Василий Песков - Война и люди
Последнее письмо с фронта
11 октября
Здравствуй, дорогой отец!
Небо в пожарах, все сотрясается от разрывов. В воздухе самолеты. Наступаем!..
Немцы сопротивляются, а ночью отходят, угоняя мирных жителей. Приходим в совершенно пустые деревни и села. При наступлении простым глазом видел суматоху в деревне: фрицы бегают, суетятся, маячат машины, а уже подымается кверху дым — подожгли хаты. Жаль, артиллерия была еще не подтянута…
Враг старается спасти положение самолетами, бросает их на скопление наших войск. Но мало что ему помогает. Сегодня получил твое письмо за 24 сентября. Очень доволен.
Твой сын Адольф.
Письмо из воинской части
Действующая Красная Армия
26.12.43 г. Достопочтенный тов. Павленко А. М.! Передо мной три Ваши открытки, адресованные сыну, его товарищам и командованию части. Вот я и отвечаю на Вашу просьбу. Ваш сын погиб. Он был достойным человеком. Он храбро и мужественно сражался, но вражеский осколок безвременно оборвал его жизнь. Вам тяжело. Утешить Вас нечем. Но хочу Вас заверить: кровь сына отомщена…
Сын погиб 14.10.43 года под высотой 191,6 в районе ст. Опухлики Невельского района, там же и похоронен.
Примите мой привет и наилучшие пожелания.
Гвардии капитан Бурлаков Григорий Захарович.
Эти документы войны были опубликованы 18 марта 1970 года в газете «Комсомольская правда». Сразу же в редакцию пошли письма. Многие спрашивали: а известно ли место, где похоронен Павленко?
Я написал в Киев брату погибшего, Владиславу Павленко. Вот что он рассказал:
«Мы в семье тяжело пережили гибель сына и брата. И решили непременно разыскать безвестную могилу у высоты 191,6. Отец съездил под Невель в августе 1945 года, но местность вокруг была заминирована, холмы опутаны колючей проволокой, изрезаны траншеями, найти могилу не удалось.
Прошло двадцать лет. Отца не стало. Но мать, я видел, очень хотела еще раз побывать в тех местах. Я тоже чувствовал долг перед братом. В августе 1965 года мы с матерью и трое моих ребят снаряжаем видавший виды «Москвич» и едем на север.
Чернигов, Гомель, Витебск, Невель. А куда дальше? Изучение схемы военных действий давало представление о линии фронта в октябре 1943 года, имелись номера высот, поселок Мольгино и приписка товарища: «Похоронен в кювете у ж. д. насыпи. Сверху накатаны крупные валуны».
Заходим в Невельский райвоенкомат с надеждой определить место высоты и деревни. Военком занят, деловито входят в кабинет люди. Решаюсь представиться и прошу несколько минут внимания.
Военком (подполковник Фролов Аркадий Петрович) как-кто вдруг притих и, возможно, нарушив порядок текущих дел, сам включился в поиски. Сразу возникло много вопросов. Где в точности проходила линия фронта 18 октября? Где была деревенька Мольгино? Подняты карты, военные и административные, до самых подробных включительно, но среди множества цифр и названий деревни Мольгино и нужной высотки мы не находим… Расспрошено много людей, перелистаны довоенные документы административных делений, почтовые справочники — никаких результатов! Район боевых действий огромен, и найти безымянную высоту, кажется, невозможно.
Вспоминаю: в последних письмах братом упоминалась железная дорога Невель — Великие Луки. Едем на восток, проезжаем станцию Опухлики. Прохожу километров десять вдоль насыпи. Но всюду изрытая войной земля — окопы, траншеи, как будто фронт ушел отсюда совсем недавно. И всюду крупные камни, многотонные валуны.
Последняя надежда: все-таки разыскать место, где стояла деревня. Объехали множество населенных мест, на множество братских могил положили цветы. О Мольгине никто не слыхал и не знал — много их было, сожженных во время войны деревень и хуторов из трех-четырех изб… Уже без всякой надежды захожу в Опухликах во двор рядом со школой спросить дорогу на Ленинград. Встречает меня старожил здешних мест Иван Андреевич Ваштаев. Разговорились… Нет, тоже не знает. Но чудится старику, что такая деревня все же была. Советует обратиться к учительнице Берловской Екатерине Яковлевне, которая живет по соседству, в деревне Босулаево.
Лесными дорогами, через заболоченные броды и песчаные перекаты, по которым удобней ездить на тракторе, чем на автомобиле, добираемся в Босулаево. В просторной избе учительницы восстанавливаются подробности боев за Невель. Но где искать Мольгино, остается неясным. Из Босулаева нас провожают в деревню Спас-Балаздынь, к учительнице местной школы Фриде Петровне Чистяковой. Навстречу выходит средних лет женщина с малярной кистью в руках, явно занятая побелкой, — это и оказалась Фрида Петровна. И сразу ответ: «Мольгино? Есть такое, вернее, было… Сейчас же едем».
Дороги от дождей развезло, но вскоре они и вовсе кончаются. Оставляем машину в деревне Подлужье и лесом, полянами, где люди появляются разве что в сенокос, подходим к ложбинке, где стояла когда-то деревня. Вот оно, место, которое брат видел в последний день. Остатки пепелищ, все вокруг изрыто окопами и воронками. Стоим с матерью молча, не можем двинуться с места…
Район поиска сократился теперь до считаных километров. Осматриваю несколько высот, сохранивших следы войны. Проясняется линия боя — траншеи, окопы стрелков. Нахожу что-то похожее на окопы зенитчиков — кольцевая ячейка с земляным выступом посередине. Возможно, как раз тут все и было… Воронки, воронки… Валяются наши и немецкие каски, кассеты от немецких авиабомб с остатками надписей. Как раз у подножия высоток — линия железной дороги. Где-то тут в кювете схоронили погибших… Иду вдоль кювета. Местами канава залита водой, трава выше пояса. Местами надо войти в кювет… И вот дно канавы в траве вдруг приподымается и через два-три шага снова опускается. Да, как раз в рост человека — малозаметный холмик. Бегу к будке путевого обходчика, прошу лопату. Несколько осторожных движений. Снимаю дерн — и обнажается захоронение, тщательно обложенное кусками шпал… Идет дождь, и я рад ему… Он помогает скрыть слезы. Я мужчина и не хочу, чтобы мать видела, как я плачу. Она стоит рядом, окаменевшая.
Решаем отложить раскопку могилы до завтра и осматриваемся. Все приметы, указанные в письме хоронивших брата товарищей, совпадают. Вот валуны возле насыпи, на восток — Мольгино, и рядом высотка, изрытая бомбами. Та самая безымянная высота с цифрами 191,6. Мимо, в трех шагах от могилы, проносится скорый поезд Киев — Мурманск. Разве знают глядящие в окно люди, какую минуту переживаем мы с матерью.
На другой день из деревни Спас-Балаздынь выехали два автомобиля: колхозный «газик» и вездеход. Осторожно вскрывается погребение. У могилы и у гроба, обитого красным крепом, — только мужчины. Многие из них воевали… Снимаем землю. Вижу нехитрое солдатское снаряжение, монеты. На ремне граната-«лимонка»… Ищу примету: чуть набок глазной зуб. Ему в детстве мать много раз повторяла: «Надо вырвать, а то новые набок будут расти…» Да, это мой брат…
Теперь у деревни Спас-Балаздынь, на высоком холме, стоящем среди лугов, издалека видно могилу, обсаженную украинскими плакучими ивами. На могилу люди приносят цветы. Это знак памяти русских людей о погибших за Родину.
В Киеве имя брата тоже не позабыто. В вестибюле университета установлена мемориальная доска с именами студентов и ученых, погибших в войне. Среди них есть имя: А. А. Павленко. Это мой брат».
Отцовский суд
Три года из блокнота в блокнот я переписывал пометку: «В деревне Каробатово Пермской области живет лесник-охотник. На втором году войны убил в лесу сына-дезертира. Повидать непременно».
Оказавшись в Пермской области, я стал разыскивать Каробатово. Надо было лететь самолетом, потом идти маленьким речным пароходом, ехать попутным лесовозным грузовиком и потом километра четыре пешком по топкому лесу.
Я увидел деревню осенним вечером. Пять огней светилось в лесу. Оказалось потом: пять домов всего-то в деревне. Постучался в крайний домишко, окруженный высокими черными елями. Забрехала в темноте собака. Покашливая, кто-то стал спускаться скрипучей лестницей с верхней пристройки.
— Федор Васильевич Орлов тут проживает?
— Тут не тут — заходи. Гостю рады будем.
Керосиновая лампа осветила бревенчатые стены с пучками травы, связками лука и сушеных грибов. На низких окнах — цветы в березовых туесах. Четыре кошки играют на полу со старым валенком. Из-за дощатой крашеной перегородки вышла благообразная старушка, сказала «здравствуйте» и опять принялась греметь ухватами около печки.
Хозяин гостю не удивился. Достал с печи пару теплых портянок из войлока. Пока я менял обувку, хозяин принес на стол чугунок горячей картошки и тарелку с грибами. Голова у хозяина, когда ходит, почти упирается в потолок. А когда сел на низкую лавку — горбатая тень заняла почти всю стену, где висят рамки, по-деревенски набитые фотографиями.
