Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №1 (2003)
Что же касается высшего кадрового состава нового руководства партии, то “еврейский процент” (примерно половина) в нем остался. Просто “скомпрометированных” функционеров заменили другие — более молодые, свежие, незапятнанные...
* * *
Когда Гомулка после 1956 года вернулся к власти, он попытался взять реванш — и небезуспешно. Веслав был лидером с харизмой, аскетом сталинского типа. Уже будучи секретарем ЦК, он долгое время жил в обычном доме в двухкомнатной квартирке, потом в четырехкомнатной, не пользовался никакими особыми благами, что весьма раздражало партийную верхушку, которая в 60-е годы уже начинала открывать тайные счета в иностранных банках. Но особую ненависть у врагов Гомулки в партии вызывала его кадровая политика.
13 декабря 1945 года на первом съезде Польской рабочей партии из восьми человек избранного Политбюро четверо во главе с Гомулкой были поляками, остальные евреями. Все пятидесятые и шестидесятые годы Гомулка, несмотря на то, что он был женат на еврейке*, осторожно, настойчиво боролся с этой процентной нормой.
На III съезде Порп в марте 1954 года из 12 членов Политбюро было пятеро евреев. Меньше половины. На следующем съезде, в июне 1964 года, их осталось четверо. А в секретариате ЦК из восьми всего лишь двое. Мафия забила тревогу. Тут же собрался ЦК евреев в Польше, где началась выработка плана борьбы с Гомулкой. Но бороться с ним было непросто. Веслав был популярным и в рабочей, и в крестьянской среде, которую он, несмотря на натиск “товарищей по партии”, защищал от создания колхозов в Польше по советскому типу. Вскоре — в 1967 году — он довел количество евреев в Политбюро всего лишь до двух единиц и, что самое “страшное”, поддержал антиизраильскую позицию СССР во время ближневосточной войны 1967 года. А когда в 1968 году при нем польские евреи стали массами эмигрировать из Польши и Гомулка приступил к устранению с партийных и государственных постов всех функционеров, которые публично выступали в поддержку Израиля, то его в еврейских кругах предали окончательной анафеме и борьба с ним началась не на жизнь, а на смерть. Вся эта политическая вакханалия началась в Польше весной 1968 года, почти одновременно (и не случайно) с чехословацкими событиями. Для борьбы с Гомулкой в молодежной среде была создана сеть так называемых “коммандосов”, которым было доверено рисковать своей репутацией, положением в обществе и даже свободой — но везде и всюду разжигать очаги восстания против Гомулки и верных ему людей.
В числе главных “коммандосов” были Адам Михник (Шехтер), Яцек Куронь, Хенрик Шлайфер, Антони Замбровский, Виктор Гурецкий-Мульрад — еврейские отпрыски высокопоставленных родителей, основателей компартии, членов Политбюро и ее Центрального комитета. Проводя некоторую аналогию, можно сказать, что в СССР им соответствовало поколение детей пламенных революционеров, носивших фамилии Якира, Литвинова, Окуджавы, Антонова-Овсеенко и т. д. (но разница была в том, что их высокопоставленные отцы сложили головы в 37-м). Опекал этот молодежный спецназ не кто-нибудь, а один из ближайших “сподвижников” Гомулки член Политбюро Порп Эдвард Охаб... Студенческие демонстрации, бурная деятельность диссидентского клуба “Кривое колесо” (помните, у нас в конце 80-х была телепрограмма Беллы Курковой “Пятое колесо”?), чрезвычайный съезд варшавских писателей с антигомулковской резолюцией, тысячи листовок в Варшавском университете, провокационная, нарочито антирусская постановка “Дзядов” Мицкевича в Варшаве — через все эти испытания Веслав прошел с честью.
Правда, однажды его противостояние с врагами власти было им проиграно. Клуб “Кривое колесо” являлся в Варшаве своеобразным легальным штабом по выращиванию в студенческой среде еврейских диссидентов высокого класса — будущих разрушителей социалистической системы. Как это ни парадоксально, но их оберегали и поддерживали многие евреи-коммунисты, занимавшие высокие посты в официальных партийных и государственных кабинетах.
Один из основателей клуба Михал Брыстигер был сыном директора департамента кадров Министерства безопасности Луны Брыстигеровой, активным деятелем клуба был сын члена политбюро ПОРП Антони Замбровский... Еврейские коммунисты, согласно их племенной мудрой поговорке, никогда не держали яйца в одной корзине.
В декабре 1961 года сотрудники польской госбезопасности обнаружили, что публицист Хенрик Холланд, бывший работник ЦК, передал французскому журналисту информацию, которая содержала государственную тайну.
Об этом было доложено Гомулке, тот приказал начать следствие, и в таком положении Центральный комитет евреев уже никак не мог спасти своего человека, который мог выдать многих. Руководство ЦКЕ пошло на крайние меры. Холланду передали провокационную записку о том, что помочь ему невозможно, что его ждет смертный приговор (хотя никакого суда еще не было), а потому он должен во имя общего дела стать мучеником и жертвой режима. Узнику была поставлена задача: рассказать офицеру, ведущему следствие, что в его квартире есть тайник с секретными документами, поехать вместе со следователями на квартиру, и когда они будут вскрывать паркет возле балкона, где якобы находится тайник, выброситься с балкона на мостовую. За это Холланду была обещана забота о его семье, в первую очередь о любимой дочери Агнешке Холланд, в будущем популярной фигуре польского кино, сценаристке кинокартины “Без анестезии”. Дьявольский план был осуществлен, Холланд врезался головой в бордюрный камень. А его похороны клуб “кривого колеса” превратил в яростную политическую демонстрацию. Записка с инструкцией Холланду, как ему обмануть следствие и выброситься из окна, была найдена в его ботинке, но ее содержание осталось тайной для общественности, и Холланд снискал себе героические лавры.
Во время кульминации мятежа — истерического митинга (март 1968) во дворе Варшавского университета по инициативе верных Гомулке партийных руководителей к студентам прибыли рабочие, попытавшиеся утихомирить студентов, но это не помогло. Власти бросили на подкрепление дружинников — тщетно. И лишь милиция разогнала “коммандосов” и разогретую ими студенческую массу. На следующий день враги Гомулки раздают по Варшаве листовку, в которой напечатано, что в университете 8 марта от рук милиции погибла беременная студентка Баронецкая.
Позже оказалось, что она вообще на митинге не была (лежала дома больная), что не была она и беременной, но подлая сплетня всколыхнула молодежь, которая вышла на улицу с криками “Романа в Политбюро” (речь шла о еврее Романе Замбровском). Еще весь март студенты митинговали, протестовали, и даже по примеру французских студентов во времена де Голля громили витрины и киоски. Тогда Гомулка пошел ва-банк, обнародовав связь “еврейских верхов”, недовольных его политикой, со студенческими низами... Это испугало заказчиков мятежа, и они отступили. Чехословацкий вариант в Польше не прошел. Даже советское вмешательство не понадобилось.
Но через два года враги Гомулки сделали ставку на рабочих и подготовились к бунту куда серьезней. В начале декабря 1970 года группа высших партийно-правительственных функционеров (Альбрехт, Циранкевич, Зажицкий-Неугебауер, Верьмен) разработала провокационную программу повышения цен на продукты, и она в первую очередь была объявлена на Гданьских судоверфях перед рождественскими праздниками. Гомулка, который в эти дни закончил изнурительную работу по подготовке и подписанию мирного договора со злейшим историческим врагом Польши — Германией, был в состоянии эйфории от своего выдающегося дипломатического достижения и не разглядел сути экономической провокации, затеянной его партнерами по партийному руководству. Рабочие судоверфи, узнав о повышении цен, возмутились, прекратили работу, вышли на улицу (как впоследствии в 1991 году сделали наши шахтеры из Воркуты и Кузбасса). Начались митинги, на которых заправилами были вожди мартовского мятежа 1968 г. Они призвали рабочих идти “качать права” в партийные комитеты, по пути начались погромы автомашин, магазинов, киосков и даже железнодорожного вокзала. Несколько погромщиков были арестованы. На утро следующего дня толпа вновь вышла на улицу и потребовала их освобождения. Она подошла к воеводскому комитету ПОРП и подожгла первый этаж. Милиция начала стрельбу холостыми вверх, провокаторы из толпы закричали, что расстрелян ребенок. Позже оказалось, что это ложь, поддержанная радиостанцией “Свободная Европа”. Но в те минуты толпа, услышавшая о “смерти ребенка”, пришла в ярость и растерзала первого попавшегося милиционера... Милиция начала отстреливаться по-настоящему, появились первые убитые и раненые. Столкновения милиции и рабочих быстро разгорелись по всему побережью — в Гданьске, Щецине, Эльблонге. Они продолжались 2—3 дня, за которые милиционеры и охрана тюрьмы, которую хотели захватить нападавшие, застрелили 40 человек, 500 было ранено, а от рук провокаторов, хулиганов и отчаянной молодежи, вооруженных ружьями, железными прутьями и бутылками с бензином, погибло 17 милиционеров. Увечья получили 580 милиционеров, 51 дружинник и 69 солдат. Атмосфера четырехдневной гражданской войны была такова, что никакие усилия Гомулки и секретарей партийных комитетов, никакие выступления, речи, статьи генералов, агитаторов, части сознательных пожилых рабочих, руководителей предприятий не возымели в эти дни на умы мятежников никакого действия. Мятеж развивался, доходил до вершины и угасал, согласно своим внутренним законам развития.
