Виктор Суворов - Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия
Встает вопрос: была ли это долгожданная идеальная ситуация, при которой использование двойной дипломатии и освобождающий, «революционный» катализатор войны могли бы совместно реализовать советские экспансионистские планы в этот уникально подходящий момент истории? «Оборонники» отклоняют такую трактовку.
Что касается гамбита коллективной безопасности в середине тридцатых годов, предписанного Сталиным якобы «умеренному», так называемому «прозападному» наркому иностранных дел Максиму Литвинову, то ревизионисты-«наступатели» настаивают на том, что он просто был диверсией со стороны диктатора с целью напугать Германию и подстегнуть ее пойти на сделку с Москвой, всего лишь симуляцией сплочения рядов с западными капиталистическими государствами.
На самом деле Сталин сразу же прервал все переговоры с другими западными странами, как только начала прорабатываться сделка с нацистами.
Нужно добавить, что десятилетний опыт советско-германского сотрудничества в двадцатых и начале тридцатых годов сопровождался периодом обширной двусторонней торговли. Немецкая экономическая помощь индустриализации Советской России во времена Сталина на самом деле была в некоторых аспектах более существенной, чем таковая от Соединенных Штатов, несмотря на помощь последних в построении железных дорог, Днепропетровской плотины и советских тракторных и текстильных фабрик.
Между 1921 и 1938 годами Германия экспортировала в Россию более двух миллиардов долларов в предметах потребления, в то время как США — 1,4 миллиарда. После того как Гитлер пришел к власти, НКВД стал сотрудничать с немецким гестапо. (Статья в постсоветском еженедельнике «Аргументы и факты» познакомила читателей с документами на советское изобретение некоего д-ра Берга — газовая камера в форме четырехколесного транспортного средства, используемого для истребления людей. НКВД также передал Генриху Гиммлеру схемы организации внушительной сети советских трудовых лагерей (ГУЛАГ), предшественников таких гитлеровских «лагерей смерти», как Освенцим и Бухенвальд.)
Чуть позже, согласно секретным протоколам и другим соглашениям августа — сентября 1939 года, советское сырье (нефть, зерно, хлопок, хром, железо и т. д., более чем 3 миллиона тонн по специальному соглашению 1940 года) было отправлено в Германию с пунктуальной точностью. Эти поставки были использованы в войне против западных союзников. Советы соблюдали соглашения по этим поставкам вплоть до 22 июня 1941 года, несмотря на то что немцы, со своей стороны, отступали от них.
«Оборонники», напротив, настаивают, что, вне зависимости от контактов с Германией, Сталин был настроен серьезно по отношению к коллективной безопасности. Однако он подозревал, что британцы и французы не были столь серьезны. Более того, похоже, что он верил, что политика умиротворения, которая могла бы в конечном счете превратиться в антисоветский альянс со странами Оси, была более вероятным решением для Лондона и Парижа, чем согласие на серьезные договоренности о коллективной безопасности с СССР (это предполагает, однако, что Сталин не следовал плану «разделяй и властвуй», против чего есть убедительные свидетельства). Не указывал ли полет гитлеровского помощника Рудольфа Гесса в Англию в мае 1941 года на то, что Англия была заинтересована в заключении сделки с Гитлером? Тогда, рассудил Сталин, было бы лучшим прилепить свою звезду на немецкое орудие сокрушительного действия.
Судоплатов в своих мемуарах также говорит о первостепенном значении сталинской сделки с Гитлером на фоне советского революционного экспансионизма. Он пишет: «Идея пропаганды сверху коммунистической революции во всем мире была дымовой завесой идеологического характера, призванной утвердить СССР в роли сверхдержавы, влияющей на все события в мире. Хотя изначально эта концепция и была идеологической, она постепенно стала реальным политическим курсом. Такая возможность открылась перед нашим государством впервые после подписания пакта Молотова — Риббентропа. Ведь отныне, как подтверждали секретные протоколы, одна из ведущих держав мира признавала международные интересы Советского Союза и его естественное желание расширять свои границы»[286].
Согласно полковнику Григорию Токаеву, офицеру Красной Армии и сотруднику советской военной администрации в оккупированной Восточной Германии в конце войны, доверенному лицу Сталина от НКВД и помощнику заместителя Лаврентия Берии генерала Ивана Серова, Советы рассчитывали на войну, чтобы ускорить продвижение советизации на Запад. Это была точка зрения, говорил он, широко поддержанная в высших эшелонах гражданской и военной власти в Кремле.
Другие хорошо осведомленные экс-советские офицеры и гражданские должностные лица, которые очутились на Западе до, во время или после Второй мировой войны, делали аналогичные заявления.
Имеет смысл также упомянуть подоплеку советско-германской дружбы. После Первой мировой войны Германия рассматривалась Лениным, а позже и Сталиным, как хозяин Европы, огорченный «отсутствием» власти. Поэтому она была податлива к советским предложениям дружбы. К тому же Россия не была стороной Версальского договора и фактически выступала против него. Советы считали, что межимпериалистическая борьба вступила в новую фазу благодаря унизительному договору, который довел Германию и ее рабочий класс до нищеты. Благодаря советско-германскому Рапалльскому договору 1922 года и другим соглашениям Советская Россия вскоре ощутимо сблизилась с Германией.
«Оборонники» считают, что СССР под руководством Сталина остался бы в значительной степени сторонним наблюдателем того, как разыгрывались бы всемирно-исторические события в это уникальное время. Позже, возможно, СССР использовал бы ситуацию в своих целях, но определенно не стал бы агрессивным участником мировой войны. СССР также не стал бы, как сказал Сталин, «таскать каштаны из огня» для капиталистических стран. Прежде всего, СССР постарался бы остаться вне расширяющегося конфликта настолько долго, насколько возможно.
В то же время «оборонительное» направление не учитывает тот факт, что Сталин, как открыто заявляли некоторые его помощники, хотел, чтобы капиталистические страны, демократические или фашистские, взаимно уничтожили себя в схватке, которая вымостила бы дорогу для «революций» в советском стиле. «Оборонники» также не учитывают тактику, явно защищаемую Лениным и Сталиным, согласно которой Советы насколько возможно поощряли «противоречия» между конкурирующими капиталистическими странами силами вплоть до того, что подстрекали их на братоубийственные войны.
Кроме того, в соответствии с нацистско-советскими договорами и протоколами или односторонними советскими шагами 1940 года Советы приобрели «буферную зону», включающую среди прочего страны Балтики, Северную Буковину и Бессарабию. Эта зона была предназначена обеспечить Советам некое количество пространства и времени для наращивания их обороноспособности. В результате советско-финской войны зимы 1939–1940 годов Советы получили за счет Финляндии дополнительную «защиту» в форме геостратегических территорий на своей северной границе. Позже Сталин потребовал всю Буковину, но в переговорах с немцами согласился на объединение только с северной частью. Эти приобретения не рассматриваются «оборонниками» как прямая экспансия. Странно, но они также не видят связи между этими приобретениями 1939–1940 годов и созданием «советского блока» центральноевропейских и восточноевропейских государств после Второй мировой войны.
Историки-«наступатели» считают, что вторжением 22 июня 1941 года Гитлер захватил врасплох потенциального захватчика Сталина. Высокомерие и самоуверенность советского диктатора в его отношениях с Гитлером лишили его трезвого взгляда на происходящее. «Оборонники» возражают, что эта линия является «пронацистской» и не подкреплена доказательствами. Они замечают, что Гитлер и его генералы были весьма неискренни, когда заявляли, что операция «Барбаросса» была осуществлена только потому, что сам Сталин планировал нападение на Германию.
Что же происходило непосредственно перед 22 июня 1941 года? Какого рода военные оборонительные или наступательные меры предпринял Сталин на самом деле? Ответ на этот вопрос мог бы пролить свет на планы советского диктатора относительно Германии.
Принимая во внимание наступательную позицию Красной Армии непосредственно перед 22 июня 1941 года, авторы-«наступатели», включая нескольких современных российских военных историков, поддерживают мнение о том, что сталинская милитаризация Советского Союза и огромный объем оборонной продукции, выпущенной в течение двух предшествующих Второй мировой войне пятилеток, были подчинены отчетливо наступательной военной стратегии и свидетельствовали об одном: существовал долговременный план подготовки наступательной войны. Андрей Кокошин, бывший первый заместитель министра обороны, высший военный советник президента Ельцина и секретарь Совета безопасности, в своей книге «Армия и политика», вышедшей в 1995 году, кратко высказался об этом так: «Наступательный характер советской военной стратегии был вполне очевиден».
