Газета День Литературы - Газета День Литературы # 140 (2008 4)
Но вот один человек обычной внешности, средней комплекции, среднего роста и без особых примет спокойно свернул с середины тротуара, подхватил сумку за матерчатые ручки-петли и пошёл дальше по Тверской-Ямской. Никого из идущих с ним рядом или чуть сзади это не удивило и вообще не вызвало никаких эмоций. Было понятно – человек знал, что делал.
Как выяснилось позднее, в течение нескольких дней точно такие же сумки обнаруживались и на других улицах Москвы, и разные люди в разное время забирали их и исчезали в толпах москвичей, ничуть не удивлённых происходящим.
И лишь несколько позже, когда один, другой, третий честный труже-ник города-героя Москвы, случайно или по делу раскрывший свою сберегательную книжку, не обнаружил в ней большой, не очень большой или совсем малой суммы и обратил свой вопросительный взор в соответствующем проблеме направлении, тогда только некто компетентный объявил на всю страну, что в стране произошло удивительное явление.
Приватизация!
Да, было. Кто-то в отчаянии возопил, кто-то запил, кто-то спился по той же причине. Некоторые перестали работать, а некоторые делать детей. Но вот прозвучало новое слово: конcенсус! Поначалу решили, что это всего лишь синоним народного выражения "полный абзац" – ошиблись! Как раз наоборот! Оказалось, что конcенсус – это когда тебе дают по морде, а ты, добросовестно сопоставив объективные и субъективные причины данного мордобития, отчётливо понимаешь объективность кулака и позорную субъективность собственной совкоморды.
Наконец, было объявлено, что вступили мы в новую эпоху – эпоху постиндустриальную, где всё не как раньше. Там, где раньше дымили заводы, теперь коптили костры бомжей; где раньше делали ракеты, начали делать мясорубки…
Потом вдруг все принялись себя позиционировать. И так и этак, и этак и так. Жить стало интересней!
А уж когда появилось слово "гламур", и дерзкие гламурщики рискнули демонстрировать по телеку совкам и прочим недотёпам туалеты из чистого золота – присмирел народ, ведь ещё Ленин мечтал пустить золото исключительно на строительство отхожих мест.
У интеллигентов свои радости. Постмодерн! Опять же недотёпы решили, что постмодерн – это после модерна, так сказать, назад к классике. Ничего подобного. Модерн – это чёрный квадрат в рамке, а постмодерн – чёрный квадрат на чёрном фоне и вообще без рамки. Потому что рамка – визитка тоталитаризма, авториторизма, фашизма, обскурантизма и клерикализма. Отпозиционировав себя как противников вышеназванных "измов", интеллигенция, которая теперь назвалась элитой, занялась пересмотром происхождения территориальной культуры, в частности агитпропный тезис о её народности.
Что ж, известно: можно ценить молоко и при этом справедливо презирать корову за обосранный хвост.
В том не противоречие, но высокая диалектика. А диалектику даже постмодерн не отменял.
А меж тем за общенародные дела взялись люди особого социального происхождения. Обычных людей, как известно, находят в капусте. А тех, особых, их в своё время находили в куче партбилетов, ещё не выданных или уже отобранных. Так вот, те, что из кучи, и ещё некоторые, которых, Бог знает, откуда приносили аисты – аиста ведь никакой радар не берёт – взялись они, отчаянные, за пятьсот дней отстроить пирамиду всеобщего благоденствия. Конечно, тут же нашёлся выскочка, заявивший, что за шестьсот секунд готов похерить любую пирамиду. Всё завертелось, закрутилось, потом как-то замялось, затёрлось, и тогда-то пришли настоя-щие: дилеры, киллеры, рокеры, брокеры и менеджеры, и с того момента начался новый этап истории бывшего народа-Богоносца, каковой и продолжается ко всеобщему интересу…
Герман Садулаев БЛОКАДА
Гул тяжёлых бомбардировщиков не стихал уже ни днём, ни ночью. Иногда слышался визг и скрежет железа, крики и ругань, потом выли сирены пожарных и милицейских машин – стало быть, сбили паразита!
Маленькая девочка до вечера сидела у мутного окна, крест-накрест заклеенного жёлтой бумагой: светомаскировка. Однако свет и вечером не включался. Лампочка в комнате давно перегорела. Зато и счёт за электричество платить не приходилось.
Собрав на сморщенной ладони крошки чёрного хлеба, девочка отправила их в беззубый рот и долго жевала дёснами, смачивая тугой и бедной слюной. В сумерки, пересчитав в который раз деньги – несколько мятых бумажек и горсть железных монет, она упрятала кошелёк в облезлую сумку, натянула на себя пальто фабрики "Большевичка" с разодранной подкладкой, шерстяную шапку, обула резиновые сапоги и вышла в коридор.
За соседней дверью пел и плясал телевизор, муж с женой разговаривали матом. Другой жилец только зашёл в коммунальную квартиру и, проходя на кухню, неловко задел девочку плечом. Она отшатнулась к стенке и, кажется, услышала бормотание:
– Когда ты уже сдохнешь, старая ведьма!
Девочка боком, по стеночке, прошла к выходу и долго возилась с замками двери. Наконец, на лестничной площадке она вызвала лифт, скрипящую клетку, и спустилась на первый этаж.
Дверь подъезда выходила прямо на улицу, к дороге, по которой неслись сплошным потоком машины. Легковые авто, длинные фуры, грохочущие самосвалы, катки и бульдозеры. Почти на всех машинах было написано что-то по-немецки.
Девочка подумала сначала – трофейные. Но люди в машинах не были похожи на русских солдат. Все были злые и страшные. И девочка опустила голову: стало быть, фашисты всё же прорвали оборону.
Девочка пошла по улице, оглядывая вывески и в который раз удивляясь: как быстро оккупанты поменяли все названия! Вот здесь, кажется, ещё вчера была "Булочная". Теперь "Coffee shop" и из-за зеркальной витрины слышна иностранная музыка. А тут, где недавно висело вырезанное из жести тёплое "Молоко", мерцает ядовито-синим люминисцентом написанное по-русски незнакомое и страшное слово: "Супермаркет". Девочка шла дальше, туда, где на углу улицы была аптека. Аптека осталась. Над входом было обозначено крупными буквами – "Drug Store", а ниже, мелкими буковками, для населения захваченного города – "Аптека". И часы работы.
За прилавком стояла девушка, по виду русская. Ох, как много наших согласилось сотрудничать с оккупантами! – подумала девочка. С другой стороны, как их винить? Каждому жить хочется.
Она подошла к прилавку и, вытащив из кармана пальто много раз мятый и сложенный рецепт, протянула продавщице:
– Милая, вот тут мне доктор прописал, от сердца…
– Сколько вам говорить, бабушка, мы бесплатные рецепты не отовариваем! У нас коммерческое предприятие. Вам надо в государственную аптеку, она в четырёх кварталах отсюда. Да и там бесплатных лекарств почти никогда нет. Город средства не выделяет.
Девочка поняла только, что лекарства ей не дадут. Вздохнула и засеменила к выходу. Понятно, станут ещё фрицы нас врачевать? Им своих солдат надо латать и штопать, потому что Красная Армия воюет без продыху и наносит большой урон врагу. Ничего, вот придут наши и подлечат. Надо дотерпеть только, дождаться.
Голова кружилась от голода, в глазах темнело и ныло в желудке. А что, всем сейчас тяжело, такое время. Уже неделю не была в продуктовом, можно бы и купить еды, должны завезти норму по карточкам.
В магазине великолепие било в глаза и в ноздри. Сыры, колбасы, да всё коробки какие-то. Бутыли разноцветные. Весело закупались оккупанты и их пособники. Везли тележки горой нагруженные. Девочка положила в плетёную проволочную корзину половинку хлеба и молоко, подошла к кассе. Нашарила в сумке кошелёчек, раскрыла и высыпала деньги на железную миску.
За кассой сидела тётка толстая, холёная. Эх, разъелась-то как, на распределении!
– Женщина, что вы мне тут опять кладёте? Это старые деньги, такие больше не ходят! И где вы их берёте только? Вам что, пенсию не выдают?..
Пенсия… как же не выдают, вот почтальон приходит, каждый месяц. И сразу следом заходит сосед – "Мамаша, на сто грамм, фронтовых, выдай!"
Разве жалко? Всё для фронта, всё для победы. А я уж как-нибудь. Главное, чтобы нашим бойцам в траншеях согреться, поддержать боевой дух.
Кассирша повела головой на крупной шее и, собрав деньги, засунула их в руку девочке:
– Берите свой хлеб с молоком и идите, идите уже! Вот, в пакет сложите. Да идите вы, не задерживайте мне очередь!
И, повернувшись к соседней кассе:
– Старушка тутошняя, блаженная. Каждую неделю ходит. Жалко её! Я доложу денег в кассу, как закроемся.
