Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было
Киеран рисует на салфетке кружки, квадраты, ноты-восьмушки, связывает их витыми линиями – получается город Динь-Динь из детской книжки. Чем больше говорим – о Caribou, Battles, Нэйтане Фейке, с которыми мы месяцами висим в переговорах, – тем быстрее растет город у Киерана: вот эти люди из его системы координат.
В кармане вибрирует телефон.
– Извини, все в силе на завтра? – спрашивает Илья Тонарм.
Илья, вас, скромников, с Таней надо познакомить, честное слово. Мы уже раз пять друг другу повторили, что все в силе. Илья играет завтра перед Four Tet. Лучшего способа обеспечить Илье полный зал я придумать не мог – а полный зал ему всяко полагается, за эту волшебную томйорковщину, которую он строгает в стол в домашней студии у Сентрал-парка и показывает во время редких наездов из Нью-Йорка в Москву, украдкой, в случайных клубах, куда случайно заглядывают двадцать случайных посетителей. Поэтому я встрял и предложил сыграть у нас перед Four Tet, извините за слово-отрыжку ворм-ап. Все в силе!
Олеся, лавируя в толпе, проносится по ВИПу с сияющим лицом: похоже, Иохансон среди пальм заставил население потрясти кошельками. С чаевыми правила игры известны: сильному все, слабому ничего. Поэтому я не сомневаюсь, кто сегодня королева бала.
– Хотите блинов? Pancakes? – вот и индийским гостям уделили внимание.
Киеран с мамой не поняли: к чему бы официантка про блины? Это все любитель блинов Иохансон – трендсеттер. Я пытаюсь перевести им про роль блинов в самооценке клуба «Икра» и отвлекаюсь, заметив, что Иохансон на сцене собирает кейс с компакт-дисками. Не прошло и полутора часов – караул устал. А договаривались на два.
Никогда не победить в себе диспетчера.
Спускаемся в гримерку здороваться. Счет 1:1 – Иохансон ничего не слышал о Four Tet.
– Это Джей-Джей. А это Киеран. А это мама Киерана.
– Спасибо, Грегори, у меня есть имя, Грегори, – в мамином голосе – металл.
Простите, Навлика Рамджи. Домомучительница!
***
Я про акустику тогда между делом спросил, впроброс. Ну просто потому, что, когда есть две разные программы,
можно их чередовать, играть почаще – да просто так спросил. А девушки, выходит, задумались.
Мара сидит на барном стуле в центре сцены. По правую руку – добрый ангел Корней, один из лучших аранжировщиков в этом городе, в недавнем прошлом – басист Земфиры, однако ж и без Земфиры куда как интересен.
Мара елозит ногами по железным перекладинам. Едва заметно волнуясь, спрашивает: «Трубочный табак?» Корней плавно вгрызается в интро, Мара на слабую долю хлопает по колену. Строгий директор Капа виду не подает, но на мое «Все по плану?» – вздрагивает:
– А? Что?
Премьера акустической программы – через два часа.
Сделаю вид, что не заметил напряжения. И нечего мне на саундчеке делать. Капа и Мара – неразлейвода: путешествуют вместе по всему свету, поужинать вместе заглядывают, на допотопный самолет из Биробиджана вместе сетуют.
Не помню, на каком ее концерте я заметил, что выключил телефон и стою в нише за сценой не песню и не две – уже полчаса. Здесь все очень просто, здесь девочкины песни про девочкино в шестнадцать-восемнадцать или в двадцать три. Здесь наивное искусство начала века – простые линии, яркие краски. Здесь вечный трепет. И на толпу Мара летит каждый раз как на амбразуру, а толпа – такие же вчерашние школьницы. Я был неправ: это убедительно.
К счастью, я не служу в модном журнале – там проще было бы признаться в шизофрении, чем в симпатии к русскому артисту для старшеклассниц; у культуртрегеров из Подмосковья – известно, высочайшие эстетические запросы. К счастью, мне все равно, в курсе ли ее существования Антишанти или Олег Магди. Я всю жизнь хожу не в ногу. И Мара мне симпатична.
***
Разборка на глазах у барменов – моветон. Но артист меня у бара все-таки настиг.
– Такой промоушн. Мы представить себе не могли! – Лидер изысканного бенда «Николай Коперник» трясет смятой программкой: – Что вы сделали для концерта? Где афиши? Где публикации?
Скучная справка: продано двенадцать билетов. Понимаю.
– Вот вчера у вас «Аквариум» играл – вы и на субботу их поставили, и афиши, я видел, напечатали, и пресса была наверняка.
На «Аквариум» были проданы все билеты.
Поначалу я робел от таких атак. Стеснялся настоять, что очевидно: если концерт проваливается, надо переносить из большого зала в малый. Уклончиво отвечал, что афиши печатаем не всегда, и не всегда все зависит от афиш. Я ведь сам приглашал этих артистов, сам отстаивал их перед Игорем («Соберут, не вычеркивай»), сам заглядывал каждый день в выручку кассы и считал – по одному, реже по два – проданные заранее билеты. Мучил Олейникова ежедневным «Что еще мы можем сделать?». Но если ошибся я, приглашая артиста, Олейникову ситуацию не спасти.
В чувство меня привел безвестный немецкий диджей, позвонивший как-то в Берлине и сказавший: «Я присылал тебе свой микс, ты слушал? Как насчет обсудить мое выступление в вашем клубе?» Берлинский воздух придает мне решимости. Я спокойно перечислил ему полдюжины имен, с которыми мне интересно было бы работать. Посетовал, что московская публика не оценила пока его творчество и, возможно даже, не побежит на его сет сломя голову. Но ведь будет, будет у вас трек, что взорвет танцполы, – вот тогда мы с большим удовольствием вернемся к разговору. Через пять минут получил CMC: «Некрасиво так говорить об известности».
Напор – полезное умение, города берет. Только по этой логике я, промоутер средней руки, каких в мире сотни, должен был бы писать знакомым в Гластонбери: так и быть, готов вас осчастливить сотрудничеством. Представляю себе ухмылку на лице получателя.
Должен же кто-то аккуратно снять с напористого артиста розовые очки. Поневоле приходится, по «Али-Бабе», констатировать: да, понимаешь, одному – кувшин, другому – дворец. Отвратительная процедура. Но вот артист идет в бой, отступать некуда, бармены – работы нет, в зале шаром покати – с интересом нас разглядывают.
– Скажи, пожалуйста, – спрашиваю, – ты правда думаешь, что на «Аквариуме» вчера было семьсот человек только потому, что мы афиши поклеили и день был – суббота? И журналисты, думаешь, пишут о том, что нам нужно, или о том все-таки, что им самим интересно?
Аргументация не работает. Артист со злости ударяет стаканом о барную стойку.
Мама, спасибо, что позволила мне бросить музыкальную школу. Тебе было бы стыдно видеть меня сейчас по другую сторону баррикад.
Самое обидное – группа-то хорошая.
***
Кирилл перезвонил, когда я в почте торговался с Дэвидом Брауном из-за новогодних перелетов Brazaville – практичный Браун смекнул, что с новогодним концертом напал в России на золотую жилу, и теперь пытается превратить перелеты из Барселоны в перелеты из Лос-Анджелеса. Торговля с соплеменниками – выматывающее предприятие.
Но Кирилл звонил уже раза четыре, постоянно в самый неподходящий момент, и просить перезвонить еще и в пятый я не мог. Понятия не имею, кто он такой. Говорит, что представляет в Москве группу Fleur – а вот это точно любопытно. Диск Flёur мне подсунула несколько лет назад путешественница Ксения. Высокие девичьи голоса чирикали про помешательство, суицид, расчлененку – с убийственной в прямом смысле нежностью. Выяснилось, что девушки из Одессы, девушек чуть ли не десять; я прорвался на московский концерт в прокуренном подвальном клубе: испуганные девушки с виолончелями, скрипками, нагромождением клавиш теснились на сцене друг к другу, директор взял мою визитку, обещал перезвонить и так и не ответил ни на одно письмо.
Теперь в эфире появился Кирилл, назвался груздем, мы забили дату, и я грешным делом поежился, представив, как в очередной раз бормочу Игорю: «Да соберут они, соберут», не находя для симпатичного артиста более убедительных аргументов. Игорь только рукой махнул
и расписание завизировал. Fleur купили двенадцать плацкартных билетов до Москвы.
Я почуял неладное, когда за неделю до концерта, без особой рекламы, в кассе осталось сто билетов. За три дня до концерта билеты кончились – и странный человек у кассы шептал мне: «Вы не понимаете, билеты нужны для замминистра экономики Украины. Всего два, можно не суперВИП. Убедительно вас прошу».
Кассир Оля после хмыкнула и сказала: «Что с этим Fleur'ом такое? Видел бы ты, кто на них билеты покупает».
Теперь вижу.
Когда я помчался на встречу, у входа во вверенный клуб скучали два охранника, подтаявший сугроб и чья-то машина. Сейчас – что за флешмоб: улица перекрыта толпой, самые отчаянные водители гудят и медленно прорываются через людскую массу – как в Дели. Только коров не хватает.
Мы много раз видели, как стекаются к клубу ручейки одетых в черное молчаливых готов. Принимали романтических влюбленных студентов: бутылка красного, первый узкий галстук и последняя сумка Hello Kitty. Привечали клиентуру «Проекта ОГИ»: кошками пахнет совсем чуть-чуть, высокие лбы, на дужке очков – у кого лого Prada, у кого скотч. Были рады видеть завсегдатаев «Пропаганды» – капюшоны-кенгуру и яркие клубные майки, бар – в кольцо, концерт для них – что препати. Собирали барышень, держащих друг друга за руки, и мужчин, делающих вид, что никогда друг друга за руки не держали.
