Литературная Газета - Литературная Газета 6578 ( № 48 2016)
Его первая повесть вошла в шорт-лист премии Белкина ещё в 2001 году. Последующие произведения отмечены премией имени Аполлона Григорьева и ежегодной премией журнала «Октябрь». Чувствуя преподавательский стержень и закалку, его обожает молодёжная аудитория, подтверждением чему стал полученный в 2004 году «Студенческий Букер». В 2005 году его признали самым популярным во Франции российским писателем и открытием Парижского книжного салона, а в 2009-м он подтвердил свою популярность в России, став лауреатом премии «Национальный бестселлер» с романом «Степные боги». Его книги не задерживаются на прилавках и доказывают, что не лишённая сюжета интеллектуальная проза может быть востребована массовым читателем. Сериалы и полнометражные фильмы по его произведениям ставят ведущие режиссёры и показывает Первый канал.
Андрей Геласимов давно не живёт в Якутске, но с первого взгляда в нём угадываешь северянина. Кто знает, может, как и военные, они не бывают бывшими. Геласимов такой же, как его проза, – динамичный, чуткий, волевой, предельно точный в словах и делах.
Двадцать минут назад Геласимов приехал в Санкт-Петербург на скоростном поезде. Ровно в назначенное время входит в кафе на Невском проспекте. Интервью «Литературной газете», а дальше выступление на ведущей книжной площадке города. Всё расписано по минутам, но когда он говорит, кажется, что никуда не спешит. Особое свойство творческого человека – подчинять себе время.
– Андрей, вы долго жили в Якутске. Писать тоже там начали?
– Я прожил в Якутске двадцать пять лет. Первые вещи появились именно там: повести «Фокс Малдер похож на свинью» и «Жажда», роман «Год обмана», рассказы. Хотя самой первой публикацией стал перевод американского писателя Робина Кука «Сфинкс», опубликованный в журнале «Смена» ещё в начале 90-х.
– Ваши первые самостоятельные произведения вышли в свет в начале 2000-х годов и сразу обратили на себя внимание читателей и литературных критиков. У вас был свой секрет, стратегия, план?
– Мой план заключался в отсутствии плана. Я жил в Якутии, не принадлежал к литературной среде, никого в ней не знал и даже не читал, что пишут современные авторы. Может быть, кого-то это удивит, но такое появление из вакуума сыграло позитивную роль. Я не знал особенностей литературного процесса и правил игры. Сейчас знаю и, оглядываясь назад, понимаю, что нарушил всё, что можно было нарушить. Как раз такого человека и искало в начале двухтысячных годов «Объединённое Гуманитарное Издательство», хорошо известное всем любителям литературы по аббревиатуре «ОГИ». Они как раз задумали серию «Проза ОГИ» и увидели во мне автора с новыми интонациями. Мои тексты, написанные ещё в Якутии, открыли эту серию. Издательство поставило на автора, не знавшего правил, и выиграло. Потом в этой серии было открыто много достойных имён, а с меня она началась.
– Как отреагировали литературные критики на появление автора, нарушившего все правила игры?
– Одним из первых был Андрей Немзер, давший хорошую рецензию и назвавший меня «парнем из ниоткуда», но я всё же не был парнем из ниоткуда. Да, я не знал современных российских авторов, но читал книги британских букеровских лауреатов последних двадцати пяти лет. Поэтому те самые новые интонации, которые разглядело в моей прозе издательство «ОГИ», были родом из мировой литературы. Я привёз из далёкого северного Якутска целый пул текстов, написанных с учётом понимания того, чем живёт современная зарубежная литература. Они оказались, с одной стороны, новы, с другой – созвучны отечественному читателю.
– Как складывалась судьба ваших произведений в «толстых» литературных журналах?
– Практически сразу меня стал печатать журнал «Октябрь». Ещё из Якутска выслал им рассказ «Нежный возраст», который они взяли прямо из самотёка. Затем в этом же журнале, за несколько месяцев до книжной публикации, вышла повесть «Жажда». Мой старт в литературе был очень быстрым. И с журналом, и с издательством всё произошло за три-четыре месяца.
– Рассказ «Кризис среднего возраста» вы начинаете фразой «Сочинять истории я начал в самом нежном возрасте…». У вас было ощущение своего предназначения, уверенность, что станете писателем?
– Я всё время знал, что буду писать, и до тридцати лет удивлялся, почему это время не наступает?! Всё время был чем-то занят: семьёй, воспитанием детей, в 90-е годы выживанием. В то время работал доцентом в университете, иногда нам выдавали зарплату… подсолнечным маслом. Однажды я нёс домой свою зарплату, то есть банку масла, она выскользнула из рук и разбилась… Затем всё пришло. В том же рассказе говорится, что самые важные вещи происходят в нашей жизни сами собой.
– В 2010 году вы получили Знак отличия Республики Саха (Якутия) за гражданскую доблесть. Удаётся следить за тем, что происходит в культурной и общественной жизни Якутии?
– В последние годы я тесно связан с кинематографом, поэтому в сферу моего внимания больше попадает именно кино. Могу сказать, что в Якутии есть самобытные режиссёры, которые снимают очень хорошие фильмы европейского уровня. Один из них – Сергей Потапов. Уникально то, что якутское кино финансируют сами зрители. Они приходят в кинотеатры и платят за якутское кино, потому что хотят видеть фильмы про свою жизнь на национальном языке, снятые местными режиссёрами. В результате эти фильмы успешны в прокате: режиссёр не только окупает их производство, но и получает возможность снимать новые киноленты, причём, повторюсь, национальное кино в Якутии сейчас достигло настоящего европейского уровня. В кинематографе это оказалось реально. Значит, есть вероятность, что может стать реальностью и для литературы.
– Действие романа «Холод», который вышел в 2015 году, происходит в Якутске?
– Да, в Якутске в 2002 году действительно произошла авария на ГРЭС, повлекшая веерные отключения электричества. Но на этом соответствия с действительностью заканчиваются, ведь я писал роман-притчу. Та реальная авария была устранена довольно быстро и не повлекла за собой трагических последствий для города, которые описаны в романе. Блэкаут, холод – это сам герой, он – главная точка замерзания, потому что не любит жизнь, не любит себя. Мне было важно показать, что физический холод может быть теплее метафизического. В Якутии есть анекдот: о том, что якуты греются в холодильниках. Когда на улице -50, а в холодильнике всего лишь -8, ты относишься к анекдоту немного по-другому. Вот и ледяному внутри герою романа в зимнем Якутске оказывается теплее. Авария на ГРЭС пробуждает его к жизни. Он раз – и растаял. Ожил и умер, потому что стал человеком, а жить он мог только с замороженной душой.
– Вы описываете холод почти как живое существо, океан мыслящего холода… На ваш взгляд, влияет этот Холод на творческое проявление человека?
– Безусловно! На моей памяти в Якутске зимой бывало -56. Люди постоянно живут в экстремальной среде: зимой – лютая стужа, летом – зной и комары. Когда я жил в Якутии, не отдавал себе в этом отчёта. Вернулся через десять лет зимой, спустился с трапа самолёта и понял, что отвык от этого воздуха: он жёсткий, попадает в горло, как осколки. С непривычки надо заново учиться дышать им. Разумеется, холод влияет на все сферы жизни. Сама экстремальность среды создаёт экстремальное отношение к жизни. В моём романе оно показано. На севере, как в армии, проявляются все истинные качества человека. У людей там нет масок, они бы просто лопнули на морозе. Десяти минут бы не выдержали.
Беседовала Мария Ануфриева
Холод здесь мыслил
Холод здесь мыслилВыпуск 3
Спецпроекты ЛГ / Грани АЛРОСА / Новая книга
Теги: Геласимов , новая книга , отрывок
– Через десять минут наш самолёт приступит к снижению. Просьба привести спинки кресел в вертикальное положение, поднять откидные столики и застегнуть ремни безопасности.
Филиппов открыл глаза и покосился на Зинаиду. Та смотрела в спину старушке, прилипшей к иллюминатору. Очевидно, бабушка хотела созерцать бескрайние поля облаков не только глазами, но ещё плечами и даже кофтой.
– Расчётное время прибытия двенадцать часов, – продолжал голос в динамиках. – Местное время одиннадцать часов двадцать минут. Температура в городе минус сорок один градус.
– Сколько, сколько? – протянул кто-то сзади.
– Ни фига себе, – отозвался другой голос. – В октябре!
Филиппов не помнил наверняка, сколько должно быть градусов у него на родине в конце октября, но точно знал, что не минус сорок. Это была скорее декабрьская погода. Вообще все эти холода припоминались довольно абстрактно – как детские обиды или приснившийся кому-то другому сон, и даже не сам сон, а то, как его пересказывают. Путаясь и всё ещё переживая, пытаются передать то, что безотчётно взволновало почти до слёз, но из этого ничего не выходит, и всё, что рассказывается, совершенно не интересно, не страшно, безжизненно и нелепо. Слова не в силах передать того, что пришло к нам из-за границы слов, – того, что охватывает и порабощает нас в полном безмолвии. Примерно так Филиппов помнил про холод.
