Газета День Литературы - Газета День Литературы # 103 (2005 3)
У Веры Галактионовой в 2003 году в "Нашем современнике" был напечатан роман "На острове Буяне", где за любовной интригой кочегара котельной Брониславы и поэта-бомжа Кеши просвечивает "стратегический" вопрос и решается в пользу автаркии. В селении, приютившем Кешу, — народовластие: ну, прямо социализм с человеческим лицом. "Утопия!" — подумала я, прочитав роман, и тут же одернула себя: "ничего подобного — это же метафора Белоруссии".
"Остров Буян" у Галактионовой — метафора России; прозаик, даже не зная об экономических выкладках Паршева, соглашается с ним, что спасение России — в изоляции от мирового рынка. Иначе, прогнозирует А. Паршев, произойдет деиндустриализация нашего отечества, а ведь индустриализация была достигнута тяжёлой ценой коллективизации 1930-х годов.
Вроде бы, о чем спорить: автаркия; и точка. Но не все так просто, дорогие прозаики и читатели их произведений.
Оказывается, просвещает нас Л.Ивашов, "читая работы еще начала прошлого столетия американского адмирала Алфреда Мэхэна, возвращаешься к его стратегии "петли анаконды", которую он предлагал в отношении Евразии, и видишь, что в отношении России этот проект реализуется сегодня. Его суть: запереть, ограничить территорию нашей страны, сковать ее выход в Мировой океан, создать проекцию военной силы, экономическое удушение — чтобы наше государство "задохнулось" внутри самого себя. Это мы и наблюдаем" ("Советская Россия", 2004, № 166).
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Что крестьянину оставили? Воздух, один токмо воздух!
А.Паршева анакондой не испугаешь: "По всем прикидкам получается, что в рамках "мировой экономики" российская экономика нежизнеспособна, а вот ограниченная внутренним рынком — вполне". Это готовый комментарий к роману В.Галактионовой "На острове Буяне"; впрочем, у экономиста и прозаика есть и расхождения насчет "человеческого лица", которое, дескать, может быть не только у социализма, но и у капитализма. Продолжаю цитату из книги А.Паршева: "3начит, в принципе вполне может оказаться жизнеспособной и сейчас. Конечно, должны отмереть паразитические наросты, сидевшие на экспорте и импорте. И тогда волей-неволей (голод не тетка) потребитель потянется к отечественному производителю, и тот начнет копить столь необходимые ему инвестиции. Останемся ли мы в будущем капиталистическим рыночным государством? Вероятность этого есть. Да рыночным мы всегда были, и при Ленине, и даже при Сталине, а капиталистическим после нынешних пертурбаций можем и остаться, правда, капитализм должен быть ограничен внутренним рынком капитала".
Поэтом — т. е. социалистом, — можешь ты не быть, но гражданином быть обязан, соглашается Паршев с Некрасовым. Итак, поэт, прозаик и экономист: треугольник! Слава Богу, не Бермудский. Всего лишь полемический.
ГАЛАКТИОНОВА И ДУГИН
"Политическая ситуация в России обманчива — обманчиво спокойна… в воздухе повисла какая-то непонятная тревога", — пишет Александр Дугин в статье "Нас погубит "элита"?" ("Литературная газета", 2004, № 51–52). Мысль теоретика-евразийца можно поставить эпиграфом ко второму роману Веры Галактионовой "5/4 накануне тишины"; она наполняется жизнью и конкретикой.
Главный герой Андрей Цахилганов долго обманывался спокойствием и успехами в бизнесе и у женщин, даже строил планы, как России поосновательнее войти в мировой рынок (прозаик анализирует в этом романе второй вариант геополитического сценария); да и как было не обмануться, если в годы "прихватизации" он играючи сказочно обогатился и, оставив жену и дочь в родном Карагане, обосновался в Москве: роскошные апартаменты, охранник и т. д. Конечно, электронщик Цахилганов так "обманно-ловко-играючи" наживался на разграблении государства с помощью "столичных соучредителей" Хапова и Шушонина; на нем, в свою очередь, наживалась любовница Ботвич — алчная "сучка". Праздник жизни для Цахилганова оборвался внезапно — смертельная болезнь жены Любы заставила всё бросить и примчаться в родной город.
Через весь роман сквозной нитью идут два потока сознания. В палате реанимации возле кровати беспамятной жены сидит на табуретке Андрей и осмысливает жизнь с двух точек зрения: внешнего человека, каким он был до сих пор, и человека внутреннего и нравственного — homo novus, — пробудившегося теперь. Почему же? Потому что без тихой, молчаливой Любы, его духовной опоры, Андрею не жить. Не умирай, эгоистически требует он от безотказной жены, дескать, меня этим убиваешь, но все просьбы и мольбы бесполезны; умирающая держится только на лечебных растворах, которые вливают через капельницу в вены.
Цахилганов, понимая, что дни её, и может быть даже его, сочтены, продолжает руководить бизнесом из реанимации, но homo novus заставляет взглянуть на всё с нравственной позиции, чему в немалой степени поспешествовало неожиданное открытие геодезистов, обнаруживших прямо в палате географический центр Евразии. Патриотка — дочь Степанидка, отбывшая в Москву для охоты за некоей Рыжей головой, названивает по мобильнику и, не зная о болезни Любы, обещает отцу, если с матерью что-нибудь случится, убить его. Угрозы "революционерки" не пугают отца, он и без того на волосок от гибели. В такой нравственно напряженной ситуации прозаик разворачивает геополитическую панораму прошлого России и ее будущего.
Дугин так описывает геополитическую ситуацию: "В американской геополитике у России вообще нет места, для нее не отводится позитивной роли. Рано или поздно даже самую послушную и проамериканскую Россию ждет участь Югославии или Ирака. Американские стратеги, такие как 3.Бжезинский, открыто пишут об этом. Вопрос о том, чтобы всерьез заняться расчленением России, это дело времени. И, кажется, это тревожное время приходит".
Мрачное подтверждение прогнозу показывает Галактионова, обрисовывая жизнь и планы бизнесмена Цахилганова. Дело в том, что Караган, напоминающий названием Караганду, был шахтерской столицей ГУЛАГА; отец Андрея — полковник — возглавлял местное ОГПУ.
Старший Цахилганов, создатель лагерного социализма, не принял реформы и повесился, помощник и вертухай Дула Патрикевич жив и словно что-то ждет от сына своего соратника, какого-то важного решения, требующего его участия.
Действительно, перед Андреем выбор — принять ли решение в духе "проамериканской" элиты, а значит, превратить Россию в зону "лагерного капитализма", то есть реализовать планы Америки, как их объясняет Дугин, или найти секретную лабораторию, которую благодаря ухищрениям старшего Цахилганова забыли ликвидировать в хрущевское оттепельное время, и вызвать в недрах Земли гигантской взрыв, направленный в сторону Америки и уничтожающий эту сверхдержаву. Пока Андрей был благополучным и преуспевающим бизнесменом, он без колебаний жертвовал отечеством и выбирал "лагерный капитализм", подтверждая вывод Дугина, что предотвратить революцию снизу (руками Степанидки) может только президент Владимир Путин, осуществив "революцию сверху", потому что "либерал-реформаторы сращены с олигархатом" — "носители духа энергичного присвоения" — и никаких других задач решать не будут. С идеей Андрея Цахилганова о "лагерном капитализме" бывший одноклассник Митька Рудый — человек "М-Ж", добежавший до самых верхов, — помчался к хозяевам за океан. Лизнет Бжезинскому одно место и станет "человек "М-Ж" в отечестве главным вертухаем; головокружительная карьера.
Автор идеи, однако, передумал; жизненные обстоятельства и общение со старыми школьными друзьями — реаниматором Мишкой Барыбиным и прозектором Сашкой Самохваловым — развернули Андрея лицом к отечеству. Во сне к нему явился отец и сообщил, как найти лабораторию и вызвать грандиозный взрыв. В дальнейших запутанных хитросплетениях сюжета Андрея успевают убить, спасти; лишь под занавес повествования он узнает о произошедшем — по неосторожности миротворцев, тоже искавших лабораторию, — взрыве и последовавших затем переменах в общественной жизни. Самым радостным сообщением для Цахилганова стало известие о том, что Люба вышла из кризиса и начала поправляться.
Фантастическую концовку романа я дочитывала, слушая по радио репортажи о землетрясении и разрушительном цунами в Юго-Восточной Азии, о гибели огромного количества людей в двенадцати странах этого региона и помощи мирового сообщества пострадавшим. Пророческий дар Галактионовой меня насторожил (совпадение вплоть до сдвига тектонических плит) и заставил в то же время посочувствовать: дару не хватает мощи для координации; стихия оказалась неуправляемой. Это, конечно, шутка, если позволительно поиронизировать над такой темой.
Настоящий упрек автору другой: что означает название романа "5/4 накануне тишины"? Не поняла, хотя напрягала извилины до упора. Пришлось утешиться мыслью, что в сложном по стилю и замыслу повествовании должно было остаться что-нибудь непонятным; заголовок — не самый плохой вариант.
