Итоги Итоги - Итоги № 24 (2013)
— Вы сможете сформулировать закон Познера? Вычленить его зерно?
— Нет, конечно. Мы с вами не впервые общаемся, и я наверняка рассказывал, что долго был пропагандистом, расхваливал советское общество и образ жизни в СССР. Поначалу делал это искренне, потом понял, что говорю лишь часть правды и о многом умалчиваю. Постепенно шло внутреннее разрушение, пока окончательно не осознал, что дальше так не могу. Считаю, я совершил грех. Тяжкий. Не в религиозном, а в человеческом смысле. Я обманывал людей. Поклялся себе, что больше никогда. Никогда! Не буду врать, постараюсь всегда говорить тем, кто мне верит, правду. Это никакой не закон, но твердый принцип, которого придерживаюсь. Прошлое постоянно напоминает, каким я был, не позволяя повторять ошибок.
— И вам не в чем себя упрекнуть?
— Знаю, прозвучит нескромно, но я точно не лгу, ни когда задаю вопросы другим, ни когда отвечаю сам.
— Вы вернулись в Россию из Штатов в 97-м году. За это время атмосфера изменилась…
— Да, поменялось многое, но не скажу, будто сегодня дышится труднее, чем вчера. Это ведь давно началось. Отсылаю всех к выборам Ельцина на второй президентский срок, когда было понятно, что он проигрывает Зюганову, и Березовский с Гусинским решили с помощью телевидения любой ценой накачать рейтинг Бориса Николаевича и непременно приложить мордой об асфальт Геннадия Андреевича. Это делали мои коллеги, и в тот момент они перестали быть журналистами. Цинизм в российском обществе в целом и в нашей профессии в частности зашкаливает, люди порой не замечают, как превращаются в проституток, а когда понимают, менять что-либо уже поздно. Нельзя быть чуть-чуть беременной. Либо врешь и лицемеришь, либо говоришь правду. Каждый выбирает для себя. Я свою линию определил и не изменяю ей, хотя, не скрою, иногда хочется послать все далеко-далеко. Вдруг сознаешь бессмысленность того, чем занимаешься. И дело не во власти, а в людях. Но так бывает, пока куда-нибудь не поедешь. В связи с выходом книги «Прощание с иллюзиями» я много колесил по стране, встречался с читателями. Народу всегда собирается тьма. И всякий раз мое настроение менялось к лучшему, когда видел, как важно для пришедших, что говорю и о чем пишу. Хоть и слышу постоянно упреки в том, что я не русский, это не мешает мне искренне переживать за Россию. Не понимаю тех, кто с удовольствием обсирает ее.
— А кем вы себя ощущаете, Владимир Владимирович?
— Не узнавшему меня человеку говорю, что я помесь, дворняжка. Но если всерьез, более всего чувствую себя дома во Франции в целом и в Нью-Йорке в отдельности.
— Мне казалось, вы все о себе рассказали, а тут недавно признались, что двадцать лет назад переболели раком, но публично сообщили об этом лишь сейчас.
— И сделал по той причине, что присоединился к движению Stand Up To Cancer — «Вместе против рака», участвовал в рекламной кампании и продолжу в будущем. Смысл акции — собрать большие деньги, которые станут распределять между разными лабораториями, но работающими сообща и на один результат. В 1993-м мне повезло трижды: во-первых, болезнь рано обнаружили, а это стало возможным, поскольку я каждый год прохожу полное медобследование. Для меня это такое же правило, как чистить зубы утром и вечером. Во-вторых, помогло, что все случилось в Америке, где медицина на очень приличном уровне. И третье: Фил Донахью был знаком с выдающимся онкологом Патриком Уолшем, и тот виртуозно сделал мне операцию. А вообще, конечно, рак нельзя назвать везением…
— После болезни ваше отношение к жизни изменилось?
— Я умею преодолевать отчаяние. Хотя для меня важно, чтобы кто-то из близких погладил по головке, успокоил, сказал: «Ну что ты, не расстраивайся, все будет хорошо». Знаете, помогает! Я человек эмоциональный…
— А проститься с иллюзиями, о чем пишете в последней книге, получилось?
— По-прежнему могу ошибаться в каких-то оценках, но глобальных заблуждений, определяющих жизнь, уже нет. Вылечился! Это как с раком: предпочитаю знать, чем пребывать в плену надежд, мол, рассосется. Не надо ждать, пока шарахнет, лучше взять в руки скальпель… Мне ведь скоро восемьдесят! Сам не верю, тем не менее, как говорится, медицинский факт. Неприлично в таком возрасте заниматься самообманом.
— У вас род долгоиграющий?
— По-разному. Папа умер рано, в 66 лет, маме было 75. Две отцовские сестры, мои тетки, прожили до 93 и 96 лет соответственно. Так что… Три раза в неделю по утрам играю в теннис, дважды хожу на фитнес, девушки иногда даже поглядывают в мою сторону. Словом, возраста не ощущаю и ритм жизни снижать не собираюсь. Сейчас завершаем монтаж восьмисерийного фильма о Германии, который в октябре должен пойти в эфире Первого канала. Это будет не веселая история и не рассказ о красивых местах и достопримечательностях, как было с США, Францией или Италией, а серьезный разговор на непростые темы. Название «Германская головоломка» говорит само за себя.
— Рискну предположить: вы немцев не шибко любите, Владимир Владимирович.
— Отвечу определеннее: долгое время я их ненавидел. Но был вынужден решить внутренний конфликт, поскольку дочь двадцать два года живет в Берлине, замужем за немцем, и внук мой по-немецки говорит значительно лучше, чем по-русски. Отношение к Германии у меня изменилось, тем не менее не могу простить и забыть, что сотворили нацисты, и всякий раз начинаю рыдать, когда вижу документальную хронику о концлагерях и гетто. Это дикий ужас! Немцы сделали многое, чтобы очиститься от той заразы, но открытые вопросы остаются и сегодня. На них мы попытались дать ответ в фильме. Еще одно путешествие запланировано в сентябре в Англию.
— Опять с Ургантом?
— Ване сложно вырываться из Москвы из-за его собственной программы. Он же не только ведущий, но и продюсер. Нам он может дать не более двенадцати чистых рабочих дней, что маловато, хотя тоже неплохо. Посмотрим, что получится. Если все сложится, к марту закончим монтаж.
— Аккурат к вашему юбилею.
— Сам себе сделаю подарок. Почему бы, собственно, и нет?
Упрощение строптивого / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Упрощение строптивого
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Когда увольняют лучшего танцовщика театра (а Николай Цискаридзе таки лучший, находится в прекрасной форме и в свои 39 запросто даст фору коллегам-двадцатилеткам) — это послание тем, кто собирается стать лучшим. Его смысл: качество работы в Большом театре не ценится. И качество работы танцовщика: кто видел Цискаридзе на сцене, знает, с какой фанатичной тщательностью «проговаривает» он ногами текст там, где иные коллеги его упрощают. И качество работы педагога: от учеников он добивается такой же требовательности к самим себе. Пусть другие выкидывают сложные моменты, говоря, мол, публика все равно ничего не заметит, его «младенцы» дотошно воспроизводят все, что придумали классики. Но это ведь не важно, правда? Главное — начальнику не грубить.
А Цискаридзе грубил. Даже очень. Вот реконструировали театр, потратили массу государственных денег, отрапортовали президенту — тут танцовщик начал всем рассказывать про недоделки и недостатки. Тогда публика еще театр не видела — это теперь уже все успели обсудить увеличившееся количество неудобных мест и прочие радости, — а он уже очерняет. Не иначе как власти жаждет. И главное, что еще говорить администрации? Некоторые вещи — вроде отсутствия в гримерках и окон (раньше были), и вентиляции — теперь исправить нельзя, до следующей реконструкции люди будут мучиться. А на днях еще МВД сообщило, что выявлено хищение 90 миллионов рублей при реконструкции Большого театра. Фирма-подрядчик не закончила капремонт электрооборудования, а деньги за него получила. Но акт приемки был подписан. Ну да, его подписывал не гендиректор театра Анатолий Иксанов, а руководители «Дирекции по строительству, реконструкции и реставрации». Но о том, что с театром все в порядке, а Цискаридзе лжет насчет некачественной реконструкции, всем рассказывал именно генеральный директор. Цискаридзе вслух удивлялся качеству премьер (театр покупает права на престижный спектакль или приглашает звезду режиссуры — и премьера проваливается) и качеству репертуарных спектаклей (когда танцуют лояльные начальству люди, а не те, кто умеет хорошо танцевать, понятно, что ничего хорошего не получается) — слушать про это тоже руководству обидно. А уж когда случилась дикая история с Филиным и записного критика решили привязать к этому делу, танцовщик, как ни странно, не стал терпеть и пригрозил подать в суд за клевету. Тогда администрация сообщила, что не имела в виду прямой связи артиста с преступлением, просто танцовщик атмосферу создал в театре не ту. И еще пуще обиделась.
