Лев Котюков - Черная молния вечности (сборник)
Аналогичная ситуация нынче складывается с творческим наследием и литературной судьбой замечательного русского поэта Алексея Прасолова.
Лично я с Прасоловым был знаком шапочно в общежитии Литинститута. Помню смутное, похмельное утро ранней осени и чье-то бодрое: «Пошли похмелимся, тут Прасолов на ВЛК объявился!». Кто такой Прасолов, мне было тогда абсолютно до лампочки, главное «похмелимся!..».
Эх, юность ты моя забубенная! Где ты теперь?! И была ли?!
Очень точно портрет поэта передан Владимиром Ивановичем Гусевым в статье «Первая книга»: «…Прасолов, когда был по-житейски „в форме“, был человек собранный, жесткий и умный, болтать не любил, даже в глаза не любил смотреть – как бы для того, чтобы и тут не расходовать энергию попусту».
Вот этот человечек с убегающими глазами и оказался Прасоловым, с которым, увы! больше встретиться не довелось, поскольку на следующий день «по известным причинам» он навсегда исчез из общежития. Но что мне тогда был Прасолов, что я – Прасолову?! Тогдашний мой моральный облик – это Зилов из «Утиной охоты» Александра Вампилова, с коим в те славные годы был накоротке. Желающим уличить меня за прошлые грехи, а ныне этих желающих несметно, настоятельно советую обращаться к «Утиной охоте», лучше, чем у гениального Вампилова, не получится.
А теперь о посмертных открытиях поэта Алексея Прасолова, вернее об его незваных открывателях. Читаю недавно в одном полусолидном издании: «Отрадно, что Прасолов, несмотря на гонения, был сразу замечен и поддержан известными литературными критиками В. Кожиновым и И. Ростовцевой. Они оказали огромное влияние на творческое развитие поэта, благодаря их самоотверженным стараниям творчество Прасолова стало достоянием всей читающей России…» Подобные высказывания звучат на поэтических вечерах и задают тон в окололитературных ямах и подворотнях.
Вот она легенда, вот она, родимая! Р-раз – и сожрала истину. И не поморщилась, не зарделась от мелкого смущения.
Между тем, читаю в предисловии В. Кожинова к сборнику А. Прасолова («Стихотворения», издательство «Советская Россия», 1978) следующее: «Четырнадцать лет назад (т. е. в 1964 г. – Л.К.) меня не только не заинтересовало, но и несколько удивило (!) появление в „Новом мире“ большой подборки стихотворений неведомого воронежского поэта (до этого стихи Прасолова публиковались только в местной печати и едва ли были известны кому-либо, кроме его земляков). Было ясно, что стихи написаны по-настоящему значительным, глубоко мыслящим и сильно чувствующим человеком. И все же не могу не признаться, что не понял тогда главного: в литературу пришел подлинный поэт. Я видел в его стихах сильные, яркие, полные смысла строки, но не разглядел того целостного поэтического мира, который уже созрел в душе их создателя. Стихи, взятые в целом, воспринимались как нечто прозаичное, несколько даже рассудочное и лишенное того высокого артистизма, без которого не бывает истинной поэзии (!). Но вместе с тем теперь ясно, что поэта полнее можно было бы увидеть и в тех стихах, и горестно думать о своей тогдашней незрячести. Я не разыскивал новых стихотворений Алексея Прасолова (а ведь вскоре вышли сразу две его книги), не думал о нем, хотя подчас и слышал его имя и не забывал о той журнальной подборке. Лишь в 1976 году я снова встретился с его стихами – чтобы уже не расставаться с ними…» (т. е. через четыре года после смерти Алексея Прасолова. – Л.К.)
И еще В. Кожинов упоминает о некоей И. И. Ростовцевой, якобы «… сыгравшей большую роль в судьбе поэта», но не подкрепляет свое высказывание никакими значительными фактами из биографии Прасолова.
Но к чему литературной легенде факты? Легенда и без фактуры самодостаточна.
И неудивительно, что в 1984 году в журнале «Литературное обозрение» известный русский поэт, земляк и приятель Прасолова, Анатолий Жигулин с обоснованным несогласием пишет:
«…В некоторых статьях критик В. Кожинов сетовал, что вот-де такого поэта, как Алексей Прасолов, никто не заметил и никто не помог ему в свое время. Полноте, Вадим Валерьянович! Заметили и помогали. Кто заметил и кто помог? Да Твардовский Александр Трифонович! Взял да и напечатал большую подборку А. Прасолова „Десять стихотворений“ в „Новом мире“, в восьмом номере 1964 года, на 13–14 лет раньше Ваших первых статей о Прасолове. А в 1967 году автор этих строк, едва ли более пяти месяцев ведавший стихами в „Литературной газете“, успел-таки напечатать подборку стихов Прасолова. В Воронеже А. Прасолову помогали критики В. Гусев, А. Абрамов, В. Скобелев, О. Ласунский. Алексей Прасолов, как и всякий истинный поэт, бывал порой и одинок. Он писал письма – друзьям, знакомым и незнакомым. Поэтому совершенно неправ В. Кожинов и в своих упорных утверждениях о большом влиянии на творчество Алексея Прасолова критика И. Ростовцевой всего лишь на том основании, что она получила от него, а потом опубликовала несколько писем. Это, конечно, выглядит странно. Наш долг, долг друзей и товарищей А. Прасолова, отвергнуть праздные домысли и восстановить истину».
Думается, нет нужды комментировать данные высказывания как В. Кожинова, так и А. Жигулина, к сожалению, ныне тоже покойного.
Добавлю лишь, что В. Кожинов, отмечая книгу Прасолова «День и ночь», изданную в Воронеже, ни разу не обмолвился о Владимире Ивановиче Гусеве как об авторе статьи о поэте и редакторе книги.
Странно?! Отчего же!.. А зачем литературной легенде истина? Зачем ей правда? Вполне достаточно И. Ростовцевой в качестве как бы вдовы поэта. И наплевать, что жива настоящая вдова Прасолова и хранительница его архива Раиса Андреева-Прасолова, которой поэт посвятил свою последнюю книгу с откровенным эпиграфом из М. Ю. Лермонтова: «Я знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть».
Но, слава Богу, истина, в отличие от рукописей, не горит. Для истины ничто адский огонь. Покойный Жигулин, отмечая людей, помогавших человеку и поэту Прасолову, неслучайно называет первым Владимира Ивановича Гусева. И вообще к Прасолову в Воронеже относились хорошо, даже В. Гордейчев.
Ныне мы публикуем письма Алексея Прасолова, адресованные В. И. Гусеву, в период их совместной работы над первой книгой поэта «День и ночь» – быть может, самой главной.
Не удержусь от одной необходимой цитаты из письма А. Прасолова – В. Гусеву:
...«…Привез бы я тебе винограду, но здесь он исчез – и местный, и грузинский. Что-то рано дохнуло холодом. Осень – грязная нищенка даже здесь. Ни одного яркого листа. Когда смотришь на землю сверху – становится душно: вся избита, размолота и затянута дымом. И какая тонкая оболочка жизненных газов окружает землю! Жутко. Ведь вся она будет, в конце концов, отравлена нами. И летя, не уйдешь от земли…
Все. Будь здоров. Жму руку…
Спасибо
За Чюрлениса. „Истина“ запомнилась.
26.10.65. Алексей».
Речь идет о картине Чюрлениса «Истина». Творчество этого художника, открытого поэту Владимиром Ивановичем Гусевым, оказалось созвучно тогдашнему настрою души Прасолова.
«„Истина“ запомнилась».
И ох, как хочется верить, что всем, кому дорога русская поэзия, запомнится все-таки истина, что свет истины неизбежно сокрушит темный морок домыслов и легенд.
В качестве приложения к статье публикую рецензию Вл. Гусева «Первая книга» и письма А. Просолова, адресованные лично Вл. Гусеву, с любезного разрешения Владимира Ивановича.
Владимир Гусев
Первая книга
О поэте Алексее Прасолове в эти годы говорено много. Отчасти он даже вошел в моду, хотя нет слов более несовместимых, чем «Прасолов» и «мода». Не желая примыкать к чьей-либо литературной удаче, тем более посмертной и вообще какой-то печальной, должен, однако, напечатать некоторые из писем Прасолова ко мне. Цель этой публикации, во-первых, чисто историко-литературная. Переписываются два литератора, в чем-то близких, в чем-то различных по взглядам на свое призвание, и, естественно, все приводимые здесь письма Прасолова имеют отношение не только к его личным делам, но и к его пониманию творчества. Это тем более важно, что в последнее время те или иные поэтические и критические школы стараются, как водится, приспособить умершего и не могущего ответить Прасолова к своим платформам. Так пусть он все же сам заговорит. Не следует из него делать некое дитя, которое якобы только тем и занималось, что кого-то слушало и кому-то было обязано. В воронежской литературной среде творческая несамостоятельность и всякого рода опеки вообще всегда невысоко котировались. Прасолов, когда был по-житейски «в форме», был человек собранный, жесткий и умный, болтать не любил, даже в глаза не любил смотреть – как бы для того, чтоб и тут не расходовать энергию попусту. Так он и письма пишет: кратко, собранно (кроме, конечно, тех случаев, когда он взволнован, хочет выговориться и т. д.). «Дурачком с улицы» он не был. Литературные его воззрения были зрелы и довольно определенны. Высокая классика: Лермонтов, Блок, Есенин. Он пишет статьи (о Есенине и др.).
