Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)
Хотя, и здесь нужно быть честным, у российских немцев тоже встречаются «дети академика Сахарова», ярко и в подробностях любящие рассказать о страданиях, что перенесли, отстаивая народные интересы, и об ужасе, который они нагоняли на КГБ и ЦК КПСС. Знавал я нескольких. Например, даму, которую люди, наслушавшись её выступлений на читательских конференциях, иначе как «Солженицын российских немцев» и «наша мать Тереза» не называли.
Фамилию дамы оглашать не будем — женщина как-никак. Так вот, любила она рассказывать, как, зажав под мышкой бутыль с бензином, в семьдесят каком-то году вышла на Красную площадь. А выйдя, громко, чтобы было слышно если не за Кремлёвской стеной, то у Мавзолея, объявила: «Если в ближайшие три часа мне и членам моей семьи не будет оформлена виза на выезд в ФРГ, обливаю себя бензином и поджигаю!». Естественно, её тут же окружили люди в штатском, естественно, стали угрожать, умолять, сулить всякие блага и снова угрожать. Но она была непреклонна.
А перед ГУМом и на Москворецком мосту, где в мае 1987 года на «Сессне» приземлится Матиас Руст, уже заво-шкотились западные журналисты. Об этом она скорее догадалась, чем увидела. А догадавшись, поняла, что не одинока, и это её приободрило. Ну а кроме того, на миру, как известно, даже смерть красна. Но, к счастью, она не умерла. Сквозь стену крутых плеч с торчащими надолбами голов с одинаковым выражением глаз и прямоугольными подбородками к ней протиснулся мужчинка в чёрном костюме, массово выпускаемых тогда «Большевичкой», несвежей белой рубашке и галстуке на резиночке. Молча извлёк из портфеля бумагу, заверенную печатью, и со словами: «Ознакомьтесь и распишитесь», протянул ей.
Я, конечно, не вижу, но чувствую, как вы, прочтя это, напряглись и взволновались. Успокойтесь. Обмануть нашу героиню, чтоб упечь в психушку № 1 имени Кащенко, а затем ликвидировать, кагэбэшникам не удалось. Не на ту нарвались.
Три секунды — и содержимое бутылки уже стекало по платью на её широкой спине. Ещё секунда — и из сумочки извлечена плотная грелка, наполненная чем-то жидким, а в левой руке возник короб каминных спичек. Короче, Акопян[82] отдыхает. Ребята в штатском — тоже.
— Пусть сюда доставят моего мужа и дочерей, а заодно трёх ответственных сотрудников посольства ФРГ, — сказала дама. — Без них нам говорить не о чем.
— Так они ж в Молдавии. Вы ж там живёте, — пробурчал один из штатских, заглядывая в шпаргалку, только что доставленную ему с площади Дзержинского, ныне Лубянской.
— Муж, дочери и мама моего мужа, — тихо, но очень внятно ответила героиня, — ожидают вас у входа в здание Центрального телеграфа.
— Но при чём здесь мама вашего мужа?! — возвысил голос, по всей видимости, старшой «квадратных ребят».
— А при том, что хотя она и не немка, но полетит с нами, — доставая для убедительности из короба две спички, сказала будущая мать Тереза.
— Разберёмся, — ответил старшой, отступив на всякий случай на пару шагов.
Ну а потом события развивались чётко по плану нашей героини. Привезли родственников, подъехали западные немцы, по виду тоже бойцы незримого фронта, только вражеского. Потом все вместе отправились в посольство ФРГ, а уж оттуда, с мгновенно выправленными бумагами — в Шереметьево, и «Люфтганзой» во Франкфурт-на-Майне. Причём произошло это в год, когда немцев из СССР выпускали «по штуке в день».
Если кто-то решит, что всё это я придумал, то вынужден разочаровать. Эту историю «фрау Солженицын» рассказывала на встречах с читателями, на которых презентовала свои книжки о загубленном детстве. И ей многие, особенно люди старшего поколения, проведшие жизнь на задворках державы, безоговорочно верили. Может быть, потому, что в книге, изданной на русском и немецком языках, описывалась то, чему они сами были свидетели: депортация, трудармия, комендатура, голод, издевательства, смерть близких, запрет на профессии. И потом её автор долгие годы была членом правления некогда уважаемой организации российских немцев, издавала газету, которую позднее продала человеку сомнительной судьбы и поведения. Но она говорила, что сделать это её вынудили едва не под пытками, а ещё подло обманули (денежно), но свой народ она не бросит. Никогда и ни за что. Не знаю, может быть, кто-то и поверил ей, но не те, кому она доверяла сокровенные тайны, вроде того, что очень похожа на Элизабет Тейлор. Особенно в сумерки. Что же касается угрозы самосожжения, то здесь наша героиня немного преувеличила.
Начну с того, что Красная площадь в советское время охранялась строже и бдительнее иглы, на конце которой, как помните, находилась смерть, точнее ключ к смерти Кощея Бессмертного. Да, попытки совершить акт самосожжения на главной площади страны были, но все они чётко и практически незаметно для окружающих пресекались. Ни одного российского немца среди решившихся на этот отчаянный шаг людей, как знаю, не было.
Хотя, нужно признать, что о своей акции на Красной площади «Тейлор-Солженицын» рассказывала всего пару раз и в аудиториях специфических, то есть, как бы помягче выразиться. Короче, излишне доверчивых и наивных. А в основном повествовала, как запугала молдавских чекистов и вынудила разрешить ей уехать в начале 70-х в ФРГ, пообещав в противном случае отправиться в Москву и сжечь себя напротив Мавзолея.
И что примечательно, они испугались и отпустили её не то с украинским, не то молдавским мужем, его совсем не немецкой мамой и дочками.
Бабушки, обожавшие посещать сеансы Анатолия Кашпировского и встречи с бывшими диссидентами, ей верили. А может только делали вид?
«Эмигранты меня удивили ещё тем, — писал Владимир Войнович, — что рассказывали небылицы о своей прошлой жизни так смело, как будто их собеседниками были не их соотечественники. Один, покинувший СССР обыкновенным путём, по „еврейской линии“, говорил, что его выслали из Советского Союза за то, что он хотел взорвать Мавзолей, и похоже было, что другие принимали эту выдумку за чистую монету, хотя по личному опыту жизни могли бы знать, что одно только намерение без реальной попытки совершения привело бы замыслившего к поездке в другую сторону»[83].
Впрочем, Владимир Николаевич тоже много чего рассказывал забавного о том, как его преследовали да гнобили в СССР. Если кому интересно, можете сами почитать[84]. Ну а наша история завершилась как-то по-английски.
Дама, что грозила превратить себя в живой факел и кучку пепла, если её не выпустят на родину предков, спустя почти сорок лет сладкой и сытой жизни в Германии вдруг всё бросила и незаметно уехала с мужем в одно из государств, расположенных на берегу Чёрного моря. Почему? Говорят, выяснилось, будто её супруг был здесь кем-то вроде подмастерья современного Штирлица, а она исполняла роль младшей внучки знаменитой радистки Кэт. Ещё говорят, что местные специалисты прослушки и подглядки встретились с российскими коллегами, выявившими у себя такую же, но германскую пару. Потолковали и согласились на ничью, но с условием, что из страны — вон. Может быть, шутят? Может, всё придумали? Не знаю.
Впрочем, рыцари плаща и кинжала, а также явные и мнимые Маты Хари к Мюнхенской конференции прямого отношения не имели. В основном на ней говорили о демократических ценностях и прошлых диссидентских муках-чаяниях, ни словом не обмолвившись о нынешнем положении этих самых «узников совести» и «борцов с тоталитаризмом». А ведь, согласитесь, интересно было бы узнать, чем все они теперь заняты, где живут, против кого дружат?
Перебирая в памяти имена правозащитников, сотрудничавших или штатно работавших на «Свободе», могу сказать, не претендуя, естественно, на абсолютную точность, что домой возвратились, дабы продолжить политическую деятельность, двое — бывший руководитель армянской редакции радио, а заодно лидер европейского отделения партии «Дашнакцутюн» Эдуард Оганесян, и — в Украину — сотрудник русской редакции Владимир Малинкович. И всё! Ну а если говорить в целом о диссидентах, то к названным можно прибавить возвратившихся в Россию философа и публициста Александра Зиновьева (умер в 2006 г.), писателей Александра Солженицына (умер в 2008 г.), Владимира Максимова (умер в Париже в 1995 г.), Михаила Назарова, публициста Кронида Любарского (погиб в 1996 г.), в Украину — политиков Ярославу Стецко (умерла в 2003 г), Надежду Светличную, Андрея Гайдамака и Валентина Мороза. А остальные? Остальные, а их никак не меньше сотни, остались. Почему? Чем отпугивают их обретшие независимость родные пенаты, тем более что о своём прежнем диссидентстве все они говорят с гордостью, продолжая по привычке клясть, имперские устремления России?
Разве этот вопрос не мог стать если не предметом обсуждения, то хотя бы доклада на мюнхенском коллоквиуме? Мог. Но не стал.
Размышляя о судьбах диссидентского движения в России и на Западе, я неожиданно, по крайней мере для себя, пришёл к выводу, что российская его часть достаточно мягко и неназойливо трансформировалась в так называемых либералов-правозащитников. Но вот суть их деятельности, а также источники финансирования остались прежними. Процитирую писателя Андрея Мальгина, о котором небезызвестная Валерия Новодворская с материнской гордостью сказала: «Андрей Мальгин — весёлый и дерзкий мальчишка, который любит разорять тоталитарные птичьи гнезда»[85].
