Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая
В ближайшем на то ответе Монтефиоре осудил предполагаемую меру «разбора», настаивая, что вся беда – в ограничении передвижения евреев и их торговли. – Николай же возражал, что если обращение евреев к производительному труду увенчается успехом, то время «само собою приведёт к постепенному уменьшению ограничений»[391]. Он рассчитывал – на перевоспитание трудом… Терпя поражение в преобразовании еврейской жизни и так, и этак, и по-третьему – он вознамерился отомкнуть еврейскую замкнутость и решить проблему слияния еврейского населения с прочим – через труд, а к труду – через рекрутство, причём энергически усиленное.
И сокращённый при том именно для евреев срок воинской службы (с 25 лет до 10), и цели производственного обучения – не были видны, а реально ощущался, вот, рекрутский набор, теперь утроенный по сравнению с христианами – «10 рекрутов с 1 тыс. мужчин ежегодно (для христиан – 7 с 1 тыс. через год)»[392].
В сопротивление усиленному рекрутскому набору – тотчас усилились и рекрутские недоимки. Назначенные к набору скрывались из своих обществ. В ответ (конец 1850) последовало распоряжение: за каждого не доставленного к сроку рекрута брать новых трёх рекрутов сверх недоимочного! Теперь еврейские общины и рекрутские старосты стали весьма заинтересованы ловить беглецов, либо, вместо них, каких-либо других безответных. (В 1853 «были изданы правила о дозволении еврейским обществам и частным лицам представлять за своих рекрутов всякого пойманного беспаспортного».) В еврейских обществах появились наёмные «ловчики» или «хапуны», которые и захватывали «пойманников»[393] – и кто действительно уклонился от призыва, или кто с просроченным паспортом, хотя бы даже и из другой губернии, или бессемейный подросток, – и за них получали зачётную квитанции в пользу нанявшего их общества.
Но всё это – не восполняло недостачи рекрутов. И в 1852 добавилось ещё два распоряжения: одно – что за каждого лишнего сданного рекрута с общины списывается 300 руб. недоимки[394]; второе – «о „пресечении укрывательства евреев от воинской повинности“, требовавшее сурово наказывать тех, кто бежал от рекрутчины, штрафовать те общины, в которых они укрываются, а вместо недостающих рекрутов брать на службу их родственников или руководителей общин, ответственных за своевременную поставку рекрутов. Пытаясь всеми способами избежать рекрутчины, многие евреи бежали за границу, уходили в другие губернии»[395].
Тут началась рекрутская вакханалия: ещё более ожесточились ловчики, а, напротив, здоровые и способные к труду бежали, укрывались, – и недоимка общин только росла. – Возникли и протесты-ходатайства от оседлой, производительной части: что если набор установится в одинаковом размере для «полезных» и для не имеющих производительного труда, то неоседлые всегда будут иметь возможность укрываться, а вся тягость падёт на полезных, и они будут приведены в расстройство и разорение[396].
Административные докручивания приводили к очевидной нелепости, уж не говоря о растущем напряжённом состоянии всего еврейского населения – да ещё перед предстоящим разбором.
Сам разбор, однако, – всё не начинался, из-за возникших затруднений, например – сомнений о ряде отраслей труда: «полезны» они или нет. Это вызвало напряжение петербургских канцелярий[397]. Государственный Совет просил отсрочить разбор, пока не будут разработаны правила о цехах, Государь на отсрочку не соглашался. В 1851 опубликовали «Временные правила о разборе евреев», в 1852 – «особые правила о еврейских ремесленных цехах», в защиту их. – Еврейское население жило в большой тревоге, но, по свидетельству ген. – губернатора Юго-Западного края, уже и не верило, что разбор состоится[398].
И действительно: «разбор… не был осуществлён; еврейское население фактически не было разбито на разряды»[399]. – В феврале 1855 Николай I внезапно умер, и «разбор» навсегда прекратился.
Николай I в 50-е годы вообще занёсся в закрайней самоуверенности, наделал грубых промахов, нелепо втянувших нас в Крымскую войну против коалиции держав, – и в разгар её скоропостижно умер.
И вот, внезапная смерть Императора так же вызволила евреев в тяжёлую пору, как через столетие – смерть Сталина.
Тем завершилось первое 60-летие массового пребывания евреев в России. И надо признать, что такая древняя, пророщенная и сложно-переплетенная проблема – пришлась не по подготовке, не по уровню и прозорливости российских властей того времени. Но и приписывать российским правителям ярлык «гонителей евреев» – это искривление их намерений и преувеличение их способностей.
Глава 4 – В ЭПОХУ РЕФОРМ
К моменту вступления на престол Александра II уже столетие как перезрел и неотклонно требовал своего разрешения в России – крестьянский вопрос. Но вдруг выступило, что с не меньшей настойчивостью требовал себе решения и вопрос еврейский – не столь давний в России, как застарелое и дикое крепостное право, и до сих пор не казавшийся столь масштабным для страны. (А отныне – весь XIX век насквозь, и в Государственной Думе до самого 1917 года – вопросы еврейский и крестьянский будут то и дело оказываться смежны, состязаться, так они и переплетутся в соревновательной судьбе.)
А ещё принял трон Александр II в тяжёлой невылазности Крымской войны против соединённой Европы, в перекачливости трудного решения – выстаивать или сдаваться.
По новом воцарении «тотчас же раздались голоса в защиту еврейского населения» – и через несколько недель Государь распорядился: «уравнять евреев в отношении рекрутской повинности с прочим населением[и] прекратить приём малолетних рекрутов». (Вскоре затем отменён был и проект «разбора» евреев-мещан, значит и «все классы еврейского населения были уравнены в отношении рекрутской повинности»)[400]. Это решение подтверждалось в коронационном манифесте 1856 года: «Рекрут из евреев принимать тех же лет и качеств, кои определены для рекрут из других состояний, и затем приём в рекруты малолетних евреев отменить»[401]. Тут же был вообще упразднён институт военных кантонистов, так что еврейские кантонисты моложе 20 лет, хотя бы и перешедшие в солдаты, возвращались к своим родителям. Отслужившие же полный срок нижние чины и их потомки получали право жить на всей территории Российской Империи. (Они обосновывались там, где заставал их конец службы, и обычно прочными поселенцами, часто становились в новых местах основателями еврейских общин[402]. По усмешке истории и в форме исторического наказания: из тех осевших потомков кантонистов Россия и романовская династия получили и Якова Свердлова[403]).
В 1856, тем же манифестом, еврейскому населению «были прощены все[немалые] податные недоимки» прошлых лет. «Но уже в течение ближайших пяти лет» накопились новые недоимки в 22% от полагаемой подати[404].
Шире того, Александр II выразил намерение решить еврейский вопрос – и в самом общем виде благоприятно. Для этого кардинально менялась вся постановка его. Если при Николае I правительство ставило задачу – сперва реформировать еврейский внутренний быт, постепенно разряжая его через производительный труд и образование и так ведя к снятию административных ограничений; то при Александре II, напротив, правительство, начало с быстрого снятия внешних стеснений и ограничений, не доискиваясь до возможных внутренних причин еврейской замкнутости и болезненности, надеясь, что тогда сами собой решатся и все остальные проблемы; начало «с намерением слияния сего народа с коренными жителями страны», как сказано было в высочайшем повелении 1856[405].
Для того в 1856 был учреждён ещё новый «Комитет по устройству быта евреев» (уже седьмой по счёту комитет по еврейским делам, но никак не последний). Председатель его, всё тот же граф Киселёв, докладывал Государю, что «цели слияния евреев с общим населением» – «препятствуют разные ограничения, временно установленные, которые в соединении с общими законами содержат в себе многие противоречия и порождают недоумения», на что Государь и повелел: «Пересмотреть все существующие о евреях постановления для соглашения с общими видами слияния сего народа с коренными жителями, поколику нравственное состояние евреев может сие дозволить», то есть «приписываемые им фанатизм и экономическая вредоносность»[406].
Нет, не впустую прошли в России ни Герцен с «Колоколом», ни Белинский с Грановским, ни Гоголь (ибо и он, хотя не имея такой цели, действовал в том же направлении, что и они). Под корою сурового николаевского царствования накоплялась потребность решающих реформ, и силы к ним, и люди к ним, и, поразительно: просвещённых высоких государственных сановников свежие проекты коснулись даже действеннее, чем нечиновных членов образованного общества. Немедленно сказалось это и на вопросе еврейском. И министры внутренних дел (поочерёдно Ланской, Валуев), и генерал-губернаторы Западного и Юго-Западного краёв то и дело представляли Государю соображения, которыми он весьма интересовался. «Частичные улучшения в правовом положении евреев проводились правительством, по его собственной инициативе, под непосредственным наблюдением Государя»[407], – и прикладывались к общим освободительным реформам, касавшимся и евреев наряду с остальным населением.
