Итоги Итоги - Итоги № 19 (2012)
— С середины восьмидесятых Ирина Константиновна возглавляла Всесоюзное музыкальное общество, которое потом переименовали в Международный союз музыкальных деятелей. А как появился фонд ее имени?
— Очень просто. Однажды к нам пришли ребята, молодые певцы и певицы, и сказали, что хотели бы поехать на конкурс, но нет денег. Деньги мы тогда нашли, но проблема-то не одноразовая, вот и возникла идея создать фонд, который помогал бы молодым певцам на постоянной основе. Эту идею активно поддержали Георгий Свиридов и Наталия Сац. И уже в 1993 году большим концертом в Большом театре была отмечена презентация фонда имени Ирины Архиповой.
— Кто сейчас возглавляет Фонд Ирины Архиповой?
— Я. Планов много, но в первую очередь надо искать способы зарабатывать и привлекать средства.
— А по линии Минкультуры не дают?
— Дают, но немного. Бюджет у них ограничен, но и конкурс имени Глинки, и фестиваль имени Ирины Архиповой Министерство культуры поддерживает, мы это ценим.
Сегодня молодежи часто не на что и негде подготовить партию — нет ни материальных возможностей, ни соответствующего помещения. Вот мы в фонде и даем молодым возможность подготовить оперные партии и концертные программы. У нас есть программа «Опера — новое поколение», в которой задействованы молодые, которые уже окончили консерваторию. Готовим с ними оперные партии, оттачиваем, отшлифовываем программы и выдаем по сути дела уже готового исполнителя с востребованным репертуаром.
— И как быстро работает ваш «конвейер»?
— Смотря что вы имеете в виду. Если вообще подготовка певца, то это процесс длительный. Пять-шесть лет обучение в консерватории. А потом еще лет десять, пока окончательно не созреет, надо понаблюдать… Не быстро, в общем!
— Уникальный вокальный материал еще попадается в наших палестинах?
— Его полным-полно.
— А что у нас с бывшим советским музыкальным пространством?
— Именно его сохранением и стремится заниматься наш Международный союз музыкальных деятелей, мы в тесном контакте работаем и с Украиной, и с Белоруссией, и с Казахстаном, и с Киргизией, и с Эстонией, оживились контакты с Латвией. Много совместных мероприятий, прежде ориентированных на молодежь, конкурсы, фестивали. Стремимся и выдающимся мастерам давать возможность выступить в Москве, совсем недавно пел у нас выдающийся бас из Белоруссии Олег Мельников, прошел творческий вечер эстонского певца Мати Пальма. В постоянном контакте находимся с Марией Биешу. Время неумолимо, многих дорогих друзей и коллег уже нет, задача, чтобы новые поколения сохранили драгоценную связь.
— Звучат шаги, мои друзья уходят…
— Мы жили в одном доме с Иваном Семеновичем Козловским, который, когда выходил на улицу, последовательно кланялся всем мемориальным доскам. Я же, пробегая мимо, подначивал: «Иван Семенович, хватит причитать! Не слышат они!» «А, это опять ты, бандит!..» — беззлобно говорил Козловский. Он очень хорошо ко мне относился: я же не понимал тогда, что он с этими людьми прожил рядом свою жизнь. Теперь и у меня есть свой пантеон.
— Кстати, о «волшебной сцене». Как вам Большой театр после грандиозного ремонта — звучит? Пробовали?
— Не пробовал, но слышал, и мне этого достаточно. Голос не летит в зал. Слышно, что кто-то поет там, на сцене, а раньше рот открыл — и звук пошел в зал… Потом они подняли оркестровую яму, и дирижер теперь торчит по пояс, что очень смешно и некрасиво. Но главное все-таки акустика. Она нарушена. А вот наш бывший министр культуры ректор Московской консерватории Александр Сергеевич Соколов с умом отреставрировал Большой зал консерватории. Акустика прекрасная. Даже, кажется, стала еще лучше. Можно сказать, воздвиг себе прижизненный памятник.
— Как вы, оперный певец, относитесь к талантливым самоучкам, то есть к бардам?
— Считаю, что по-настоящему у нас было три стоящих барда — Александр Галич, Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Мне ближе всех Высоцкий, масштабом поэзии и мощью актерской. И только у Высоцкого была боль за Россию, за ее вечную неустроенность. Однажды я зашел в ВТО пообедать, сидит Высоцкий, уже немного выпивший и страшно злой. Говорит: «Владька, иди сюда. Ты «Маршала смерти» читал?» — «А что это?» — «Это Галич про Жукова написал. Но я ему отвечу!»
— И ответил?
— Конечно. Потом появилась его знаменитая песня «Мы вращаем землю»: «От границы мы Землю вертели назад — /Было дело, сначала./Но обратно ее закрутил наш комбат,/Оттолкнувшись ногой от Урала».
Такое и со сцены Большого спеть не стыдно…
Неласковый зверь / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
Неласковый зверь
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
«Драма на охоте» — премьера в театре «Et Cetera»
Меньше всего этот спектакль напоминает драму. Местами, если хотите, это фарс, местами — триллер, порой — жестокий романс. Честно говоря, я так до конца для себя не уяснила, зачем Антон Яковлев решил поставить эту повесть, подписанную Чехонте, о которой Чехов вспоминать не любил. Сам режиссер уверяет, что в этой ранней, незрелой вещи проглядывают мотивы и персонажи будущих пьес. Если и проглядывают, то едва-едва. В России «Драму на охоте» не инсценировали (был, кажется, венгерский спектакль), зато, правда, несколько раз экранизировали. И публика, вряд ли повесть читавшая, знает сюжет по фильму Эмиля Лотяну «Мой ласковый и нежный зверь». И, конечно, помнит исполнителей главных ролей — Олега Янковского и Галину Беляеву. Даже по названию видно, как далеко ушли от автора и кинорежиссер, и композитор Евгений Дога, написавший знаменитый вальс, в вихре которого зарождается страстный роман Ольги и Камышева. Чистейшей слезы мелодрама, не имеющая ничего общего с ироничным и жестким текстом. Правда, Янковский и здесь каким-то одному ему известным способом передавал опустошенность своего героя, намечал те свойства характера, которые ярко проявятся в «Полетах во сне и наяву».
В отличие от Лотяну Антон Яковлев смотрит на персонажей повести отнюдь не через розовые очки. У него-то они как раз звери и зверьки разных пород, но нежных и ласковых среди них нет. Выстраивая действие на деревянном помосте, напоминающем крест, он пытается вести рассказ о человеке, «потерявшем ориентиры в пространстве своей жизни» и бегущем «от любви, от Бога, от самого себя». Этот же помост еще и сцена, а люди на ней — актеры. И все мизансцены откровенно выстраиваются на зрительный зал. Никакой вам четвертой стены и прочих мхатовско-чеховских штампов. Современно и беспощадно, что, впрочем, теперь уже тоже штамп.
Главного героя, того самого, потерявшего ориентиры, играет Даниил Страхов. Мы увидим, что его Камышев презирает людей, не способен на сострадание, что Ольгу убивает не от любви, не от страсти, не от ревности. Может быть, действительно в помутнении рассудка, как потом напишет в своей повести, которую принесет в редакцию вместо чистосердечного признания. У Чехова в этом образе (и не только в нем) много пародийного, в частности на не очень почитаемого им Достоевского. А актер по воле режиссера от сцены к сцене все больше тянет на подмостки достоевщину. Именно достоевщину, потому что мотивировать внутренне поступки Камышева нечем. Надо только верить, причем напрямую словам. А их очень много. Спектакль непомерно длинен, уже все ходы отыграны, а монологам нет конца. И деревянное ружье уже выстрелило, и красное платье, украшавшее героиню при первом свидании, уже кровавыми пятнами разукрасило сценическое пространство, болтаясь на тряпичных куклах, и воздушные шары взлетели над большим гробом, а Камышев все объясняет и объясняет нам, что он дрянь.
Однако есть в спектакле места пронзительные в сценах графа и Урбенина, которых играют Владимир Скворцов и Вячеслав Захаров, первый с удалью героев Островского, второй — наследуя «маленьким людям» Гоголя.
В финале повести редактор, дочитав историю Камышева до конца, признался: «Мне было душно». В этом «душно» и есть прозрение будущего классика, почувствовавшего время и мотивы поступков своих персонажей. В спектакле есть много разных состояний, но духоты — нет.
Гуглоголовый Иванов / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
Гуглоголовый Иванов
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
