшем и безоговорочном умерщвлении больных Сапоговской больницы.
Директор больницы — предатель Краснопольский, судимый в 1937 году тройкой НКВД Курской области и приговоренный как СВ (социально-вредный элемент. — Б. С.) к 5 годам лишения свободы, — привел больницу к упадку и разложению. Несмотря на наличие топлива, в сильные холода больница не отапливалась, больные замерзали, в палатах появился лед. Больничные вещи и вещи, принадлежащие больным, Краснопольский и его подручные массово расхищали. В больнице начался голод. От голода умерло до 400 человек.
Чтобы ускорить истребление, немцы руками врачей-предателей Сухарева, Нестеровой, Котович отравили 600–650 больных. Умерщвление производилось путем введения в пишу яда — усиленной дозы опия и дачи под видом лекарства хлорал-гидрата в 70-процентной концентрации. Если же смерть у больного не наступала, ему вторично давали порцию хлорал-гидрата.
Умерщвление больных производилось в течение 3-х дней. Всех умерщвленных вытаскивали из палат и складывали в щелях, предназначенных в качестве бомбоубежищ.
Больница фактически была ликвидирована, а оставшиеся 57 человек были перевезены в местечко Свобода».
Не только в Сапоговской, но и в десятках других психиатрических больниц были уничтожены все пациенты. И почти везде находились врачи и медсестры, которые помогали нацистам осуществить программу насильственной эвтаназии.
Немцы и их пособники — каратели из числа советских граждан подвергали население партизанских районов жутким репрессиям, во время которых сполна проявились садистские наклонности их участников. Вот только один акт, составленный 1 декабря 1943 года 14 жителями Лельчицкого района Полесской области Белоруссии под председательством секретаря подпольного райкома партии Романа Лукьяновича Лина, «о всех немецко-фашистских злодеяниях, произведенных карательной экспедицией с 25 июня по 20 августа с. г.». В акте говорится:
