Лев Рубинштейн - Словарный запас
О взаимосвязи текущей политической ситуации и той или иной степени сервильности учебных курсов истории не имеет смысла особо распространяться. Да и не вчера, и даже не позавчера эта взаимосвязь установилась. Когда в школах Франции при Наполеоне III в программу ввели курс современной истории, братья Гонкуры в своем дневнике записали: «Угодничество сделано предметом школьного обучения». С тех пор во Франции, как и во всей Европе, очень многое изменилось.
Но это во Франции. И во всей Европе.
У нас тоже многое изменилось. Ушли в далекое прошлое марксистско-ленинские клише. Никакого «пролетарского интернационализма», никакого «социалистического гуманизма», никакого «построения бесклассового общества в одной отдельно взятой» — никакой такой хренотени нам теперь не надо, обойдемся и так.
Перечитав предыдущий абзац, я обнаружил забавную опечатку. Слово «бесклассовый» я набрал без буквы «л». «Бескассовым» получилось наше прежнее, отдельно взятое общество. Теперь наше общество сделалось вполне «кассовым», оставаясь при этом «отдельно взятым», то есть в данном случае «суверенным». И в полном соответствии со старинной сталинской доктриной обострение «кассовой» борьбы находится в прямой пропорциональной связи с фактором «отдельновзятости».
Вот и история теперь понадобилась отдельно взятая, а не та, космополитическая и «общечеловеческая», которая — на иностранные гранты.
Главное — это чтобы что? Это чтобы вытравлять из россиян чувство вины. Так примерно и сказано.
Каким образом увязывается тотальное отрицание чувства вины с экспансией церковно-православного влияния на жизнь общества — вопрос интересный, но не очень. А главное — неразрешимый. В отдельно взятых государствах такое бывает.
А то, что чувство вины — вредное чувство, это правильно, что и говорить. Ведь если его не вытравишь из общественного сознания — в каковом сознании, заметим попутно, этого самого чувства вины что-то не было сильно заметно и прежде, — то, глядишь, и общество ни с того ни с сего начнет подумывать о том, что чистые руки, горячие сердца и холодные головы его богом данного руководства не так уж стерильно чисты, не столь уж горячи и холодны. Не надо такого внушать обществу, вы чего ваще.
А надо внушать обществу нормальную приблатненную пацанскую этику, где главное — не лохануться, не сознаться, не извиниться, уйти в отказ, в несознанку. Согласно этой этике уступить дорогу, сказать «спасибо», улыбнуться незнакомому на улице, извиниться за то, что наступил кому- то на ногу, — есть признак безнадежного гнилого фраерства.
Наши нынешние не очень уж скрывают своего жульничества и даже им бравируют. Да, мы жулики, дают понять они. А чего — все жулики, кругом одно жулье. Все продается и покупается.
Они ведь не говорят, что не было, допустим, Катыни, боже упаси. Почему не было? Была. Признаваться только не надо. Это не по понятиям. Ты, братан, прикинь: они нам про Молотова-Риббентропа, а мы им про Марину Мнишек. Пусть покрутятся. Латыши нам про оккупацию, а мы им про латышских стрелков. Они нам про права человека, а мы им про Тамерлана. Они нам про XX век, а мы им про II–III–IV до рождества Христова. Нормально? Нормально. Мы же не говорим, что ничего не было. Мы говорим, что не надо в этом признаваться. А то ведь еще и на бабки разведут — им палец в рот не клади.
Бывает, впрочем, иногда чувство вины. То особое чувство вины, какое бывает свойственно очень пьющим людям в периоды похмелий. Особенно их чувство вины обостряется, когда наутро надо обойти всех соседей, которых он еще вчера грозился замочить топором или булавой, нежно поинтересоваться, не обидел ли он вчера кого случайно, и застенчиво попросить трюндель до второго, на поправку. Тогда конечно — чувство вины, и еще какое. Но чуть только такой человек утолит первую жажду, чувство вины сдувает как ветром, уступая место другому чувству-чувству мучительного стыда за свое недавнее чувство вины. «Чего это я! Как этот прям! Чего это я-то виноват? Это они тут все виноваты».
И правда, какое еще чувство вины? Вы чего? Чувство вины — это когда жрать нечего и когда гуманитарная помощь. А вот когда цены на нефть сами знаете какие, то какое такое чувство вины? Мы же вас всех, суки, кормили и освобождали, а вы нас опять на колени, да? Вот когда бабки кончатся и придется опять у вас подзанять, тогда и про чувство вины поговорим. Нам не впервой. А пока что будем гордиться славными деяниями предков, необъятными просторами, ракетами дальнего действия и скоплением природных газов.
Когда слышишь, читаешь, думаешь про все это, все время приходит на ум замечательно остроумное изречение поэта и художника Вагрича Бахчаняна: «Всеми правдами и неправдами жить не по лжи».
Вот, собственно, и вся история. Не новейшая и даже не новая, а очень даже старая история. Простая, прямо скажем, история.
[Эклектика]
Суд над Евгением Онегиным
Было такое в 20-годы прошедшего века педагогическое поветрие — устраивать суды над теми или иными литературными героями. Это для лучшего закрепления школьного материала. Один такой суд, суд над Евгением Онегиным, был очень симпатично описан в «Двух капитанах» Каверина. Там было все как полагается: обвинитель, защитник, свидетели, судья. Суд, в общем.
Это я к тому, что время от времени кто-то призывает подать в суд на кого-то, кто пишет и публикует что-нибудь достаточно запредельное вроде того, что убитый сам себя убил, чтобы скомпрометировать доблестные правоохранительные органы, или что женщина сама себе выбила зубы, чтобы привлечь, наконец-то, к себе внимание. Ну, и многое другое пишут, резвяся и играя, эти чудесные особи.
Не надо в суд. Нет смысла. Ибо эти люди вряд ли являются физическими лицами. Они всего лишь персонажи, литературные герои, порожденные нынешней, постмодернистской эпохой. А если у них и обнаруживаются подобия физических лиц, то и располагают эти лица скорее к физическому, чем к юридическому воздействию.
Конечно, персонажи, а кто же еще. В русскую революцию ХХ века пришли персонажи Достоевского, а дело ее продолжили герои сологубовского «Мелкого беса». Далее «Бесы» все мельчали и мельчали, и мы, как в том анекдоте, постепенно «дое…лись до мышей».
Какие авторы, такие и персонажи. Какая власть, такие у нее мыслители-апологеты, такие у нее агитаторы-горланы-главари. «У меня нету для вас других писателей», помните? И у этих, нынешних, нету для нас других. Но власть и не слишком-то озабочивается на этот предмет. Во-первых, она сама такова, что в ее убогих представлениях это и есть интеллектуальная элита. А во-вторых, зачем? Пипл и не такое хавал.
Короче, и эти сгодятся. А чего стесняться-то? У себя же дома. Да и свобода опять же. Не при совке живем. Марксизма-ленинизма никакого, слава богу, не нужно. Ссылок на решения пятого-десятого съезда-пленума тоже не нужно. Сейчас сляпаем чего-нибудь из смеси всего со всем — того, что слева, с тем, что справа, того, что сверху, с тем, что снизу, того, что спереди, и того, что сзади, советского с антисоветским, космополитического с нацистским, Фукуяму с Мураками и Газманова с Кастанедой. И ведь сожрете, не подавитесь. Да и этого, в общем, не нужно. Ничего не нужно, кроме ленивой и сытой наглости и пятиминутной готовности в любой момент развернуться на сколько угодно градусов.
Вот и замельтешили перед нашими глазами пузыри земли вроде некрупного (если сравнивать, например, с Азефом) провокатора Павловского или какого-нибудь еще выдающегося мыслителя современности наподобие Паркера-Кононенко, как по облику, так и по речевым характеристикам больше всего похожего на недоучившегося провинциального гимназиста, исключенного из седьмого класса за посещение веселых домов.
С оппозицией все ясно — проплаченные Соросами и прочими ЦРУ антигосударственные элементы. Государственные же элементы, чьи неподкупные глаза смотрят на нас с телеэкранов, чьи скупые мужественные глаголы жгут сердца людей со страниц свободолюбивых газет, никем не проплачены — дико такое не то чтобы сказать, но и помыслить, держат круговую оборону, защищаясь от хулителей и подстрекателей всего лишь военно-промышленным потенциалом, сырьевым ресурсом и золотовалютным фондом. А больше ничем. А уставши от газет и телевизоров, они, как в бассейн, ныряют в Интернет, где уже резвятся по-взрослому, ни в чем себе не отказывая, так сказать, без галстуков, да и вообще безо всего.
Ну а если, не ровен час, продуют, смущаться не станут. Вы чего, пацаны, это же правила игры. Вы ваще в каком веке живете? Ну, вы, демшиза. Ну, бля, общечеловеки. Ну, вы, грантоеды, либеральные макаки, правозащитники херовы. Ну, вы, пособники и агенты влияния. Вы же, либерал-фашисты, вообще до сих пор на свободе только лишь потому, что мы и наши эти, как это сказать, клиенты такие добрые и либеральные. Ну, вы даете. Вы чего, обиделись, что ли? Да это же понарошку. Виртуальные сражения. Деловые игры. Морской бой. Ведь общее же дело делаем. Мы же тоже хотим, чтобы все было классно и прикольно. Ну, в смысле, чтоб у нас все было.
