Юрий Мухин - Кто сбил малайзийский «Боинг». Провокация века
А я накануне прочел «Записки жандарма» бывшего в свое время начальником Киевского охранного отделения Российской Империи А.И. Спиридовича[54], и появилась возможность сделать кое-какие сравнения и выводы.
Что послужило доказательством вины Квачкова? Википедия об этом так сообщает: «…его обвинение основано на показаниях лидера тольяттинского отделения «Народного ополчения имени Минина и Пожарского» Петра Галкина, который был задержан ФСБ летом 2010 года, но затем освобожден из-под стражи и якобы согласился сотрудничать со следствием. Галкин рассказал, что по заданию Квачкова в Тольятти, Самаре, Владимире и других городах из патриотически настроенных молодых людей и попавших под сокращение в результате реформы вооруженных сил армейских офицеров создавались боевые отряды ополченцев, которые по сигналу из штаба «Народного ополчения», возглавляемого Квачковым, должны были захватить и разоружить расположенные в этих регионах воинские части, а затем отправиться в вооруженный поход на Москву, «присоединяя к себе все новые и новые отряды восставших».…Галкин посетил съезд «Народного ополчения» в Сызрани, на котором тайно сделал аудиозаписи, которые и получила ФСБ».
Что мы видим? Галкин был сотрудником директора ФСБ РФ Бортникова, был внедрен Бортниковым в руководящие органы «Народного ополчения…» и по заданию директора ФСБ приготавливал в этом ополчении, как «установил» суд, «вооруженный мятеж и посягательство на жизнь общественных деятелей». Кто сказал, что без Галкина «Народное ополчение.» начало бы приготавливать вооруженный мятеж? То есть кто сказал, что преступление планировалось бы, если бы его не планировал директор ФСБ Бортников? Так кто является организатором преступления — Бортников или Квачков? Мне скажут, что Квачков и сам. Не надо! То, что Квачков «и сам», это не факты, а домыслы, а факт в том, что Бортников посредством своего сотрудника Галкина является соучастником этого «приготовления».
И вот эта тонкость, на самом деле являющаяся бревном в глазу, хорошо объяснена жандармом Спиридовичем.
Но сначала пара слов о нем и о предшественниках нынешнего ФСБ — Охранном отделении России. Охранное отделение по своим методам провокаций ничем не отличалось от ФСБ (один Азеф чего стоит), не отличались жандармы от ФСБ и подлостью своих сотрудников, предававших своей «службой» в конечном итоге и царя, и Россию.
Разве только, может, честных людей у царя было все же поболее, чем в КГБ и ФСБ. По крайней мере, Спиридович пишет о себе и своих сослуживцах именно как о честных людях, но, сами понимаете, лучше было бы, если бы об этом написал не он сам, а кто-нибудь другой. Тем не менее Спиридович описывает дела, за которые его награждали, и в этих делах он действительно не опускался до провокаций. По крайней мере, в эмиграции ему было что рассказать с гордостью честного врага революционеров, а вот о чем рассказать сегодняшним фээсбэшникам? О подлости их провокаций, которую они сами осознают, о взрывах домов гексогеном и о фабрикации дел на заведомо невиновных?
Можно сказать, что Охранное отделение по своему «профессионализму» уступало ФСБ, поскольку все же допустило, чтобы царя свергли. Но так и «профессионалы» КГБ это допустили, и даже сами активно участвовали в уничтожении СССР, а тем подонкам, что подобраны в ФСБ, нужен только случай, а уж они не оплошают — дело Квачкова (да и мое, и многих других) тому пример.
Так вот, немного в общем. Воспоминания Спиридовича довольно интересны сами по себе и даже не столько с точки зрения истории, сколько с точки зрения методов сыска и борьбы с преступлениями и просто инакомыслием. В отличие от нынешнего ФСБ архаичное Охранное отделение было, разумеется, существенно слабее оснащено технически, и главным для него была агентура (сотрудники), которую жандармы и вербовали, как сегодня ФСБ завербовало Галкина, — в среде революционеров, — причем в больших количествах. Спиридович в качестве курьеза приводит случай, когда один революционер-еврей, разносивший в любую погоду листовки, просил партию купить ему галоши, а партия не купила. Обиженный революционер сам предложил охранке свое сотрудничество, и (посмеивается Спиридович) дорого социалистам-революционерам обошлись эти галоши, которые «охранка» революционеру, разумеется, тут же купила.
Но только у Спиридовича я впервые прочел о проблеме этих сотрудников, проистекающей из их двойной жизни. Спиридович пишет: «Все это мало-помалу действовало на сотрудника, нервировало его и приводило к сознанию своего предательства, к сознанию вины перед товарищами, к желанию покаяться и искупить свою вину.
В этот-то критический психологический момент и начиналось шатание сотрудника. Это был момент, очень опасный для заведующего розыском. Здесь у сотрудника зарождалась мысль отомстить ему за свое падение, хотя в большинстве случаев последний не был в том повинен. Этот момент неминуемо наступал у каждого сотрудника, исключая действительно идейных. Его надо было не пропустить, подметить, надо было или поддержать сотрудника морально, или вывести его из революционной среды, устроить вдали от политики — заставить забыть ее. Если офицер не успевал этого сделать, все очень часто оканчивалось катастрофой для него самого.
Так был заманен предательски в засаду и убит Дегаевым с народовольцами подполковник Судейкин. Так стреляли в полковника фон Котена, так предательски были убиты ротмистр Грешнер в Нижнем Новгороде и полковник Карпов в Петербурге. Всех не пересчитаешь.
Многие погибли, выполняя свой служебный долг. Розыскные офицеры знали эту опасность и шли на нее сознательно».
Шел на это и сам Спиридович, и в конце концов его секретный сотрудник, революционер П.М. Руденко, снова перевербованный социал-демократами, выстрелил полковнику Спиридовичу в спину. Причем выстрелил на глазах жены, сошедшей от этого с ума и умершей.
Еще, на мой взгляд, довольно интересные размышления Спиридовича.
«В борьбе с революционным движением на местах практиковались тогда два метода. Первый состоял в том, что организации давали сплотиться и затем ликвидировали ее, чтобы дать прокуратуре сообщество с большими, по возможности, доказательствами виновности. Второй же заключался в систематических ударах по революционным деятелям, дабы мешать работе, не позволять сорганизовываться, проваливать их в глазах их же товарищей, как деятелей не конспиративных, что влечет удаление от работы и т. д., иными словами, действовать системой предупреждения преступлений, а не только пресечением. Первый был более эффектен по результатам, второй более правилен по существу. Я был сторонником второго метода. Мы наносили местным эсерам удар за ударом, мешая им. Вскоре после ареста Гершуни мы порознь арестовали наиболее активных работников. Эсеры массой тогда не владели. Партия только что складывалась. Их киевский комитет состоял тогда из евреев. Сторонниками партии в Киеве была еврейская интеллигентная молодежь, преимущественно девицы. Влияние Гершуни сказалось в том, что все они бредили террором».
Поясню, о каких достоинствах первого метода говорит Спиридович. Чем больше организация, тем больше ее членов, «расколовшихся» на допросах, тем больше свидетельских показаний в суде, дающих возможность вынести обвинительный приговор. А второй метод борьбы с революционерами доказательств для суда практически не давал, поскольку революционеры были тоже не лыком шиты и по отдельности их было трудно уличить. Тот же Гершуни (Герш Исаак Ицков), бывший до Азефа главой боевой организации эсеров, которого дико боялись не только царские сановники, но и сами революционеры, был хитер и не оставлял никаких следов (доказательств). Он не только сбегал с места теракта, как только боевик-исполнитель направлялся к жертве, но и никогда сам ничего не писал, чтобы ему не могли предъявить в качестве доказательства его почерк на уличающих документах. До своего ареста в Киеве Гершуни уже организовал убийство целого ряда царских сановников, но когда люди Спиридовича его взяли с пистолетом в кармане и рукописями статей, из которых было ясно, что Гершуни едет из Златоуста после убийства тамошнего губернатора Богдановича, то… доказательств для суда все равно не было. Ну, пистолет (не запрещено), а документы написаны не его почерком.
Однако в царской России было наказание и для таких случаев, правда, не дающее надлежащего эффекта, — административное. Оно действительно было таковым — его налагал не суд, а царская администрация. Какой-то полицейский начальник мог дать революционеру 5 суток ареста, генерал-губернатор — до 3 месяцев, Особое совещание при МВД (сохранявшееся и в СССР до 1953 года) давало ссылку в Сибирь, с которой все революционеры благополучно сбегали. И Гершуни, само собой, сбежал из Сибири за границу, а Сталин, не бегавший за границу, вынужден был сбегать из ссылки семь раз.
