Владимир Казарезов - Самые знаменитые реформаторы России
То же мы читаем у знаменитого Авраамия Палицына, оставившего замечательные памятники о Смутном времени: «Царь же Борис о всяком благочестии и о исправлении всех нужных царству вещей зело печашеся, о бедных и нищих промышляше и милость таковым великая от него бываше; злых же людей люто изгубляше и таковых ради строений всенародных всем любезен бысть».
Но многие историки отказывали Борису в человеческих добродетелях, хотя и признавали его незаурядные способности. В частности, Костомаров пишет: «…красивый собой, он отличался замечательным даром слова, был умен, расчетлив, но в высокой степени себялюбив. Вся деятельность его клонилась к собственным интересам, к своему обогащению, к усилению своей власти… Постоянно рассудительный, никогда не поддавался он порывам увлечения и действовал всегда обдуманно…
Ничего творческого в его природе не было. Он не способен был сделаться ни проводником какой бы то ни было идеи, ни вожаком общества по новым путям; эгоистические натуры менее всего годятся для этого». Однако что бы ни говорили историки, есть объективные данные, показывающие нашего героя в положительном свете.
Безусловно замечательным является тот факт, что будучи долгие годы рядом с Иваном Грозным, в том числе во времена опричнины, он сумел не запятнать себя личным участием в казнях, оргиях, разного рода безнравственных поступках. И при этом — не навлечь на свою голову гнев царя. Более того, есть свидетельства о его попытках возражать Ивану Васильевичу, предостерегать его от откровенно безобразных поступков. В частности, он заступался, хотя и безуспешно, за сына царя Ивана во время его ссоры с отцом, кончившейся смертью наследника престола. Здесь мы видим не только наличие у Бориса нравственных установок, удерживавших его от дурных поступков, но и большого мужества, позволявшего перечить самому Грозному. Ну и, конечно, хитрости, изворотливости, дипломатии, такта — как угодно можно назвать то, что позволяло сохранить достоинство, не дать повязать себя разного рода гнусностями, творившимися в царском окружении, одновременно оставаясь в этом окружении.
Говорить о нравственной в современном понимании этого слова позиции главы государства средневековой эпохи очень сложно без риска допустить подмену понятий, но все-таки следует в этом смысле отдать предпочтение Борису перед его предшественниками на московском троне, да и перед многими современными ему европейскими монархами. Но неисповедимы повороты истории. Бывает так, что действительному злодею-узурпатору удается долгие годы пребывать у власти и спокойно умереть в славе, а достойный легитимный правитель, будучи оболганным, обвиненным в несуществовавших пороках и несовершенных злодеяниях, погибал насильственной смертью.
Очевидно, следует считать бесспорным властолюбие Бориса и стремление во что бы то ни было стать царем, как и лицемерие при отказе подчиниться решению собора и возложить на себя шапку Мономаха. Но решение собора состоялось, и он чист перед историей — о какой-либо узурпации трона не может быть и речи. Однако по сей день остается неизвестным, причастен ли Борис к смерти царевича Дмитрия.
Дмитрий погиб в 1591 г. в Угличе, куда был сослан с матерью Марией Нагой, последней женой Ивана Грозного. Кто или что стало причиной его смерти — теперь уже не установить. Но на основе народных сказаний и измышлений врагов Бориса Годунова в историографии исподволь утвердилась идея о его виновности в смерти царевича, стоявшего на пути к престолу. В этом были убеждены такие выдающиеся отечественные историки, как Карамзин, Костомаров, Соловьев. Хотя ни комиссия, возглавляемая Василием Шуйским, расследовавшая убийство сразу же после его свершения, ни другие разбирательства не выявили улик, изобличающих Бориса в преступлении. Но авторитету Годунова толки о его причастности к убийству нанесли огромный урон.
Образ царя-злодея, детоубийцы стал дополняться другими несовершенными, но приписанными ему преступлениями. Народная молва обвинила его в смерти царя Федора, в трехлетнем неурожае, жестоком голоде (1601–1604 гг.), в московском пожаре, в набегах татар, даже в смерти датского королевича, жениха своей дочери Ксении. Очевидно, все эти слухи, толки, обвинения рождались не только сами по себе, но и формировались боярами, представителями знатных княжеских родов, считавших себя более достойными претендентами на царский трон. Борис понимал это и платил им жестокими преследованиями, выходящими за рамки здравого смысла. Одних ссылал, других постригал в монахи (в том числе Федора Романова, ставшего митрополитом Филаретом, отца будущего царя Михаила), третьим не разрешал жениться, чтобы не произвести новых претендентов на царский трон. Подозрительность, мнительность, поощрение доносительства достигли в последние годы царствования Бориса невиданных масштабов. Современник так оценивал произошедшие в Годунове перемены: «Цвел он как финик, листвием добродетели, и если бы терн завистной злобы не помрачал цвета его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться. От клеветников изветы на невинных в ярости суетно принимал, и поэтому навел на себя негодование чиноначальников всей Русской земли: отсюда много ненасытных зол на него восстали и доброцветущую царства его красоту внезапно низложили».
Требовался только повод, чтобы накопившееся в обществе напряжение, недовольство взорвалось и превратилось во всеобщую смуту. И такой повод появился. В начале 1604 г. стало быстро распространяться известие о том, что царевич Дмитрий был чудом спасен и теперь, став взрослым, собирает в Польше войско, чтобы идти на Москву, отнять у Бориса-узурпатора трон, принадлежащий ему по праву. Борис Годунов не выдержал свалившихся на него бед и скоропостижно умер в апреле 1605 г. Война, начавшаяся неудачей для претендента, закончилась его триумфом и вступлением в Москву при всенародной поддержке.
Сын Годунова, Федор, провозглашенный после смерти отца царем, был убит восставшими москвичами.
Лжедмитрий
(? – 1606)
Сколько же удивительного дала миру Россия, выписывая причудливые узоры своей истории. Среди них конечно же короткий по историческим меркам период, названный Смутным временем, которое началось со смерти Ивана Грозного и закончилось избранием в 1613 г. царем Михаила Романова. Это время породило много явлений, часть которых объяснена историками с различной степенью убедительности, а часть так и осталась загадкой.
Не просто дать объяснение, например, такому факту: почему народ, доведенный до полного разорения, и князья-бояре, уничтожаемые поодиночке, терпели Ивана Грозного, и почему они же восстали против Бориса Годунова, обеспечившего 20-летний период мирной жизни Русскому государству, избранного на всеобщем Земском соборе, а не узурпировавшего власть, и показавшего себя мудрым правителем. Историки видят объяснение этого феномена в том, что в силу сложившегося менталитета русского народа, царя, в законности которого сомнений не было, люди воспринимали как божескую данность. Если царь жесток, значит, это наказание за грехи человеческие, которое нужно со смирением переносить. Впрочем, не будем углубляться в подобного рода философию, так как отвлечемся от главной темы книги.
Многие видят причину гибели Бориса в том, что он, став царем не по праву рождения, а по избранию, повел себя так же самодержавно, как и его предшественники, потомки Ивана Калиты. А между тем бояре, более знатные по своему происхождению, допустили его царствование, ожидая, что он поделится с ними властными прерогативами, позволит править вместе с собой, поддержит и даже возродит былое значение знатных родов. Очень интересно говорит по этому поводу Ключевский: «…величие и славу (князей. — В.К.) надобно было обеспечить от произвола, не признающего ни великих, ни славных, а обеспечение могло состоять только в ограничении власти избранного царя, чего и ждали бояре. Борису следовало взять на себя почин в деле, превратив при этом Земский собор из случайного должностного собрания в постоянное народное представительство, идея которого уже бродила… в московских умах при Грозном, созыва которого требовал сам Борис, чтобы быть всенародно избранным. Это примирило бы с ним оппозиционное боярство и — кто знает? — отвратило бы беды, постигшие его с семьей и Россию, сделав его родоначальником новой династии». Увы, подобного рода рассуждения малопродуктивны, так как никому не суждено знать, что бы произошло на самом деле. Но одно бесспорно — князья и бояре не стали терпеть от Годунова того, что со смирением принимали от Ивана Грозного. И Борис, видя к себе такое отношение, — ранее достойный правитель, превратился в «мелкодушного полицейского труса. Он спрятался во дворце, редко выходил к народу и не принимал сам челобитных, как это делали прежние цари. Всех подозревал, мучаясь воспоминаниями и страхами, он показал, что всех боится как вор, ежеминутно опасающийся быть пойманным…».
