Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ
Надо сказать, что субботники Литературно-художественного общества посещаются более или менее избранной публикой - писателями, художниками, театралами, людьми, знакомыми и с лучшей русской, и с европейской сценой. Иметь смелость выйти перед таким партнером с газетной статьей декадентского пошиба - одно это уже свидетельствует о бесталанности г-на Мейерхольда. Талант, когда не в ударе, молчит: он первый презирает свою случайную пустоту и страшится выносить ее на сцену. Не то - претензия, не то - подделка под талант. Подделка думает, что публика дура, не заметит подделки - стоит ошеломить ее какой-нибудь "Синей птицей", или сопоставлением Леонида Андреева с Гёте, или ловко закрученными фразами о новом, неведомом, небывалом, непостижимом искусстве "исканий".
Как актера я совершенно не знаю г-на Мейерхольда: кажется, никогда не видал его ни в одной пьесе. В этом отношении я должен довериться вкусу Ю. Д. Беляева [27]; а он на днях писал следующее: "Актер г-н Мейерхольд преплохой. Эта фигура, эти жесты, этот голос! "Стоит древесно, к стене примкнуто"..." Вот отзыв нашего лучшего театрального критика. Но если так, если г-н Мейерхольд даже актер преплохой, то скажите, какими же неисповедимыми судьбами этот бесталанный еврейчик попал не только в актеры, но даже в режиссеры императорской труппы?
"Как режиссер, - продолжает г-н Беляев, - он остался тем же, чем был у Комиссаржевской. Опять "стилизация", опять "статуарный" стиль и т. д. На казенной сцене видеть все это было неловко и... обидно. Ну как могут играть на Александрийском театре актеры, подобные Мейерхольду? Ведь все это могло быть терпимо и занятно в прошлогоднем "балаганчике" на Офицерской, но в академии русской драмы немыслимо присутствие картонного паяца".
Приговор жестокий, не правда ли? И это приговор не профана в театральном деле. Далее Ю. Д. Беляев упоминает вскользь, что г-же Комиссаржевской пришлось "дезинфицировать" свой театр от "мейерхольдии". И вот эту "инфекцию", изгнанную из "балаганчика на Офицерской", гостеприимно приютила императорская сцена, театр Гоголя и Грибоедова! Как случилось это безобразие? Как вообще проникают пронырливые сыны Израиля в передний угол русской жизни - в литературу, в академию, в администрацию, до сенаторских и министерских постов включительно? Намек на это дает любопытный диалог, записанный г-ном Беляевым. "Директория прихоть, - говорит он, - посадила этого сверхрежиссера наставником "образцовых" русских актеров. Прошлой весной директор Императорских театров спросил меня:
- Что вы думаете о Мейерхольде?
- Думаю, что ваша попытка интересна. Мейерхольд дошел до предела, или, выражаясь несколько тривиально, стукнулся лбом о стену. Дальше идти ему некуда. Он может оказаться полезным и, во всяком случае, свежим человеком.
- Я сам того же мнения, - сказал г-н Теляковский" [28]. Как вам нравится этот, может быть, решающий судьбу бездарного еврейчика разговор двух русских людей, серьезно заинтересованных в русской сцене? Эти русские люди убеждены, что декадентствующий г-н Мейерхольд дошел до чертиков, что "дальше ему идти некуда". Казалось бы, логический вывод тот, что г-ну Мейерхольду одно остается - уйти со сцены, со всякой сцены, даже с балаганчиковой, откуда его изгнали. Так было бы по европейской логике, берущей начало от Аристотеля. Но русская логика разрешилась чудесным решением: раз еврею идти некуда - пожалуйте на императорскую сцену. Раз он дошел до чертиков - стало быть, годится наставлять Давыдова [29] , Варламова [30] и Савину [31]. Раз он "стукнулся лбом о стену" - стало быть, "может оказаться полезным и, во всяком случае, свежим человеком". На столь неожиданный вывод г-н Теляковский, кавалерист по профессии, ответил с великолепным глубокомыслием: "Я сам того же мнения". И затем, пропустив еврейчика на сцену, обоим русским людям, стоящим на страже русского театра, приходится ужасаться: и актер-то г-н Мейерхольд, оказывается, преплохой, и картонный-то он паяц, и древесно-то он, к стене примкнутое, и "инфекция", и режиссер невозможный. Но, спрашивается, о чем же вы раньше думали, господа славяне? Зачем же вы пропустили г-на Мейерхольда в театр? Вы ведь и раньше знали, что первая в России сцена, первая в славянстве (ибо все русское должно быть первым в славянстве), могла бы позволить себе роскошь обойтись без еврея, да притом завертевшегося "до предела" в попытках замаскировать свою бездарность...
Об актере г-не Мейерхольде я не даю своего мнения, но что он неумен - об этом он сам кричал в течение всей своей лекции. Он удивительно напомнил мне другого крайне претенциозного и бесталанного еврея, г-на Волынского, известного когда-то критика Л. Я. Гуревич, издававшей "Северный вестник". Совершенно та же у обоих напруженность тощей еврейской мысли, тот же задор, то же выкручивание будто бы глубоких, а в сущности, убогих эффектов, то же погружение в пучины декадентской философии и парение на верхах упадочничества вообще. Впечатление шарлатанства и банкротства, тщательно скрываемого от одурачиваемой публики. Казалось бы, как иметь успех вот таким инородцам, ни в какой степени не Ротшильдам и не Рубинштейнам, а самым что ни на есть заурядным представителям юго-западных местечек? А между тем они имеют успех - и не только среди своего племени. Множество русских простаков протежируют этим господам - сажают их в красный угол, выводят в начальство, в критики и режиссеры, притом действительно крупных русских талантов... А уж один проскользнувший сын Иуды, будьте покойны, протащит за собой целый кагальчик обрезанных и выкрестившихся сородичей. Так глохнет русская жизнь, начиная с верхов ее. Так глохнут литература, наука, искусство, тронутое, как плесенью, нашествием постороннего русской жизни элемента...
Кочевой принципСлушая претенциозную лекцию г-на Мейерхольда и тщетно пытаясь найти хоть немножко смысла в ее напыщенной чепухе, я поглядывал на публику и думал: да, вот, казалось бы, и немудрящий еврейчик, а подите же - его слушает триста человек русской публики, притом сколько между ними больших известностей, людей в самом деле умных и талантливых. Далеко за полночь, и мы все, деловые люди, утомлены. Все мы ждем - чтобы освежить сердце - хоть нескольких минут искреннего и свежего таланта, который обещан программой, ждем очаровательного голоса, говорящего просто и правдиво то, что вечно, как вечна жизнь... И вместо того неумный еврей говорит, а умные россияне слушают, скрывая зевоту, да еще похлопают в конце лекции...
"Театр исканий" - кажется, такова была мысль почтенного лектора. Пусть, мол, доживают свой век старички, все эти Варламовы, Давыдовы, Савины; на них г-н Мейерхольд согласен махнуть своей снисходительной рукой. Пусть доигрывают, как умеют, но новая жизнь, новое искусство, новые таланты должны иметь свой новый театр, театр исканий, театр поисков все новых и новых откровений и озарений, незнаемых переживаний и т. д. и т. п.
Слушая все это, хотелось сказать г-ну Мейерхольду: судя по тому, с какой страстностью вы, евреи, вцепились в декаданс, в модернизм, в поиски нового, можно думать, что вы-то и есть настоящие авторы нынешней уродливой школы. Она недаром возникла во Франции, наиболее объевреенной стране Европы. Вы, номады, оторванные от территории, вечно кочующие среди народов, совершенно безотчетно внушаете нам кочевой образ духа. Вы постоянно чего-то ищете (чего? -добычи) и этой нервной, неутолимой страстью начинаете заражать и оседлые, органически сложившиеся народы. Начинает и между нами входить в моду глупая теория, будто удовлетворение на земле невозможно, будто условие совершенства - недовольство. Отрицание ради отрицания - это кажется умным, между тем ведь это явный психоз, мания мозгов, тронутых разложением. Как кочующий "вечный жид", дух человеческий будто тогда выполняет свое назначение, когда всем достигнутым пренебрегает и стремится к тому, чего нет. "И ничего во всей природе благословить он не хотел" - это будто бы красиво и сильно; на самом деле это довольно глупый дьяволизм, которого настоящее имя - вырождение. В силу объявленного как закон душевного неравновесия новый стиль во всем хорош лишь на один момент - пока отрицает старый, а затем сам подлежит отрицанию во имя новейшего, самоновейшего и т. д. Непрерывное разрушение будто бы составляет эволюцию природы, достижение сверхформ, сверхсовершенства, сверхбытия.
На самом деле непрерывное разрушение есть просто скверный, болезненный инстинкт, сложившийся у племен, которые слишком долго задержались в стадии анархического быта. Некоторые арабские, сибирские, африканские племена, говорят, безусловно не способны к оседлому хозяйству; цыгане и в Америке остаются верными своей страсти - менять места. К таким же неспокойным племенам принадлежат евреи. Они со своей промышленностью, основанной на фальсификации, со своей торговлей, основанной на обмане, вносят постоянное разрушение во всякий общественный строй, и им кажется, что это разрушение есть миссия всего человеческого рода. Забавное заблуждение!
