Питер Хопкирк - Большая Игра против России
Однако было слишком поздно предупреждать его об этом договоре. Муркрофт уже написал ему, что Ладак — независимое государство, в чьи дела не стоит вмешиваться, и добавил, что его правитель мечтает о британском покровительстве. Ранжиту поспешили направить уничижительные извинения за проступок Муркрофта вместе с полным отказом от договора, но, видимо, они слишком запоздали, чтобы спасти Муркрофта от ярости Сингха (не говоря уж о ярости шефов Муркрофта, которые все еще продолжали иметь с ним дело). Вскоре после этого началась серия таинственных покушений на жизнь Муркрофта и двоих его спутников.
Первое из покушений было совершено неизвестным, выстрелившим поздно вечером через окно в работавшего за столом Джорджа Требека и лишь немного промахнувшимся. Видимо, убийца по ошибке принял его за Муркрофта, который часами просиживал за своим складным столиком, составляя отчеты и заполняя дневник. Потом последовали еще два покушения на Муркрофта; одного из ночных убийц он застрелил. Потерпев неудачу, убийцы сменили тактику. Вскоре Муркрофт и его спутники почувствовали странные боли, которые приписали одному из видов лихорадки. Но если они пошли против Ранжит Сингха (не говоря уж о тех местных купцах, монополии которых они угрожали), то среди жителей Ладака они успели завести друзей, которые прекрасно понимали, что происходит. Однажды ночью, когда Муркрофт ломал голову над причиной их непонятной болезни, его посетили два странных человека, укрывших лица, чтобы их не опознали. Жестами те недвусмысленно дали понять, что его и спутников отравили. После того как они выпили предложенный подозрительного вида отвар, головные боли и ломота в суставах неожиданно прекратились. Как ни странно, то же самое произошло и с покушениями.
Но если Муркрофту удалось пережить месть со стороны врагов, то теперь он столкнулся с недовольством собственных начальников. До тех пор руководство компании удивительно терпимо относилось к затеянным их коневодом бесконечным и дорогостоящим поискам новых лошадей для улучшения поголовья. После двух безрезультатных экспедиций ему даже позволили организовать еще одну, нынешнюю поездку в Бухару. Не было сомнения, что они остро нуждаются в лошадях; к тому же Муркрофт присылал из своих путешествий множество ценной топографической и политической информации. Даже его все более возрастающая русофобия не слишком беспокоила начальство. На нее просто закрывали глаза. Однако вмешательство в весьма чувствительные отношения Ост‑Индской компании с соседними правителями — совсем другое дело.
Первым порывом руководства было уволить Муркрофта, снять его с довольствия, и сообщение об этом отправилось в путь. Вскоре последовало второе письмо с приказом вернуться. По всей видимости, Муркрофт получил письмо об увольнении, но не получил письма с требованием вернуться в Калькутту. Тем не менее он оскорбился и обиделся. «Я пекусь о безопасности моей страны, — протестовал он, — о влиянии на государство, расположенное на границе Индии и являющееся точкой опоры для расширения нашей торговли на Туркестан и Китай, а также сильным форпостом против врага с севера». Ему трудно было пережить, что от него отреклась его собственная родина. Верхом унижения стало то, что он явно не сумел пробудить интерес своего руководства к огромным нетронутым рынкам Центральной Азии, не сумел внушить кому‑то в Лондоне или Калькутте своей убежденности в той угрозе, которую представляла британским интересам в Азии Россия.
Человек, менее настойчивый, чем Муркрофт, разочаровался бы и сдался. В конце концов он мог просто вернуться в Лондон и продолжить карьеру преуспевающего ветеринара. Но он не забыл про лошадей, которых он так долго стремился найти. Если проход в Бухару через китайский Туркестан оказался закрыт, в конце концов можно было попытаться пройти более опасной дорогой через Афганистан. Муркрофт не понимал, что долгие месяцы, проведенные в Ладаке в попытках договориться с китайцами о проходе через горы, почти с самого начала были бесполезной тратой времени. Ловкий Рафаилов, которого Муркрофт так ценил, прежде чем отправиться в свое собственное трагическое путешествие через перевалы, ухитрился влить яд сомнения в умы китайских сановников и восстановить их против Муркрофта и его отряда.
Теперь Муркрофт со спутниками попытались наверстать потерянное время, покинув Ладак до того, как туда дошло письмо, требующее возвращения домой. В конце весны 1824 года после путешествия через Кашмир и Пенджаб (при этом они старались обойти как можно дальше к северу столицу Ранжит Сингха Лахор) они форсировали Инд и добрались до Хайберского перевала. За ним лежал Афганистан, а дальше — Бухара.
8. Смерть на реке Оксус
Провести слабо вооруженный караван, груженный ценными товарами, про который ходили слухи, что он везет золото, и в лучшие времена было предприятием весьма рискованным. Попытка осуществить это в тот момент, когда страна была охвачена анархией и балансировала на грани гражданской войны, требовала храбрости или, быть может, глупости высшего порядка. Перспективы того, что они смогут добраться до реки Оксус, сохранив в неприкосновенности свои жизни и товары, представлялись ничтожными. Более того, некоторые опережавшие караван дикие слухи вряд ли могли улучшить их шансы.
Согласно одному из них они в действительности были тайным авангардом британской армии вторжения и должны были провести разведку страны перед ее захватом. Возможно, афганцы сумели прочитать мысли Муркрофта, ведь задолго до того он писал в Калькутту, предлагая поступить именно таким образом. Он предупреждал, что если англичане первыми не приберут Афганистан к своим рукам, это почти наверняка сделают русские. И какой момент мог быть для этого благоприятнее, нежели нынешний, когда две соперничающие стороны сражаются за трон Афганистана? Муркрофт утверждал, что одного британского полка достаточно, чтобы посадить на трон наиболее подходящего кандидата. Как обычно, его предложения не услышали. Однако понадобилось не так много времени, чтобы другие, более влиятельные голоса выдвинули те же соображения, подавая эту идею как свою собственную. Так Афганистану суждено было занять важное место в истории Британской империи, и Муркрофт просто опередил свое время.
Другой слух, который сильно мешал участникам экспедиции, гласил, что они намерены щедро платить за свою безопасность племенам, через территорию которых им придется проходить. Поэтому они пребывали в постоянном страхе перед нападением грабителей. Правда, благодаря ветеринарному искусству Муркрофта, очень нужному в стране, где выживание людей почти полностью зависело от домашних животных, им удалось приобрести множество друзей. Жестокость афганского лета стала суровым испытанием для всех, включая даже собак, две из которых погибли от солнечного удара. Жара, как отмечал Муркрофт, «была такой, словно дуло из кузнечного горна». Как всегда во время своих путешествий, он делал обширные записи о людях и топографии, диких животных и домашнем скоте, сельском хозяйстве и древних памятниках. В великом буддистском храме Бамиана, где участники экспедиции оказались первыми побывавшими там европейцами, они с благоговением взирали на две колоссальные фигуры, вырезанные в крутом откосе. Высоту большей из них они оценили в 150 футов, недооценив ее приблизительно на 30 футов. Углем они написали свои имена на стене одной из пещер, и полтора столетия спустя фамилия Муркрофта там все еще читалась.
Наконец почти восемь месяцев спустя после того, как отряд с невероятным трудом преодолел Хайберский перевал, они добрались до берегов реки Оксус, став первыми европейцами, которых там увидели. Учитывая трудности и опасности, с которыми им пришлось столкнуться, это был удивительный пример отваги и решимости. Даже сегодня немногие европейцы видели Оксус, настолько далеко тот протекает, а те, кому это удалось, в большинстве своем видели его с воздуха во время перелета из Ташкента в советской Центральной Азии до Кабула. Стратегическое значение этой могучей реки не ускользнуло от Муркрофта, который вполне мог представить себе казаков, переплывающих ее вместе со своими лошадьми. «Течение, — записывал он, — оказалось не таким быстрым, как я ожидал, не более двух миль в час. Берега были пологими, почва — мягкой, подобно берегам Ганга, а вода такой же мутной из‑за песка».
Возле Хвайя Салах, основного места переправы, река казалась не шире Темзы у моста Черринг‑кросс, хотя во всех прочих местах она была гораздо шире. Как им рассказали, весной, когда на Памире, откуда река берет начало, тают снега, в некоторых местах ширина разлива достигает мили и больше. Переправу на Хвайя Салах осуществляли три плоскодонных деревянных парома, перевозя за один раз двадцать верблюдов или лошадей.
Но сейчас была зима, и к прочим неудобствам добавлялся снег. Превративший пустыню в болото глубиной по колено, он сильно снижал скорость движения каравана. Пять дней спустя после переправы через Оксус экспедиция достигла города Карши, второго по величине в Бухарском ханстве. Губернатором там был 16‑летний принц Тора Бахадар, второй сын эмира. Чтобы добраться до его дворца, дабы засвидетельствовать свое почтение, им пришлось преодолеть реки грязи, под которыми скрывались невидимые снаружи, похожие на пещеры ямы, провалившись в которые, человек мог мгновенно исчезнуть. Короткая аудиенция у юного губернатора прошла, как отмечал Муркрофт, в сердечной обстановке «и предвещала хороший прием в Бухаре». Он не знал, что под очаровательными манерами подростка и «постоянной улыбкой» скрывалось безжалостное честолюбие и дьявольский характер. Принц не только убил своего старшего брата и после смерти их отца захватил трон в Бухаре, но позднее он же бросил двух английских офицеров в кишащую крысами яму, перед тем как обезглавить их на площади у своего дворца.
