Г Сегалин - Эвропатология личности и творчества Льва Толстого
"Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что-то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что-то, расспрашивали о чем-то, потом повели куда-то: и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими-то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
"И вот, братцы мои... тот самый принц, который... " с особенным ударением на слово "который" говорил чей-то голос в противоположном углу балагана.
"Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел перед собой то же страшное, в особенности страшное своею простотой лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
"В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было 23 человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
"Все они потом, как в тумане, представились Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго, круглого.
"Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом, его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представлялся в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда (разрядка везде наша).
В этом описании сумеречного состояния мы видим последовательно, как развиваются все этапы этого психического комплекса.
Сначала описывается состояние ступора и автоматизма. "Пьер не помнил, как он долго шел и куда. "В состоянии совершенного бессмыслия и отупения, ничего не видя вокруг себя", он передвигал ногами вместе с другими, как автомат. А когда все остановились, тогда автоматически и он остановился.
Когда ударили барабаны, у него "как будто оторвалась часть души". Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. Затем он постепенно теряет и эту способность слышать. "Должно быть послышалась команда, должно быть после команды раздались выстрелы 8-ми ружей. Но Пьер, сколько ни старался вспомнить, потом не слыхал ни малейшего звука от выстрелов". Он видел только... тело расстрелянного и всю картину вокруг со всеми мельчайшими подробностями, притягиваемый подробностями этой картины, но в то же время в бессознательном состоянии Пьер даже побежал к столбу. "Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба....
После казни, когда вечером ему объявили, что он прощен и не будет казнен, он, "не понимая того, что ему говорили", встал и пошел с солдатами, которые привели его в лагерь для военнопленных. Здесь он продолжает находиться в ступорозном состоянии. "Он слышал слова" но не понимал их значения. "Он отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто. слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры и все они казались ему одинаково бессмысленны".
Замечательно, что Толстой характеризует это состояние, как будто в душе его "вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора", т. е. здесь он впадает в состояние психического "провала". Впадает в бессознательное состояние, когда наступают бредовые или галлюцинаторные явления, оцениваемые им образно, как "куча бессмысленного сора". Отсюда нам делается понятным его другое образное выражение, что он делал время от времени "чистку души" от этих "завалов" с "кучей бессмысленного сора". Здесь же он признается, что этот комплекс сумеречного состояния с его "завалами" для него не новость, а хорошо знакомое переживание, Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такой силой, как теперь.
Прежде, когда на Толстого находило такого рода состояние "завалов", они имели источником собственную вину. "И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и их сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни только бессмысленные развалины". Здесь этим сказано, что припадки "завалов", раньше будучи не так сильны, зависели от его же поведения. Припадок вызывался сильными аффектами, которых он мог избегать. В данном случае случилась травма, вызванная внешними обстоятельствами, независимыми от его воли. По-видимому, он использовывает здесь ту большую травму в 1862 году, когда умер его брат, вызвавшую наиболее сильный приступ. И этот комплекс переживания он использует для изображения переживания Пьера во время и после казни. Проследим дальнейшее развитие этого комплекса в изображении Толстого.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было 23 человека пленных. И все они в такую необычайную минуту жизни не только не запечатлелись (вспомним, как обычно люди, находящиеся в заключении, при таких чрезвычайных обстоятельствах сближаются и потом на всю жизнь запоминают друг друга, даже если они и люди разного лагеря и не симпатизируют друг другу, ) но "все они потом, как в тумане, представились Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и отожествлением всего русского. доброго и круглого".
Таким образом, признается Толстой, ко всем другим у него осталась полная амнезия (обычная после сумеречных состояний), но один комплекс -Платон Каратаев запал в его душу в необычайном свете. Платон Каратаев нарисован Толстым обыкновенным русским солдатиком, который любит юродствовать "во Христе", Переносящий покорно и без ропота все, что с ним ни случилось бы,
И здесь в отношении Пьера к Платону Каратаеву Толстой рисует новый этап сумеречного состояния: из состояния автоматизма. сумеречное состояние переключается часто у эпилептоидов в состояние патологического экстаза. Толстой рисует дальше состояние Пьера также переключенным в это состояние экстаза и, благодаря этому, делается понятным, почему появилось таксе восторженное экстатическое отношение к Платону Каратаеву. В этом состоянии экстаза поле сознания ссужено, за исключением комплекса Платона Каратаева, который завладевает им полностью, вытесняет все другое настолько, что по отношению к другим пленным у него полная амнезия ("как в тумане").
Доминирующий комплекс -- Платон Каратаев -- есть содержание его экстатического состояния. Он для него необычайный человек. Он для него делается "святым", дорогим человеком, он олицетворение всего "русского, доброго и круглого". В экстазах у Толстого всегда, попавшие в поле ссуженного сознания, те или иные личности необычайно "добрые" несмотря на то, что объективные данные противоречат этому. Вспомним такой асе экстаз Левина, когда он в день получения согласия Кити на брак, попал на заседание, где члены заседания ссорились между собой, ему же в счастливом экстазе казались все необычайно "добрыми" и необычайно "хорошими".
Затем, замечательно то, что Платон Каратаев в этом экстазе кажется ему "олицетворением круглого".
Ниже мы увидим, что это означает. В состоянии экстаза мы имеем у эпилептоидов и истеричных своеобразные оптические переживания, во время которых предметы кажутся или сильно уменьшенными (симптом микропсии) или увеличенными (симптом макропсии и мегалоопсии) или, наконец, деформированными и извращенными в длину или в ширину, как будто предметы закругляются или удлиняются (симптом метаморфозопсии). Вот такого рода извращении формы в сторону закругления и казалась в этом экстазе личность Каратаева Пьеру (см. Ниже главу 4).
b) Пример "погружения" героя в сумеречное состояние, сопровождающееся аффектом гнева с импульсивными действиями
Пример такого рода "погружения" мы приводили в главе 4 (1-й части этой работы). Там мы приводили иллюстрацию приступа сумеречного состояния с импульсивными действиями у Николеньки.
Более яркий пример мы приводим ниже (см. "Пример погружения" героя в комплекс сумеречного состояния, сопровождающегося аффектом патологической ревности с импульсивными действиями).
c) Пример "погружения" героя в сумеречное состояние, сопровождающееся комплексом патологического страха смерти с галлюцинациями устрашающего характера
Выше мы видели, что для комплекса предсмертных переживаний Толстой использует эпилептоидные сумеречные состояния. В другом случае, где предсмертные переживания героя ему нужно изобразить не в исключительной обстановке (как это имело место выше, в изображении предсмертных переживаний перед расстрелом Пьера Безухова), а в обстановке, если можно так выразиться, естественной, не насильственной смерти, тогда он использует другую форму эпилептоидных переживаний -- комплекс патологического страха смерти с галлюцинациями устрашающего характера.
