Итоги Итоги - Итоги № 31 (2013)
— Вы только известных людей в академию принимаете?
— Совсем не обязательно. Когда мы в 2007 году делали в Питере театральный карнавал, нужно было сотрудничать с Водоканалом. И руководство Водоканала сказало: мы вам сейчас дадим в помощники нашу крановщицу. Пришла эта барышня, Клава, так мы ее на следующий день приняли в нашу академию! Она человек такого убойного чувства юмора, такого заразительного жизнелюбия и бешеной энергии, что просто нельзя было ее упустить.
— Вы же с Сергеем Курехиным когда-то вместе работали?
— Да, мы с ним начинали — мне очень понравилось то, что он делал, когда я увидел его «Поп-механику». Мы с ним сделали лицедейскую «Поп-механику», соединили его музыку и наши номера. И «Поп-механика» появилась на сцене с козами и петухами — это уже наша часть была. Потом Леня Лейкин, Валерка Кефт, Антон Адасинский организовали трио «Мумие» внутри театра и устроили потрясающий спектакль «Воробьиная оратория» в концертном зале «Октябрьский» с участием теперь, увы, покойных Кола Бельды, Эдуарда Хиля, Бориса Штоколова, Краснознаменного оркестра, хора ветеранов и театра экспериментальной моды. Это была фантастика! И все держалось на таланте Курехина. Светлый человек был Сережа — от него солнце до сих пор идет.
— Знаменитых «Лицедеев» и само название — это все вы придумали?
— И название, и концепцию, и эстетику придумал. Начитался Станиславского, а он везде ругается словами «лицедеи», «лицедейство». И я подумал: это же не ругательство, лицедейство — это радость жизни, любовь, как комедия дель арте, театр как праздник, как творчество, как вспышка энергии. Но Станиславский был идеологом, а я — просто радостный человек и хочу, чтобы вокруг меня тоже все радовались. И решил, что слово «лицедеи» замечательно отражает радость жизни.
— Потом театр «Лицедеи» распался, снова возродился. И это тоже ваша идея?
— Когда мы много лет ездили по Европе со спектаклями, я понял, что романтическая, поэтическая клоунада меня уже не удовлетворяет, она мне стала узка. Да и актеры — у одного возникла одна идея, у другого другая, каждый хочет себя проявить, и всем оказалось тесно в рамках одного театра. Тогда я им сказал: ребята, давайте разойдемся, каждый попробует по-другому построить свою жизнь, свое любимое дело. Мы же не будем ссориться из-за того, кто и что считает правильным или неправильным. А потом опять сядем и поговорим. Это было как раз в 1991 году, когда мы въехали в Россию на танках. Тогда мы закрыли театр «Лицедеи», и все, кто хотел работать самостоятельно, у кого была концепция, связи, разлетелись по всему свету: Сережа Шашелев в Майами, Валера Кефт в Лас-Вегасе, Коля Терентьев в Канаде. Остальные собрались вместе — Аня Орлова, Витя Соловьев, Анвар Либабов. И создали группу, которую назвали «Лицедеи». Что неправильно, потому что публика начала путаться. Но я человек неконфликтный, не стал скандалить, просто сказал, что надо найти свое имя. А они, видимо, решили, что с новым, малоизвестным именем им не выжить, и оставили прежнее название. Сейчас мы снова собрались вместе и уже обсуждаем совместные планы — может, создадим на их площадке школу-лабораторию, будем там учить будущих артистов.
— В российской традиции клоун — свой, домашний, добрый дядя. А в европейской, американской традициях нередко клоун — это зловещая фигура, воплощение зла. Почему так получилось, на ваш взгляд?
— В этом изменении имиджа веселого клоуна виновата американская культура. Они это сделали не со зла, а ради денег — если на этом можно заработать, можно изменить имидж. Основа драматургии — конфликт, столкновение, в том числе добра со злом. Тогда получаются динамика, сюжет. Это чисто драматургический ход, поэтому они сделали клоуна частью ночного кошмара. В России клоун — это как деревенский дурачок, его пожалеть хочется, он беззлобный. А в Мексике клоуны — святые, как в России когда-то считали юродивых. Поэтому в Мексике все бегут к клоунам потрогать их: потрогаешь клоуна — счастье будет. В славянской культуре клоуны, юродивые всегда рядом либо с троном, либо с папертью: чтобы люди помнили о главном — о душе. Ведь если думать только о деньгах, о власти, о наживе — лодка души переворачивается.
— С властью дружите? Она вам помогает?
— Мы делаем свое дело, она свое, иногда пересекаемся. Была такая ситуация: на театральную олимпиаду в Москву мы привезли коллектив, который работает в воздухе на стреле крана. По всем законам нашего государства на это нужно получить особое разрешение, нам никто не разрешает! Тогда я пошел на какое-то совещание в мэрию и напрямую обратился к Лужкову. И Лужков под свою личную ответственность разрешил.
— Вы взрослый?
— Нет, я маленький, всегда считал себя ребенком, люблю шалить. У нас в коллективе всегда такая атмосфера, как на картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Мы вообще очень любим ничего не делать, только праздновать. Самое большое удовольствие — ничего не делать. Правда, я прихожу сюда в 7 утра и ухожу поздно вечером…
— И ничего не делаете?
— Ничего! Творчество — это же не работа, сплошная радость. Уверен, что творчество — один из способов быть счастливым, возможность быть счастливым. Сейчас мы готовим большой праздник «сНежные дети» — собираем человек сто друзей, все поколения — дети, внуки — во Франции. Там есть такое место, где местная власть нас финансирует. Это сад, полчаса езды от Парижа, в местечке Кулумье, на реке, замечательное место — Желтая Мельница. Там я делаю новые проекты, разминаю их, а потом привожу сюда. Мы придумали действие, во время которого родители поступают в мою творческую команду и начинают вместе со мной творить праздник для своих детей. Каждый родитель сначала рассказывает, что он умеет делать — шевелить ушами, прыгать на одной ножке, сажать цветы, — а я из способностей взрослых создаю события и пускаю по ним детей, как Алису в Страну чудес. В прошлом году мы делали там Цветной карнавал, на основе которого планируем сделать одну из новых программ здесь, в Петербурге. «Чудесад», который я собираюсь делать в Питере, тоже похож на тот французский проект. Но в Питере я хочу сделать эти идеи постоянным проектом.
— Ваши дети и внуки тоже клоуны?
— Можно сказать, что отчасти да. Внучка нам каждую субботу делает представление — то балет, то оперу. Ей семь лет, она сама музыку подбирает, актеров, репетирует, во время антракта делает буфет, билеты распространяет, афишами весь двор заклеивает — она уже знает все элементы театра. Хотя необязательно, что она станет актрисой.
— Понимаю, что вы человек мира, но где вы все-таки живете? Здесь, в Петербурге, вы в гостинице обитаете…
— А как еще бывает?
— У людей дом бывает…
— Так это у людей!.. Вот у меня сейчас одновременно четыре проекта в разных местах. В Лондоне у меня компания «сНежное шоу», я там снимаю дом, но сам там не живу. У меня Земля — дом! Какой дом, если я больше месяца в одном городе не жил ни разу в жизни? Я приехал, сделал проект, поехал дальше. В Москве у нас центр уличного театра и клоунады — мы там создаем программы, провели два «Конгресса дураков». В Питере у меня цирк, в Париже — лаборатория.
— Но где вам внучка спектакли показывает по субботам?
— Там, где мы с ней соберемся. Вот скоро в Мексике соберемся — у нас там двухмесячный тур. И вся семья со мной едет — я считаю, что им со мной повезло, они весь мир видят.
— Они выполняют какие-то функции в ваших спектаклях?
— Когда захотят. У нас вообще все живут по замечательному принципу: работай, когда захочешь. На каждом спектакле — двойной состав, сегодня работает тот, кто хочет. Это особая система. Например, если ты опоздал — ничего, просто тортик в следующий раз приносишь. И все очень радуются, когда кто-то опаздывает. А если уходишь последним — останешься без пальто, потому что всегда на одного человека больше, чем пальто. Поэтому последний никогда не работает. И люди выбирают — прийти первым или последним. Понимаете, я никого не наказываю, а только стимулирую путем игрушек и мороженого.
— Как в большой семье. Но чтобы создавать на таких принципах целые спектакли, большие программы и чтобы это дело не развалилось, нужно находить специальных людей…
— Мы так и делаем. В «Лицедеях», например, первый год ученику нельзя было репетировать: за пивом ходить можно, красить лавки можно, а репетировать нельзя. Я так и говорил: увижу репетицию — выгоню. И только на третий год, если человек приживался, начиналась учеба. Потому что право жить лицедейской жизнью нужно было заслужить — отдачей, преданностью, любовью. А когда мы объявили набор в «сНежное шоу» и к нам пришла почти тысяча претендентов, мы отобрали 20 человек. Их и еще человек 20 педагогов посадили на корабль и пустили по Волге на месяц. На любой остров высаживались, в любую деревню приходили. Утром все узнавали, какой сегодня день — день сурка, или Гоголя, или Хармса. Все надевали на себя костюм своего персонажа и должны были целый день прожить в этом образе. Кто справлялся с задачей, получал пригласительный билет на ночной бал на палубе парохода. Это непривычная система, но работает блестяще. Через месяц у нас остались два актера, которые стали работать в шоу.
