Галина Каган - Окно в другое измерение
С тех пор Мирон был таким уже всегда…
Звезды и счастье
Когда я думаю о счастливом человеке — одним из первых приходит на ум Мирон.
Это вовсе не означает, что он не бывает ни грустным, ни сердитым или несчастным. Но это значит, что он умеет быть «просто счастливым»… И это благодаря ему я открыл, что для счастья не надо никаких причин, наоборот — причины могут быть тому, почему мы порой несчастны, а счастье — это скорее природное состояние нашей души. Конечно, если она свободна…
Я много, много раз возвращался мысленно к тому вечеру на танцевальной площадке, потому что, думается мне, всем нам это так нужно — понять для себя, какие звезды (и весь этот мир!) красивые, как хорошо мы можем танцевать (творить жизнь!), и вообще — как жизнь прекрасна! Это и есть та дорога к полноте жизни, которую должны бы пройти мы все…
Однако в нашем мире это не так просто. На нас давят стереотипы, будто для счастья необходимо многое иметь (на свое усмотрение добавьте что), — и соответственно требуется все больше и больше денег, чтобы все это купить. На это работает громадная индустрия продаж и рекламы. Работает на это и наш собственный «стадный инстинкт»: бежать, спешить вслед за всеми… Это как час пик в метро: поток людей стремится попасть в вагон, пока дверь не закрылась, — и тебя тоже несет, и ты в общем потоке также стремишься добраться до той двери, — но забываешь взглянуть, в каком направлении идет твой поезд, и убедиться, действительно ли тебе туда нужно…
То, что нам будто бы необходимо получить, может выглядеть по–разному: как богатство, слава, власть, успех…Однако печальная правда заключается в том, что ничто из этого не в силах сделать нас счастливыми. И потому — мечтаем ли мы или обладаем уже всем этим видимым богатством — внутри нас все равно будет жить пустота, которую мы станем заполнять поисками еще большего или постараемся заглушить развлечениями, шумом — на это работает вся индустрия развлекательных шоу и сериалов. Как говорила моя покойная бабушка, «нет уже теперь той радости в людях, какая была когда- то, не умеют уже люди так смеяться»…
Не потому ли, что мы так поглощены заботами, мы все время куда–то спешим — и просто не успеваем заметить, как красивы звезды? Ведь для этого нужно хотя бы на минуту остановиться, успокоиться внутренне, чтобы не просто заметить звезды, а ощутить их… У нас же внутри столько суеты, столько хлопот, мыслей, «тревог». А когда в голове сплошной шум, можно ли почувствовать, по–настоящему пережить сердцем этот мир, его красоту?
Красоту осени и весны, заката солнца и улыбки ребенка, очарование цветка, травы, гор, глаз, родной улицы в осеннем инее? А еще — мы стали таким «заинтеллектуализированным» миром, что, глядя на звезды, наверное, уже просто не способны перестать анализировать то, что видим. И этот «шум обдумывания», анализа информации тоже мешает нам просто чувствовать этот мир, чувствовать сердцем…
Мирону, как и многим другим людям с особыми потребностями, как детям и пожилым людям, значительно легче остановиться и задержаться «здесь и сейчас», чем нам, взрослым и «полноценным», — возможно, потому, что у него нет наших хлопот и дел. А может быть, его мысли просты, как у ребенка, — и поэтому он способен намного больше чувствовать. И как все малые дети, он может намного полнее жить сердцем, ощущать всем сердцем этот мир…
Когда чувствуешь мир сердцем — это совершенно иной опыт жизни. Он полон чуда! Это чувство принятия и единения со всем… Лина Костенко[29] так хорошо об этом сказала:
Целую те леса. Спасибо скрипачу —
Он славно вам сыграл тогда мое присутствие.
Я — дерево. Я — снег. Я — все, что я люблю.
Кто знает, может, в этом моя сущность.
Мирон преисполнен этим. Он гладит деревья и останавливается среди трав, чтобы наклониться к цветку и вдохнуть его аромат. Он разговаривает с земляникой и кустами малины, безгранично (и буквально!) наслаждаясь пиром, который они ему устроили. Он может долго просто сидеть возле реки — и быть счастливым, наслаждаться мгновением…
Это было так хорошо — быть с ним вместе в Карпатах, ходить на речку и за земляникой. На речке мы любили молча сидеть и смотреть, как течет вода. Иногда бросать камешки. Снова смотреть… И тогда я открывал для себя (скорее вспоминал), каково это: сидеть в тишине, меньше думать, меньше говорить, просто тихо быть с этим миром…
Это потом уже я вычитал из книг про «здесь и сейчас»: что умение смирять суету мыслей и просто «быть» — центральный компонент искусства жизни, а тогда я просто ходил и учился, и, глядя на Мирона, сидя возле него на берегу горной реки, погружался в опыт восприятия жизни сердцем…
Я видел этот дар и во многих других наших друзьях с особенностями умственного развития из «Веры и Света». Зачастую они — истинные короли настоящего мгновения. Перед глазами возникает образ сияющего Юры, мальчика с синдромом Дауна из моей общины. Он действительно тот, кто умеет наслаждаться — пищей, отношениями, мигом. И безмерно радоваться тому, что есть. Помню, однажды у нас был общинный обед. Юра говорил тосты, получал удовольствие от еды, улыбался — а в конце, во время молитвы, благодарил за каждое блюдо: «За тушеную капусту благодарим тебя, Господи, и за картошку, и за салат оливье…»
* * *Благодарность… В ней великая тайна счастья. Мы живем в мире жалоб, недовольства, сосредоточенности на негативном. И потому порой теряем ощущение того, какой великий дар — сама наша жизнь и какое счастье — жить.
От скольких родителей больных детей мне приходилось слышать похожие истории о том, как благодаря своим детям они смогли ощутить жизнь по–другому и открыть, как бы парадоксально это ни звучало, счастье.
Отец тяжелобольной девочки рассказывает, как непросто ему ходить с ней на прогулки. Она идет очень медленно, пытается на каждом шагу остановиться, все рассмотреть, потрогать. Отец нервничает, сердится. Он не привык так «терять время», у него столько дел. А затем — постепенное, постепенное преобразование, открытие того, что вместе с дочкой он тоже может «остановиться», вырваться из водоворота дел — и просто быть, просто чувствовать миг, чувствовать свою дочь, радость прогулки, радость отношений…
* * *Светлый понедельник[30]. Иду по весеннему Львову с Геней из «Веры и Света» — помогаю ей добраться домой после гулянья в Шевченковском гае[31]. У Гени ДЦП, передвигается она очень медленно. Держу ее под руку, идем с немыслимой, «черепашьей» скоростью. Никогда так медленно не ходил. Нервничаю — хотел бы быстрее дойти до места. Но Геня очень добрая, и она так ценит отношения, — и потому я все–таки замедляю шаг, смягчаюсь и… наслаждаюсь общением. Прибытие в точку назначения перестает быть целью. Успокаиваюсь. Вспоминаю о Мироне и его «науке». И внезапно открываю нечто для себя неожиданное: на такой скорости я могу лучше, значительно лучше рассмотреть мир; я могу замечать детали, которых не видел раньше, — маленькие листики каштанов, траву между плитами, лица прохожих, краски неба… Эта прогулка становится метафорой жизни — ведь она тоже дорога, своего рода прогулка между рождением и смертью, и цель ее не в точке назначения, а в каждом шаге, в присутствии, в открытости и любви…
* * *Остановиться, «приземлиться» в нынешнем мгновении, отпустить прочь ненужные мысли и тревоги, успокоиться — и открыться тому, что перед тобой, рядом с тобой: дереву, небу, человеку, музыке, осени, жизни… И тогда открыть для себя этот мир заново — со взрослым сознанием и с детской доверчивостью. Увидеть наконец, как красивы звезды…
Танцевать жизнь
Я всю жизнь мечтал танцевать. И Мирон тоже мечтал. И мы оба очень долго не догадвались об этом…
Однажды, через много лет, мне приснился сон, видение о жизни: будто она — это танец, танец по спирали, поднимающейся в небо, — и я видел себя в этом танце и понимал, что вот она, моя мечта, — от первого до последнего мгновения быть способным танцевать…
В тот вечер в лагере Мирон совершил для себя чрезвычайно важное открытие: «Но я хорошо танцевал сегодня!» Это было открытие радости отношений с другими — радости, которая, к сожалению, нам часто незнакома — потому что иногда в наших отношениях столько боли, непонимания, конфликтов.
С того времени, когда Мирон танцевал весь вечер под звездами, он действительно стал страстным танцором. Не было в «Вере и Свете» такой вечеринки, где бы он не танцевал — легко, свободно, радостно, мягко. Танцевал и один, и в паре, и в кругу. Танцевал, беспредельно наслаждаясь музыкой, отношениями…
