Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла
На следующий день он в последний раз в своей жизни приехал в Кремль, где посмотрел кинофильм. Потом пригласил всех членов Политбюро к себе на дачу. Ровно в полночь к нему приехали Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.
Против обыкновения в эту ночь гостям подали только виноградный сок. Однако сам Сталин выпил рюмку «Телави», разбавленного по обыкновению водой. Застолье продолжалось до четырех часов утра, в основном говорил только Берия. Чувствуя изменившееся к нему отношение вождя, он старался еще что-то исправить. Прекрасно зная, что сделать это уже невозможно. И тем не менее он, видимо, желая доставить Сталину приятное, говорил и говорил о «деле врачей». И выходило так, что именно они отправили в мир иной Щербакова, Димитрова и Жданова.
Сталин слушал Берию, но думал, видимо, о своем. Теперь-то он мог сознаться, что «дело врачей» началось отнюдь не с какого-то там письма этой неврастенички Тимашук, а с него самого и его профессора Виноградова. Ведь это Виноградов нашел у него во время осмотра весьма заметное ухудшение здоровья и попросил как можно меньше работать и как можно больше отдыхать. Да, тогда он пришел в ярость, как видно, забыв, что Виноградов был не буржуазными средствами массовой информации и должен был говорить только правду.
Был ли Виноградов его личным врагом и агентом гестапо? Сталин настолько уже запутался в этих бесконечных выяснениях, что только махнул рукой. Против его воли у него вырвалось:
— Что Виноградов?
— Слишком болтлив, товарищ Сталин, — поспешил сообщить Берия. — Договорился до того, что у товарища Сталина было несколько гипертонических приступов...
Сталин взглянул на говорившего Берию и поморщился. Да, этот не стал бы предупреждать о возможной гипертонии, которая и на самом деле мучила его все последние годы. Неожиданно его охватила злость против этого сладкоречивого болтуна, против Виноградова, который мог бы его вылечить, имей он к нему больше доверия, и в первую очередь против самого себя, этого доверия к врачу не имевшего.
— Ладно, — оборвал он Берию, — пусть болтает, ему же хуже... А вот Игнатьеву передайте: не добьется признания врачей, станет меньше ростом ровно на голову...
Гости невольно переглянулись, словно на них повеяло от этого старца могильным холодом. Даже сейчас Сталин оставался Сталиным и не собирался отпускать невиновных.
В пятом часу утра Сталин пошел провожать гостей. Ничто не предвещало катастрофы. «Когда выходили в вестибюль, — вспоминал Хрущев, — Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня Микитой. Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне».
Да, все так и было. Если верить Хрущеву. Но есть и другие воспоминания о последнем в жизни Сталина вечере. И согласно им, Сталин пребывал отнюдь не в добром расположении духа. Наоборот, он все больше раздражался и то и дело нападал на всех, кроме затаившего дыхание Булганина.
Ему очень не нравилось, что очень многие руководители полагали, что будут сидеть в своих теплых креслах и жить старыми заслугами. Ну а поскольку он обращался к тем, кто сидел за его столом, то складывалось впечатление, что он грозит именно им. Впрочем, кто знает, может быть, так оно и было на самом деле...
* * *Выговорившись, Сталин сухо попрощался и ушел к себе. Больше никто от него не услышал ни слова. И весьма знаменательно, что его последние слова на этой земле были не о душе или смысле жизни, а о том, что кто-то станет на голову короче, а кому-то не сдобровать...
«Успокоенные» таким образом гости потянулись к выходу. Причем Берия с Маленковым сели в одну машину. Что, конечно же, не может не навести на некоторые размышления. Они хорошо знали цену сталинским угрозам и вполне могли обсуждать, как им обезопасить себя от них. Безжалостно убивавших других, им очень не хотелось умирать самим...
Но как бы там ни было, именно это «дружеское» застолье стало последним в жизни Сталина, и на следующий день, 1 марта, он не вышел утром из своей комнаты. Чем, конечно же, встревожил охранников. Однако никто из них не посмел потревожить вождя. В половине седьмого у него в кабинете зажегся свет, и все вздохнули с облегчением. Тем не менее Сталин не подавал никаких признаков жизни и на этот раз.
Охрана снова забеспокоилась, и наконец в одиннадцать часов дежурный сотрудник М. Старостин взял почту и отправился к Сталину. Тот лежал в малой столовой на полу. Рядом валялась «Правда», на столе стояла открытая бутылка минеральной воды. Завидев охранника, Сталин слабым движением руки подозвал его, но сказать так ничего и не смог. В его помутневших глазах стоял смертный ужас.
Перепуганный Старостин позвал остальных охранников, и они положили Сталина на диван. Он попытался что-то сказать, но из него выходили лишь какие-то хриплые звуки, которые еще более пугали и без того находившуюся не в своей тарелке охрану.
Позвонили Игнатьеву. Однако тот приказал сообщить о случившемся Берии и Маленкову. Берию нигде не могли найти, а без него Маленков не ре-шалея что-либо делать. Лежавший на диване вождь оказался заложником созданной им же самим системы, и без разрешения Маленкова и Берии к нему не могли вызвать даже врачей.
Наконец, отыскали Берию у его новой любовницы, и в два часа ночи он вместе с Маленковым приехал на дачу. Берия был заметно навеселе. Они выслушали рассказ охранников, Маленков снял ботинки и, зачем-то зажав их под мышками, осторожно вошел к Сталину. Тот по-прежнему лежал на диване и слабо хрипел.
— Что вы суетитесь? — накинулся Берия на охранников. — Не видите, товарищ Сталин спит? Выйдите все отсюда и не беспокойте нашего вождя! Я еще поговорю с вами!
Те молча вышли. Да и что они могли ответить человеку, который уже на следующий день мог стать властителем страны? Вряд ли среди них были настолько наивные и глупые люди, которые не могли отличить сна от бессознательного состояния. Но в то же время они прекрасно понимали: раз Берии угодно, чтобы «товарищ Сталин спал», то не их дело переубеждать его. Себе дороже.
И как тут не вспомнить Власика и его «не будет меня, не будет и Сталина»? О нем можно было говорить все, что угодно, но можно не сомневаться: он вряд ли бы спутал глубокий обморок со сном и принял бы надлежащие меры. Конечно, Сталина они бы вряд ли спасли, но тем не менее...
Как потом рассказывал Рыбин, у него создалось впечатление, что все шло по сценарию, который прежде всего устраивал Берию. Изгнав из комнаты Сталина всех и запретив звонить кому бы то ни было, Берия с поддакивавшим ему Маленковым уехали, предоставив больного его болезни. Т.е. совершили то, что на языке уголовного кодекса называется преступным бездействием. «Мысль о том, что у него случился удар, — пишет в своей книге «Смерть Сталина» Л. Млечин, — не пришла им в голову». Что, конечно же, кажется невероятным. Человек всю ночь лежит на полу и только хрипит, а им не приходит в голову мысль о том, что он болен. Хотя скорее всего, именно это они и подумали, потому и уехали...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На даче Берия с Маленковым и Хрущевым снова появились только в девять часов утра. Чуть позже туда приехали и другие члены Политбюро. Вместе с ними наконец-то прибыли и врачи во главе с известным кардиологом П.Е. Лукомским.
«В большой зале, где лежал отец, — вспоминала Светлана Аллилуева, — толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного, ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и на шею, делали кардиограммы, делали рентген легких; медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, а один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни... Все делалось как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было спасти».
Присутствовал при последних часах жизни своего отца и Василий, который, по словам сестры, был все время сильно пьян, «шумел, оскорблял врачей и орал, что они отравили, убили отца... Он был в отчаянии и твердо убежден в том, что его отец был отравлен».
Больше всех суетился Берия, который то и дело вопрошал и без того перепуганных врачей, гарантируют ли они жизнь товарища Сталина и отдают ли себе отчет в том, какая на них лежит ответственность. Убедившись, что Сталина уже не воскресят, Берия уехал на несколько часов в Кремль, оставив бледных соратников у смертного одра доживавшего последние минуты Хозяина. Зачем? Если принять версию Волкогонова, то только для того, чтобы забрать из сталинского сейфа документы, в которых могли быть распоряжения, касающиеся его.
По всей видимости, он не исключал того, что чувствовавший близкий уход Сталин мог оставить завещание, и оспорить его было бы сложно даже ему. А Берия нисколько не сомневался в том, что его нет и не может быть в числе сталинских преемников, если таковые вообще были.
