Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен
Как верховный владыка языческого пантеона дохристианской Киевской и Новгородской Руси Перун считался также покровителем князя и его дружины, принимая на себя одновременно и функции бога войны. Не стоит тешиться заблуждением, что вера в Перуна сама собой сошла на «нет» после того, как Владимир Святой повелел разрушить все языческие святилища, а деревянное изваяние Перуна бросить в Днепр. Еще в XIV веке священнослужители продолжали жаловаться: «Но и ныне по украинам молятся ему, проклятому богу Перуну».
А у болгар славянский громовержец почитался до недавнего времени: во время засухи для вызывания дождя практиковалось некое языческое действо с ряжением молодежи и хождение по домам с пением, прославляющим Перуна в надежде, что он как владыка грозы, молнии и грома ниспошлет на страждущую землю долгожданный дождь. В рукописи XVIII века «История во кратце о болгарском народе славенском», принадлежащей Спиридону Иеросхимонаху и опубликованной в Софии в 1900 году про то говорится:
«И сего перуна Болгары почитают: во времена бездождия, собираются юноши и девицы и избирают одного или от девиц. Или от юношей, и облачают его в мережу [здесь — ячеистая ткань, скорее всего старая рыболовная сеть. — В. Д.], как в багряницу [здесь — карнавальная мантия красного цвета. — В. Д.], и сплетают ему венец из бурьянов в образе царя перуна, и ходят по домам, играюще и спевающе, часто поминая беса того и поливая водой и перуна того, и сами себя…»
Должно быть, так прославляли и призывали славяне своего верховного бога на протяжении многих тысячелетий. На Руси издревле существовало поверие, что Перун оставляет на земле следы, обладающие магическим и целебным действием. К таковым до возникновения научной археологии (а в народном миросозерцании — чуть ли не до начала нынешнего века) молва относила так называемые «громовые камни», кои в действительности оказались изделиями первобытных людей — рубилами, каменными ножами, топорами, наконечниками для копий и т. п. Есть, однако, любопытные нюансы. Карельский археолог А. П. Журавлев описал каменное долото, передаваемое из поколения к поколению и считаемое «концом грома» Ильи-пророка. Тщательно отшлифованная сланцевая «сигара» (длиной 34 см, толщиной 6 см, весом 2 кг) принадлежала известной сказительнице А. Ф. Никифоровой и считалось наделенным колдовской и целительной силой. В других случаях похожие фаллоподобные камни использовались в сексуальной магии.
По сей день повсеместно сохранились и другие рудименты былых верований, которые подчас приняли неузнаваемую форму. Кто бы мог догадаться, что разудалое народное битьё горшков лишь сравнительно недавно превратилась в невинную игру. Подлинные ее истоки — в традиционных кровавых жертвоприношениях языческому богу Перуну. Его священной птицей и, соответственно, символом считался петух. Потому-то и в качестве основной жертвы владыке славянского пантеона служили именно петухи. Их резали дружинники князей Олега и Святослава у священного дуба на днепровском острове Хортица (будущем становище Запорожской Сечи) перед тем, как спуститься на челнах к Черному морю и далее под парусами пройти к Царьграду. Их режут и поныне по глухим деревням — причем именно в Ильин (Перунов) день.
Впрочем, наиболее впечатляющее жертвоприношение во времена языческого поклонения Перуну заключалось в другом. Петухов закапывали в землю так, что на поверхности оставалась одна голова. Затем каждому желающему завязывали глаза, давали в руки короткую жердь, раскручивали и оставлялли один на один с волей Судьбы. Попадешь и размозжишь со всего размаха петушиную голову — значит, ты угоден Перуну, он принимает требу и берет человека под свое покровительство. Не попадешь — знать, не судьба и на благосклонность богов вряд ли стоит рассчитывать. В первозданном виде этот древний обычай сохранился у лужицких сербов с той разницей, что по жертвенному петуху бьют не жердью, а цепом (рис. 54). В остальном славянском мире после искоренения долго сопротивлявшегося язычества петухи были заменены обыкновенными горшками. Схема же самого игрища и неподдельный азарт участников практически не изменились.
Когда-то в честь Перуна приносились в жертву не только петухи, но и быки. Традиция восходит к более чем отдаленным временам и хорошо известна на примере впечатляющих жертвоприношений эллинов громовержцу Зевсу — будничных и праздничных, когда одновременно забивалось сразу сто быков (такая торжественная жертва именовалась гекатомбой). Именно отсюда и тянется прямиком ниточка к славянским требам в честь Перуна, приуроченные после принятия христианства к Ильину дню. Подобные ритуалы еще в начале нынешнего века практиковались на Русском Севере.
Вот как описывает такой обряд в Олонецком крае этнограф и фольклорист Елпидифор Васильевич Барсов (1836–1917), особо подчеркивая при этом, что весь ритуал, несмотря на участие в нем православного священника, калькирует празднество в честь языческого громовержца Перуна. Испокон веков бытовал среди олонецких крестьян обычай убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Более того, именно с этого момента велся отсчет всех времен года (что лишний раз свидетельствует о глубочайшей древности самого обряда). В урочный час приводили к церкви одного или нескольких «завиченных» (заветных) быков. Если жертвенных животных было несколько, то бросали жребий, кому из них быть первым. Хозяин избранного быка, получив благословение священника, отрезал у жертвы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем быка отводили на поварню, убивали, разрубали и варили большими кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо прикрепляли к краям котла ивовыми прутьями. Голову и бульон отдавали нищим, а правую заднюю ногу на причет церковный. По окончании вечерни или обедни священник с причетниками освящал жертву, и народ тотчас же бросался делить Ильинскую жертву. Поделив Ильинское мясо, все отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза. Кости сохранялись — они считались приносящими счастье и увеличивающими (утраивающими) богатство. В описанном обряде причудливо переплелись и ужились языческие и православные обычаи…
Ильин день — один из тех праздников, корни которого уходят в самые заветные глубины архаичного народного мировоззрения, затрагивая фундаментальные первоосновы бытия и глубочайшие человеческие ценности. Ибо Ильин день естественным образом наложился на древний Перунов день — 2-го августа. По старому стилю Ильин день падал на 20-е июля, но и тогда считалось, что именно с этого дня кончается лето и начинается осень. Рановато, что и говорить, по нынешним меркам: как-никак — всего лишь середина лета. Но в народе считали по-другому: «Илья лето кончает, жито зажинает; первый сноп — первый осенний праздник!», «На Илью до обеда — лето, после обеда — осень!».
Илья (правильнее — Илия) — библейский праведник, живым взятый на небо. Он умчался туда на огненной колеснице (рис. 55) и с тех пор заведует там молниевым и громовым хозяйством, объезжая небосклон на упряжке чудесных коней. Гром происходит от стука колес его колесницы по небесной мостовой, а молнии — стрелы, коими грозный пророк иничтожает нечистую силу. По существу ветхозаветный сюжет с вознесением Ильи-пророка — одно из архаичных описаний путешествия в космическое пространство. И сам Илья — фигура воистину космическая. Один из древнерусских духовных стихов подчеркивает это с необычайной эмоциональной силой:
Как сойдет с неба Илья-пророк, —
Загорится Матушка Сыра Земля,
С востока загорится до запада,
С полуден загорится да до ночи.
Выгорят горы с раздольями,
И выгорят лесы темные.
И сошлет Господи потопие,
И вымоет Матушку Сыру Землю…
К тому же в народном сознании Илья-пророк зачастую сливался с образом другого Ильи — Муромца (рис. 56). О грозе нередко говорили: «Илья Муромец по небу на шести жеребцах ездит». И, наконец, Илья-пророк никак не отделялся от предшествовавшего ему бога-громовника Перуна, праздник которого в заветный летний день отмечался славянами на протяжении многих тысячелетий. Новая религия просто вынуждена была приспособиться к этой незыблемой древней традиции.
Тотемные предпочтения русского народа и тотемные реликты далекого прошлого явственно обнаруживаются, например, в причитаниях Северного края, например, в плаче (точнее было бы сказать — вопле), когда профессиональная плакальщица, используя в течение веков и тысячелетий выработанные клише, обращается к покойнику с такими словами:
Хоть с чиста поля явись ясным соколом,
Хоть с глубокого озера серой уточкой,
Хоть с погоста прилети да сизой галочкой. <…>
Хоть с-под кустышка приди да серым заюшкой,
Из-под камышка явись да горностаюшком…
Принадлежность конкретного тотема какому-либо роду-племени или, что одно и то же, принадлежность какого-то семейно-кланового или половозрастного образования конкретному тотему наглядно демонстрирует узнавательно-разграничительную функцию последнего, что помогает выявить себе подобных или отличать своих от чужих. В частности, это проявляется в особенностях одежды, головного убора, прически, украшений, косметики, татуировок, которые, как показывают данные археологии, в древности были распространены повсеместно. Например, русский женский головной убор кика по форме напоминает птицу, а его название происходит от названия лебединого крика — кика (кикать — «кликать, кричать»). Отсюда же и древнегреческое наименование лебедя — «Кикн» (так звали и сына Аполлона, превращенного после смерти в созвездие Лебедя).
