Газета Завтра - Газета Завтра 207 (46 1997)
а, может, в жизни вообще.
РОКОВАЯ ОШИБКА ЕСЕНИНА ( Отрывок из нового, дополненного издания книги “Сергей Есенин”. )
Станислав Куняев
В ТЕ САМЫЕ ДНИ, когда Есенин “отбывал срок” в больнице, сидел в Доме Герцена и Госиздате, в Москве разворачивалась драма, достойная шекспировской кисти.
Еще 3 ноября состоялся Пленум ЦК - велась подготовка к XIV съезду. К этому времени ленинградская партийная организация и ЦК были на ножах. Ситуация сложилась такая, что противостояние могло перерасти в открытое столкновение. “Ленинградская правда” становится, по сути, личной газетой Григория Зиновьева, который претендует на то, чтобы стать в партии первым лицом. Занимая пост первого человека в Питере и будучи председателем Коминтерна, он бросает вызов Сталину.
18 декабря Сталин читает политический доклад.
19 декабря Григорий Зиновьев выступает с содокладом.
20-го - выступление Надежды Крупской, поддержавшей Зиновьева.
Это как бы во исполнение “заветов Ильича”. Ленин считал Зиновьева своим личным другом, и последний имел основания полагать. что он - самая реальная кандидатура на должность генсека после отстранения Сталина.
А 21 декабря (в день выхода Есенина из больницы) обстановка на съезде достигла своей кульминации. День рождения Сталина - и выступление зиновьевского соратника, председателя Моссовета и Совета Труда и Обороны Каменева.
“Каменев. …Лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб… Я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединения большевистского штаба (голоса с мест: “Неверно!”, “Чепуха!”, “Вот оно в чем дело!”, “Раскрыли карты!” Шум, аплодисменты ленинградской делегации. Крики: “Мы не дадим вам командных высот”, “Сталина! Сталина!” Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты. Крики: “Вот где объединилась партия. Большевистский штаб должен объединиться”).
Евдокимов с места. Да здравствует российская коммунистическая партия!.. (Делегаты встают и кричат “ура!”, шум, бурные, долго не смолкающие аплодисменты).
Евдокимов. …Партия превыше всего! Правильно! (Аплодисменты и крики “ура!”).
Голос с места. Да здравствует товарищ Сталин!!! (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики “ура!”. Шум.).
Рыков. Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь.
Каменев. Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою (аплодисменты ленинградской делегации).
Голос с места. А кого вы предлагаете?
Рыков. Объявляю десятиминутный перерыв!”
22-го числа бой продолжается. Ни одна из сторон не могла и не желала уступать. 23-го Зиновьев заявил, что если ЦК заткнет ему и ленинградцам глотку “молчаливым большинством”, то о разногласиях в партии узнает вся страна и пролетариат всего мира, и “дискуссия дойдет до низов”. В ответ раздалось: “Пугаете!”, “Не боимся!”, “Ультиматум партии!”
На 28 декабря была намечена речь Зиновьева как председателя Коминтерна и Каменева как председателя СТО. Партия находилась на грани полного раскола. А 23-го вечером был объявлен перерыв на один день.
Каждый из участников этой схватки отдавал себе отчет в том, что проигравший потеряет не пост, не кресло, не место в ЦК. Голову. Игра шла по высшим ставкам.
А теперь представим себе, что означало в этой ситуации кому-либо из людей, причастных к происходящему, узнать о чем, в частности, говорилось 23-го числа недалеко от Госиздата.
Именно в этот день, за несколько часов до отъезда в Питер, Есенин совершил роковую ошибку. Он произнес фразу, которая, похоже, стоила ему жизни. Сидя в пивной напротив Тарасова-Родионова, Сергей заявил:
- Я очень люблю Троцкого, хотя он кое-что пишет очень неверно… А вот Каменева, понимаешь ты, не люблю. Подумаешь - вождь. А ты знаешь, когда Михаил отрекся от престола, он ему благодарственную телеграмму закатил за это самое из Иркутска. Ты думаешь, что если я беспартийный, то я ничего не вижу и не знаю. Телеграмма-то эта, где он мелким бесом семенит перед Михаилом, она, друг милый, у меня.
- А ты мне ее покажешь?
- Зачем? Чтобы ты поднял бучу и впутал меня? Нет, не покажу.
- Нет, я бучи поднимать не буду и тебя не впутаю. Мне хочется только лично прочесть ее, и больше ничего.
- Даешь слово?
- Даю слово.
- Хорошо, тогда я тебе ее дам.
- Но когда же ты мне ее дашь, раз ты сегодня уезжаешь? Она с тобой или в твоих вещах?
- О нет, я не так глуп, чтобы хранить ее у себя. Она спрятана у одного надежного моего друга и о ней никто не знает, только он да я. А теперь ты вот знаешь. А я возьму у него… Или нет, я скажу ему, и он передаст ее тебе.
- Даешь слово?
- Ну, честное же слово, кацо. Я не обманываю тебя.
- Идет, жду.
Что означает сей диалог? Действительно ли у Есенина была в руках эта телеграмма? Как он мог ее получить? Будучи в Царском селе? Каким образом? Или это своеобразная мистификация, проверка “на вшивость” своего собеседника, зондирование “политической почвы” в сей критический момент? Или похвальба - дескать, что взять с Каменева, не такая уж и шишка, коли такой компромат на него имеем… И это притом, что 20 декабря Есенин сообщает Наседкину о возможности издания двухнедельного журнала в Ленинграде через Ионова, то есть непосредственно под “покровительством” Зиновьева, в то время когда еще никто не знал, останется последний или слетит. Все висело на волоске.
Тарасов-Родионов, воспроизведший этот диалог в своих мемуарах, многого явно не договорил, а возможно, и кое-что сознательно исказил. Факт подачи телеграммы действительно имел место, и этот сюжет получил совершенно неожиданное развитие почти десять лет спустя.
На XIV съезде этот козырь, который мог показаться убийственным в борьбе Сталина с зиновьевской оппозицией, так и не был брошен на стол. То ли Сталин считал, что не пришло для него время, то ли сей аргумент мог оказаться чрезмерно обоюдоострым в данной ситуации. Телеграмма была использована год спустя на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна. 13 декабря Сталин произнес заключительное слово, которое по объему превышало его доклад, сделанный неделей ранее и которое окончательно уничтожило идейно Зиновьева и Каменева в глазах собравшихся коммунистов. Причем даже здесь он коснулся этой телеграммы как бы вскользь, прерывая раздавшийся крик “Позор!” репликой, что “Каменев признал свою ошибку, и эта ошибка была забыта”.
На самом деле, ничего забыто не было. Свидетельство тому - буря, разыгравшаяся на закрытом заседании Исполкома в те дни, и речь Сталина на этом заседании, не вошедшая даже в собрание его сочинений.
“Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с тов. Каменевым. Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с тов. Каменевым послали телеграмму на имя Михаила Романова… (Каменев закричал с места: “Признайся, что лжешь, признайся, что лжешь!”) Молчите, Каменев. (Каменев вновь закричал: “Признаешься, что лжешь?”) Каменев, молчите, а то будет хуже. (Председательствующий Э. Тельман призывает к порядку Каменева.) Телеграмма на имя Романова как первого гражданина России была послана несколькими купцами и тов. Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашел ко мне и сказал, что допустил глупость. (Каменев вновь с места: “Врешь, никогда тебе ничего подобного не говорил”.) Телеграмма была напечатана во всех газетах, кроме большевистских. Вот факт первый.
Второй факт. В апреле была у нас партконференция, и делегаты подняли вопрос о том, что такого человека, как Каменев, из-за этой телеграммы ни в коем случае выбирать в ЦК нельзя. Дважды были устроены закрытые заседания большевиков, где Ленин отстаивал т. Каменева и с трудом отстоял как кандидата в члены ЦК. Только Ленин мог спасти Каменева. Я также отстаивал тогда Каменева.
И третий факт. Совершенно правильно, что “Правда” присоединилась тогда к тексту опровержения, которое опубликовал т. Каменев, т. к. это было единственное средство спасти Каменева и уберечь партию от ударов со стороны врагов. Поэтому вы видите, что Каменев способен на то, чтобы солгать и обмануть Коминтерн.
Еще два слова. Так как тов. Каменев здесь пытается уже слабее опровергать то, что является фактом, вы мне разрешите собрать подписи участников Апрельской конференции, тех, кто настаивал на исключении тов. Каменева из ЦК из-за этой телеграммы. (Троцкий с места: “Только не хватает подписи Ленина”.) Тов. Троцкий, молчали бы вы! (Троцкий вновь: “Не пугайте, не пугайте…”) Вы идете против правды, а правды вы должны бояться. (Троцкий с места: “Это сталинская правда, это грубость и нелояльность”.) Я соберу подписи, т. к. телеграмма была подписана Каменевым…”
