Никита Хрущев - Время, Люди, Власть (Воспоминания, книга 2, часть 4)
Примечания (1) То есть с ядерной силовой установкой. Он вступил в строй в 1959 году. (2) МЕНЬШИКОВ М. А. (1902 - 1976) - один из директоров Всероссийского кооперативного общества АРКОС в 1930 - 1936 гг., затем на ответственной работе в Наркомате внешней торговли СССР до 1943 г., заместитель директора в совете Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций до 1945 г., глава Временной комиссии этой администрации в Польше до 1946 г., заместитель министра (до 1949 г. ) и министр (по 1951 г. ) внешней торговли СССР, работник аппарата Минвнешторга до 1953 г., посол в Индии по 1957 г., посол в США по 1961 г., министр иностранных дел РСФСР до 1968 г., далее в отставке. (3) Визит в США состоялся 15 - 27 сентября 1959 года. (4)ТУ-114, первый в мире турбовинтовой межконтинентальный пассажирский лайнер, начал облетываться в 1957 году. (5) Многоместный турбовинтовой самолет ИЛ-18 в 1957 г. уже вступил в строй. (6) Президент США В. Вильсон предложил в январе 1919 г. провести на Прин-цевых островах (в Мраморном море) конференцию всех воюющих в России сторон по вопросу о восстановлении мира. Но первоначально правительство РСФСР приглашения туда не получило. А затем, поскольку ряд белогвардейских группировок отказался от участия в конференции, она не состоялась. (7) Находится среди его очерков и памфлетов "В Америке" (1906 г. ). (8) Эта пьеса писателя и драматурга В. В. Иванова увидела свет в 1927 году. (9) В 1968 году. (10) НИКСОН P. M. (род. в 1913 г. ) - 37-й президент США в 1969 1974 гг. (неполных два срока), являлся вице-президентом в 1953 - 1961 гг. (11) ЛОДЖ-младший Г. К. (1902 - 1985) - сенатор в 1936 - 1944 и 1946 - 1953 гг., один из лидеров республиканской партии США. В 1953 - 1960 гг. являлся постоянным представителем США при ООН и представителем в ее Совете Безопасности. Позднее был генеральным директором Атлантического института международных отношений в Париже, послом во Вьетнаме (1963 - 1967) и ФРГ (1968 - 1969), специальным посланником в Ватикане (1970 - 1977). (12) ПОУЛСОН Н. (13) ТОМПСОН Л. (1904 - 1972) работал в дипломатических представительствах США на Цейлоне, в Швейцарии, СССР (1940 - 1944), Англии, Италии, Австрии. Послом в СССР был в 1957 - 1962 и 1967 - 1969гг. Ряд лет занимал ответственные посты в государственном департаменте. (14) КРИСТОФЕР Дж. (15) БРИДЖЕС Г. (16) РАЙТЕР У. - вице-председатель объединенных Американской федерации труда и Конгресса производственных профсоюзов. Его брат (см. ниже) - В. Райтер. (17) ЖУКОВ Ю. А. (1908 - 1991) с 1946 г. работал в редакции газеты "Правда", с 1962 г. являлся заместителем и в 1982 - 1987 гг. председателем Советского комитета защиты мира. Был членом Центральной ревизионной комиссии КПСС с 1956 г. и кандидатом в члены ЦК КПСС в 1976 - 1989 гг. Лауреат Ленинской премии 1960 года. (18) По-видимому, председатель национального профсоюза моряков Дж. Каррэн либо представитель профсоюза электриков Дж. Уивер. (19) Завод кузнечно-прессового оборудования "Места". (20) Фирма, имевшая в 1959 г. 14 заводов с 45 тыс. рабочих. (21) Главный управляющий предприятием А. Ландан.
ОТ НЬЮ-ЙОРКА ДО АЙОВЫ
Следующие по времени воспоминания - о моем пребывании в Нью-Йорке. Туда мы прибыли из Вашингтона, кажется, поездом. Официально нас встречал глава городского муниципалитета Вагнер. Он, по-моему, принадлежал к демократической партии. Губернатором являлся Рокфеллер, который сменил Гарримана(1). Рокфеллер принадлежал к республиканской партии. Но это не имело особого значения. Встреча была соответственно выдержана в обычном тоне и стиле: вежливость, цветы и пр. В нашу честь Вагнер дал обед, довольно представительный, со многими участниками(2). Думаю, что организация обеда была такой же, как в Лос-Анджелесе: каждый покупал себе билет, как в театр, на право находиться за обеденным столом. Не помню ни речи Вагнера, ни своей, потому что они были стандартными. Ничего особенного я там сказать не мог и говорил традиционно: излагал суть нашей политики борьбы за мир, мирное сосуществование, дружбу, нормальное экономическое развитие, торговлю и т. д., хотя почти никаких экономических связей, включая торговлю, у нас в то время, как я уже говорил, с Соединенными Штатами не существовало. Потом мне сообщили, что в Нью-Йорке по инициативе деловых людей города предполагается организовать в мою честь еще один обед и там обменяться мнениями. Я принял это предложение и прибыл на обед. Не помню, как он назывался, - "Встреча деловых людей с Хрущевым" или "Обед в честь Хрущева". Но помню, что он состоялся в большом зале(3). Опять присутствовало много народа, как минимум, несколько сот человек. Все расположились в большом ресторане, столики в зале были расставлены в западном стиле, то есть не был организован общий стол, как принято у нас, за которым гости рассаживаются каждый согласно своему рангу на установленном заранее месте. Нет, там расположение столиков было иным, ресторанного типа. Однако столик, за которым я сидел, как-то выделялся: если рассматривать обеденный зал как место заседания, то наш стол являлся как бы столом президиума. Начались речи. Не знаю, было ли намечено какое-то ограничение во времени. Все выступали, как хотели, высказывали разные точки зрения по любым вопросам, в том числе о необходимости развивать торговлю с советской страной, но все очень сдержанно, во взвешенных выражениях. Потом должен был выступить я, что я и сделал. В своей речи я хотел, помнится, обрисовать политику СССР в деле мирного сосуществования с упором на выгоду торговли для обеих сторон. Сейчас у меня остались довольно смутные воспоминания о содержании и стиле моего выступления. Слева от меня за двумя или тремя столиками размещались какие-то молодые люди в обычных для такого случая вечерних костюмах. Они ничем не выделялись. Мне подумалось, что эти люди - отпрыски деловых семей. Они настроены были очень агрессивно по отношению к политике советского государства и, следовательно, против меня как его представителя, держали себя вызывающе, подавали недоброжелательные реплики. Меня это возмутило. Я подумал, что они хотят организовать "кошачий концерт" в виде ресторанной демонстрации против СССР, и я решил отреагировать немедленно: тут же прервал свою речь и обратился к ним. Но не уговаривал их не мешать выступлению, а сам перешел в наступление: "Думаю, что я понимаю вас правильно. Вы выступаете против советского государства, против социализма. Но я тут не проситель и не пришел к вам с протянутой рукой просить подаяния, а представляю великий Советский Союз, государство рабочего класса, которое достигло определенных успехов. Поэтому мы и предлагаем вам торговлю на условиях взаимных интересов. Предлагаем мир. Думаю, что такие предложения полезны всем странам мира". Сейчас я вольно излагаю содержание моего выступления, говорю по памяти. Оно, конечно, было опубликовано, так что весь разговор стал достоянием читателей. Молодые люди притихли, а другие стали шикать на них и потребовали, чтобы те держали себя прилично. Так я достиг своей цели, резко оборвав их, продемонстрировал силу нашего государства и свою непреклонность. Это произвело должное впечатление. Далее меня слушали очень внимательно, хотя ничего нового, никаких особых предложений я не внес. Они вытекали из проводимой нами политики мирного сосуществования, развития торговых и экономических связей со всеми странами, в том числе с Соединенными Штатами Америки. Позднее меня известили, что Нельсон Рокфеллер желал бы нанести визит в гостиницу, в которой меня поместили. Я ответил, что охотно встречусь с ним. Я был уже знаком с ним по встрече в Женеве. В согласованный час он приехал(4). Этот живой, подвижный человек одет был элегантно, но без роскоши, именно так, как в то время одевались все деловые американцы. Я говорю об этом потому, что Рокфеллер - не просто капиталист, а крупнейший капиталист. Визит был кратким, без беседы: мы поздоровались и обменялись несколькими фразами насчет того, что уже встречались ранее. Он сказал: "Считал своим долгом нанести вам визит и пожелать всего хорошего". А на прощание он бросил фразу: "Не исключаю или даже надеюсь, что эта наша встреча - не последняя. Возможно, мы с вами будем иметь в дальнейшем деловые свидания". Я ответил, что буду рад встретиться, особенно на деловой почве. Его слова я расценил как намек и на то, что он не теряет надежды занять президентское место. Тогда мы встретились бы в ином качестве, и у нас появились бы другие возможности построения отношений между нашими государствами. Это, конечно, лишь мое толкование его слов, которое вытекало из его реплики. Мне показали Нью-Йорк. Я проехал по улицам, поднимался на самый высокий небоскреб. Все туристы пользовались им ради обзора города. Не знаю, сколько в нем этажей, но, действительно, здание очень высокое. Когда мы поднялись наверх, там гулял свежий ветер. Владелец, не то управляющий домом, сопровождал нас и показывал окрестности(5). Это было впечатляющее зрелище. Небоскребы очень верно описаны в книге Ильфа и Петрова "Одноэтажная Америка". Какое-то их количество имелось тогда и в других городах США. Так, в Сан-Франциско я тоже видел небоскребы, но в Вашингтоне они мне не попались на глаза. Поступило приглашение от господина Гарримана(6) навестить его в собственном доме. Мне передали, что, если я соглашусь на встречу, хозяин пригласит к себе друзей - бизнесменов, с которыми можно обменяться мнениями. Мне это предложение очень понравилось, поскольку предстояла именно деловая встреча, хотя и без заранее оговоренной повестки дня, и в назначенное время я прибыл к Гарриману. У нас к нему сложилось особое отношение. Во время второй мировой войны он являлся послом США в Советском Союзе. Мы его рассматривали как доверенное лицо президента Рузвельта, посол проводил политическую линию, которая нам импонировала: он считал необходимым укрепление военного союза против гитлеровской Германии, и все, что было в его силах, использовал для поддержки СССР. Главным образом поддержка заключалась в обеспечении нас материалами, необходимыми для производства оборонной техники, особенно металлами. Нужно отдать США должное: они дали нам очень многое. Я уже говорил ранее в своих воспоминаниях и повторяю здесь, что в деле поддержки Советского Союза решающим тогда был вклад США. Но каждому мало-мальски мыслящему человеку должно быть ясно, что это не было какой-то любезностью вследствие уважения к нашему строю и нашим политическим взглядам, тем более к коммунизму в принципе. Нет, это делалось сугубо на коммерческой основе: мы вам даем сталь, дюралюминий, бензин, тушенку и прочее, а вы своей кровью платите за это в борьбе с гитлеровской Германией. Но обстоятельства наши были таковы, что не давали нам выбора. Мы стремились выжить, поэтому согласны были и на такие условия, да еще благодарили. Ленин предвидел, что социалистическая страна может использовать противоречия между капиталистическими странами в своих интересах. И вот Сталин сумел убедить США оказать нам помощь. В этом вопросе я абсолютно согласен со Сталиным, который тоже очень высоко ценил помощь со стороны США: неоднократно в беседах лично со мной или в узком кругу членов Политбюро он говорил, что, если бы не Америка, не ее помощь, мы бы не справились с Гитлером, потому что лишились многих заводов, средств и материалов, необходимых для ведения войны. Роль Гарримана была тогда большой. Он понимал: чем больше мы получим оружия, тем лучше будем воевать, тем больше обескровим гитлеровскую армию, тем легче достанется победа Соединенным Штатам. Заплатив и нашей кровью, они хотели прийти к победе над общим врагом и занять соответствующее положение в мире. Его они и заняли после войны. Я слышал, что Гарриман был у нас до победы революции владельцем разработок марганцевых руд в Грузии(7). Со слов Сталина знаю, что когда мы заняли финский город Петсамо, возле которого имелись никелевые разработки, принадлежавшие какому-то канадскому обществу, то обнаружили, что их акционером являлся Гарриман(8). После войны Петсамо вошел в состав Советского Союза под названием Печенга. Как объяснял Сталин, так мы заимели общую границу с Норвегией, а главное, нас привлекал никель. Исторически эта территория осваивалась когда-то и русскими людьми, там жили русские поселенцы(9). От них остались различные памятники. Кроме того, данный район имел большое стратегическое значение, обладая незамерзающими портами для гражданского и военно-морского флота. Помню, как Сталин высказывал мнение, что надо хоть и не полностью, но какую-то все же компенсацию дать Гарриману. Не знаю, было ли это сделано. Я уже говорил ранее, что Сталин, даже высказываясь, никакого обмена мнениями в то время уже не терпел. Мог слушать нас, если это не противоречило его пониманию вещей, но не нуждался в каких-либо советах, вел себя как диктатор, единолично решая все вопросы. Я это вспоминаю, чтобы подчеркнуть, каким было отношение Сталина к Гарриману. Считаю его правильным, потому что Гарриман своей политической линией заслуживал этого. Посол ведь играл большую роль, потому что контакты США с СССР шли прежде всего через посла, и многое зависело от того, как он докладывал и как излагал наши пожелания. Гарриман относился с пониманием к интересам Советского Союза, хотя через помощь нам проглядывали обеденные ложки интересов США. Когда я прибыл в дом Гарримана, то увидел группу бизнесменов, которых он пригласил по своему усмотрению. Их было человек 15 - 20. Большая комната была вся заполнена присутствующими. Собрались люди разного возраста и внешнего вида, типичные капиталисты, но отнюдь не фигуры со свиноподобными физиономиями, как изображали их на наших плакатах времен гражданской войны. Они вовсе не походили на плакатных буржуа. Некоторые были одеты вообще довольно скромно, и их костюмы ничем не свидетельствовали, что владельцы этих одеяний являются крупнейшими капиталистами. Гарриман познакомил меня со всеми, каждого представил, рассказал, чем он владеет и какую продукцию производит его фирма. Там собралось немало интересных для нас людей. Потом подали вино. Какие были напитки, сейчас не помню, но шампанское стояло на подносах. Прием был не за столом: в большом зале люди сидели или ходили и беседовали друг с другом. Позднее и у нас ввели такой вид приема. Ведь когда устраивается просто обед, то все сидят за столом, и тут невозможны широкие контакты, потому что раз тебя посадили, то можно перебрасываться фразами с соседями справа, слева или перед собой, а с другими поговорить нельзя. Когда же люди имеют свободное передвижение, то поговорят, с кем хотят. Признаться, когда Гарриман предложил мне такую встречу с влиятельными лицами, я питал некоторые надежды на возможность установить деловые связи. Однако не сразу все делается. Как говорится, и Москва не сразу строилась. Начинать надо с малого. И когда я стал беседовать с присутствующими, то увидел, что нет никаких надежд на то, чтобы лед тронулся тут же: условия для развития экономических связей еще не созрели. Помню, Гарриман представил мне владельца химических предприятий, человека лет 50 - 60, довольно грузного. Он хорошо говорил по-русски и, кажется, был евреем по национальности. А разговаривал он таким тоном, который не обещал никаких деловых контактов, и задал вопрос: "Ну что нам торговать с вами? Что вы могли бы нам продать?". Это были не только его вопросы. Такую фразу я очень часто слышал, когда был в Америке, при встрече с деловыми людьми. Данный же бизнесмен сказал, что согласен за золото и сейчас продавать нам товары. Впрочем, его слова не соответствовали действительности, потому что имелось вето конгресса на продажу социалистическим странам определенных видов товаров или сырья. Курили, в зале плавал табачный дым. Многие подходили ко мне и перебрасывались фразами. Велось прощупывание: что это за человек? С чем он приехал? Главным образом, думаю, что тут был нажим, стремление оказать давление, создав впечатление о безысходности ситуации. Может быть, они хотели выступить единым фронтом с правительством, чтобы мы приняли их условия, продиктованные нам? Условия были не только экономические, но и политические, такие, против которых мы ранее воевали и готовы были биться до последнего. Таким образом, встреча у Гарримана ничего нам не дала. Не скажу, что она меня разочаровала, но если я и питал какие-то надежды, то они не оправдались. После данной встречи деловые люди уже ничем себя не проявили, не оказывали желательного нам нажима на правительство и не создавали общественного мнения в пользу развития экономических связей и торговли с Советским Союзом. Настало время уходить. Я поблагодарил Гарримана, распрощался с присутствующими и уехал в гостиницу. Какое же на меня произвел впечатление в целом Нью-Йорк? Видимо, не смогу добавить чего-либо большего, чем уже написано нашими писателями и журналистами, которые ездили туда, ходили повсюду, заглядывали во все уголки города во все времена года и все часы суток. Я ведь мало видел Нью-Йорк, как и другие города США. Официальное лицо ограничено в своих действиях и возможностях. Сложилось впечатление, что это очень большой и шумный город. Поражали световая реклама, насыщенность автомобильным движением, сопровождаемым отравленным, испорченным газами воздухом, который душит людей. Как во всяком капиталистическом городе, соседствуют нищета, трущобы и роскошь. Закончилось мое пребывание в Нью-Йорке. Никаких особых антисоветских проявлений против меня и сопровождавших меня лиц я там не видел и не чувствовал. Пешком в Нью-Йорке не ходил, поэтому и проявить неприязнь к нам враждебным элементам было трудно. А вот в Сан-Франциско я как-то встал рано утром, вышел "в неорганизованном порядке" из гостиницы и направился гулять по улице. Тут же за мной увязалась охрана, приставленная правительством. Она меня сопровождала, но сопровождение было корректным. Я видел, что люди, охранявшие меня, ничем не выделялись в толпе и не были в полицейской форме, хотя имелись и полицейские. В Сан-Франциско я тоже нигде не встречал каких-то выпадов, выходок враждебных нам сил, которые, безусловно, были, есть и будут, пока существуют две социальные системы. Даже в одной системе - и то к руководству возникает разное отношение. Занимая высокое положение в Советском Союзе, я получал немало писем, авторы которых довольно резко выражались в адрес политики, проводимой правительством нашей страны. Это всегда бывает. Тем более, когда налицо такие контрастные страны и со столь контрастной политикой, как СССР и США, антагонистические страны. Их государственные системы создают антагонизм, а люди поддерживают его и развивают. Поэтому я, так сказать, "был готов". Если не встречал выпадов, то это не значит, что там нет враждебных сил. Иначе был бы слишком упрощенный подход, непонимание классового подхода. Программой было запланировано и посещение штата Айова. Когда мы прибыли туда, прием оказался хороший, были проявлены должное внимание к нам, вежливость, все церемонии, которые положены при приеме гостей. В Айове было намечено посещение фермы господина Гарста(10). Я очень хотел побывать у него, потому что был с ним знаком. Первый раз я встретился с ним в 1955 или, может быть, 1954 г. в Крыму. Он приезжал в Советский Союз и знакомился с нашими сельскохозяйственными предприятиями. Теперь он пожелал встретиться со мной. Я остался очень доволен нашей встречей. Гарст - интересный человек, прекрасно знающий свое дело. Уже после визита в США я встречался с ним несколько раз в СССР, когда он приезжал и один, и с супругой. Я всегда принимал его, мы беседовали. Собственно говоря, говорил больше он, а я его слушал, поскольку то был очень интересный собеседник, хорошо знающий сельское хозяйство, не лектор и не докладчик, а конкретный деятель. Он сам вел свое высокорентабельное, прибыльное хозяйство и поэтому был интересным собеседником. Когда мы прибыли в Айову, мой помощник Андрей Степанович Шевченко (ранее агроном), уважаемый, скромный, знающий и любящий свое дело человек, передал мне, что установил доверительные отношения с Гарстом, который высказал пожелание о встрече на ферме. При этом он выразил такое суждение: люди, принимающие Хрущева, да и сопровождающие его - городские, привыкшие вставать поздно; они не знают, что такое восход солнца; а он - фермер, встает рано, с солнышком. Вспомнив наши прежние беседы, он сделал вывод, что я, живя ранее в сельской местности и зная крестьянский труд, тоже смогу поступить по-Гарстовски. И через Шевченко он передал предложение: "Хорошо, если бы господин Хрущев согласился и укатил ко мне на ферму рано утром". А когда я появился в Айове, Гарст предложил мне: "Господин Хрущев, поедемте одни, остальные пусть спят, приедут попозже. Я смогу вам все спокойно показать и рассказать". Тут я понял, что он совершенно не представлял себе официальное положение государственного гостя, который не может тайно сбежать из гостиницы в неизвестном направлении. Это было совершенно нереально. Ведь меня сопровождал Лодж и охраняла полиция, которая не имела права выпускать меня из поля зрения. Поэтому согласиться на тайное умыкание вроде того, которое практиковалось в давние времена на Кавказе и в Средней Азии, я не мог. В моем положении гостя президента возникло бы сразу столько шума, когда обнаружится, что гость сбежал! Через Шевченко я передал Гарсту, что раннее уединение нереально, хотя и было бы для меня очень интересным. Когда его план отпал, назначили день и час выезда на ферму. Там Гарст встретил нас. У него были и другие приглашенные. Там я встретился с господином Стивенсоном(11), который сейчас уже умер. Стивенсон выдвигался на пост президента США от демократической партии, но, к сожалению, не собрал нужного большинства голосов. В таких случаях говорят: провалился на выборах. Тем не менее он являлся уважаемым человеком. Я с ним встречался до своего приезда в США, когда тот бывал в Советском Союзе. И во время прежней беседы я сделал вывод, что Стивенсон - реально мыслящий человек, который хочет повернуть политику США в сторону сближения с СССР и взаимопонимания, что он правильно понимает необходимость укрепления дружеских отношений со всеми странами мира, а в первую очередь с такой великой страной, как Советский Союз. Гарст познакомил меня с гостями, супругой и сыновьями. С его супругой я тоже встречался ранее, когда чета Гарстов приезжала в Сочи, где мы провели много часов в спокойной обстановке, хотя и не на поле, а на веранде государственной дачи у самого берега моря. Та беседа тоже была для меня не только полезной, но и поучительной. Я внимательно слушал его и запоминал сказанное, с тем чтобы перенести его опыт на нашу почву. Этот опыт полностью переносим и полностью повторяем, тут стоит лишь вопрос о материальных средствах и соответствующих знаниях людей, занимающихся сельскохозяйственным производством. Нужная же техника имелась у нас в полном наборе и достаточном количестве. Вот какое впечатление произвел на меня этот замечательный фермер! Один сын Гарста был агрономом, о другом не могу ничего сказать, но оба они милые люди. Мне понравилось, что агроном Гарст не только способен был давать указания, а и мог сам сесть на трактор, выехать на поле, произвести вспашку земли или уборку. Это вообще большое достоинство всех агрономов и зоотехников, которых готовят в США в сельскохозяйственных колледжах. Началось знакомство с фермой. Сопровождающих лиц было очень много, включая журналистов. Как говорят у нас: видимо-невидимо. И я вспомнил образное выражение украинского крестьянина, егеря Прокопа. Когда тот хотел подчеркнуть, что уток на болоте видимо-невидимо, то говорил: "Як гною" (что в переводе с украинского означает: "Как навоза"). Не знаю, сколько собралось корреспондентов, но похоже, что огромная армия. Гарст начал знакомить меня со своим хозяйством. Прежде всего мы пошли на ферму, где откармливались бычки. Поглядели на откормочные сооружения - большие сараи, что для меня оказалось не ново. Подростком в 1908 г. я пас овец у помещика, генерала Шаукаса. Какое-то время работал и у помещика Васильченко, который имел тоже крупное имение, но находившееся не на высоком уровне. А имение Шаукаса было высокопродуктивным хозяйством с высокими урожаями зерновых, сахарной свеклы и других культур. Генерал выращивал прекрасных верховых лошадей чистокровной английской породы, большое количество тонкорунных овец, сбывал шерсть. Постройки там были капитальные: строили прежде крепостные, труд был даровым. Стены - из красного кирпича, выглядели, как крепость. Механизации раздачи кормов и водопоя в кошарах и конюшнях, конечно, еще не имелось, использовали колодцы. Конюхи или пастухи бадьей вычерпывали оттуда воду и разливали в корыта. Но в остальном... Говорю об этом, поскольку повидал хорошие помещичьи хозяйства и жалел, что все это в революцию было разрушено. А могло бы ведь пригодиться нашим совхозам и колхозам. Когда я приезжал позднее к себе в Калиновку, то обнаружил, что остался только помещичий дом-дворец, остальное же по кирпичикам было разобрано, хозяйство разрушено. Понимаю, конечно, сколько ненависти накопилось у крестьян, сколько пота они там пролили, сколько крови высосали из них помещики, сколько спин высекли кнутами и розгами. Однако взрыв гнева смел не только тех, которые пороли, но и то, что крестьяне сами создали и чем раньше владел их деспот. Богатства, созданные их руками, могли бы служить людям. Но понимания дела не было проявлено, и по всей России все было сметено. Нового такого крестьяне не построили. Зато власть обрел трудовой народ. Я сделал тут экскурс на несколько десятков лет назад, с тем чтобы сказать, что хорошие постройки видел еще в дореволюционное время. Теперь же я сравнивал. Раздача кормов у Гарста механизирована. Комбинированные корма составлялись из различных полезных компонентов, сбалансированных по всем элементам. Это необходимо для лучшего питания животных, чтобы при меньшем количестве кормов получить максимально возможный привес. Такой подход усвоен всеми фермерами США в их практике. Если фермер этого не усвоит и будет почесываться, как это делается у нас в деревне еще и сейчас в колхозах и совхозах, то такой фермер разорится и вылетит в трубу. Его съедят соперники, и он не выдержит конкуренции на рынке сбыта. Вот большое экономическое достижение американских фермеров, да и не только американских. Советское руководство было осведомлено о таком ведении хозяйства, но не внедряло его у нас, да и сейчас, к сожалению, не внедряет. Мы тоже знаем комбикорм. Но что такое наш комбикорм? Негодное, прелое, полугнилое зерно или какие-то остатки, как украинцы говорят, - смиття, то есть зерно вместе с мусором и землей. Такой корм прямо скармливают скоту или перемалывают с другими компонентами. Еда получается малопродуктивной и не может дать должного эффекта. А минеральные добавки и сейчас очень редко кто у нас использует, хотя они апробированы наукой и рекомендованы учеными. В США же все, что выходит из лаборатории или из-под пера ученого, что проверено экспериментом и дало эффект, сейчас же внедряется. Там существуют специальные организации, которые за особую плату дают рекомендации по внедрению хороших новинок на фермах. С фермером заключается договор; колледж или институт посылает к нему специалиста, который дает указания, организует внедрение новинки и наблюдает за ходом дела, пока оно не будет освоено фермером. Затраты фермера с лихвой окупаются в результате использования новинки в хозяйстве. Помню, как я заметил, что у корыт животными был рассыпан корм, и заметил Гарсту, что это нерационально. В ответ Гарст пробасил: "Да, случаются и неизбежные потери". Он понял, что я пошутил, но все же сказал, что надо подумать об уменьшении потерь. Потом показал мне бычков: в отличном состоянии, прекрасной упитанности, с хорошими привесами. Да иначе и быть не могло. Плохие привесы - плохой хозяин, разорение, крах, продажа имущества с молотка. Гарст был не таков. Он занимал очень хорошие хозяйственные позиции и твердо врос ногами в почву, на которой вел дело. Когда он показал мне силосные башни, то объяснил, что тут налицо вчерашний день: башни уже не используются. Я удивился, а Гарст пояснил, что изучил различные способы силосования и нашел более легкие и доступные. Сейчас в США делают огороженные цементные площадки или же, используя рельеф местности, вырубают коридоры в земле и закладывают силос. Такое его приготовление дешевле, а заполнение лучше, облегчается и доставка животным. При силосовании в башнях надо высоко транспортировать массу, потом ее извлекать. В траншеях этого нет. Мы сначала повторяли опыт американцев в строительстве силосных башен, а потом тоже от них отказались. То есть копировали. И правильно делали, так как своего опыта у нас не имелось. Я ходил и восхищался. Понравилась мне подача воды с помощью самых простых средств механизации: поставили насос, проложили трубы, и вот вам механическая подача воды. Пошли мы на поля. Кукуруза у Гарста была главной культурой. Не помню, какие культуры он еще сеял. Лучший корм для крупного рогатого скота - кукурузный силос. Там хозяйство держалось на монокультуре, на кукурузе. Так как я был знаком с кукурузой, и в СССР имелись хорошие примеры ее выращивания, то я знал, как ее лучше сеять и обрабатывать, чтобы получать более высокий урожай. Мы в то время пропагандировали у себя квадратно-гнездовой посев кукурузы, тоже выдумку американцев, в свое время практиковавших такой способ. Теперь у Гарста я увидел широкорядные посевы, такие, какие использовали до революции наши крестьяне. Я спросил о причине, и он ответил, что при таком способе меньше трудовых и денежных затрат. Он прав. Если сеять квадратно-гнездовым методом, то посевы для уничтожения сорняков и окучивания растений обрабатывают в двух направлениях. Я видел посевы кукурузы на Украине, еще когда работал на заводе, расположенном в деревне. Кукуруза была главной культурой для кормления скота. Бывало, едет украинец на базар в Юзовку, захватит мешок кукурузы и обязательно корыто в арбу, потом насыпает початки в корыто, и лошади грызут кукурузу. Тогда крестьяне обрабатывали ее вручную, поэтому получали хорошие урожаи. А если механизировать производство, когда ручного труда не хватает (а его всегда надо экономить), то более эффективно возделывать кукурузу квадратно-гнездовым методом. Да и другие пропашные культуры тоже. Теперь, когда появились химические средства борьбы с сорняками, американский фермер получил возможность вернуться к широкорядным посевам, обрабатывая их только в одном направлении, а сорняки около стебля уничтожая гербицидами, то есть химическим ядом. И я сказал Гарсту: "Вот наилучшее размещение кукурузы, чтобы был один стебель, максимум два". Ширина междурядья у нас сложилась в 60 - 70 см, американцы же оставляли 80 см, стебель от стебля отстоял примерно на 25 - 30 сантиметров. Я увидел, что в некоторых местах росло в гнезде не по два или по три стебля, а до шести, происходило взаимное угнетение растений. Того эффекта, который мог быть при одном стебле, максимум двух, тут не получишь. Между стеблями должно быть больше пространства, а корневой системе надо дать возможность лучше забирать питательные вещества из почвы и обеспечить хорошее проветривание и освещенность растений. Тогда возникнут благоприятные условия для роста. Это относится ко всем культурам, но особенно к кукурузе, потому что она высокостебельная. Если ее густо посеять, то солнце не станет согревать почву, кукуруза будет расти, но с плохой отдачей. А если вообще запустить посевы, то и початков не будет. Об этом я рассказывал Гарсту. "Да, вы правильно, придирчиво относитесь к посевам, - сказал он, - надо бы делать прореживание вручную, но это требует много ручного труда". Когда мы ходили по полю, нас сопровождала огромная армия журналистов, фотографов и кинооператоров. Они бегали и справа, и слева, и навстречу, и вслед, так как им требовалось заснять нас в разных положениях. У меня сохранилась фотография. Там в объектив попал маститый журналист, господин Солсбери(12). Он в разное время по-разному освещал жизнь СССР, но в любом случае правильно понимал необходимость строить наши отношения на доброй основе. Когда мы шли с Гарстом, Солсбери хотел пробежать перед нами и сфотографировать нас, но Гарсттак рассердился, что отпечатал свою подметку на заднем месте корреспондента. Это все тоже заснято и потом появилось в печати. На этот счет было много шуток и зубоскальства. Вот какие возникали эпизоды. Надо понять Гарста! Видимо, он исходил из соображения, что ферма - его, земля - его, он тут хозяин, пригласил к себе в гости Хрущева, а ему мешают, и он использовал свои законные права. На какого-то другого корреспондента он тоже рассердился, схватил стебель кукурузы и метнул в него: что вы мешаете мне? Одним словом, был разъярен. У него никогда не было прежде и, наверное, никогда не будет после моего посещения такого количества людей на поле. Тут стряслось нашествие, что для сельского хозяйства очень вредно. Гарст боялся, что если ему вытопчут посевы хуже, чем им навредит саранча, то хозяйство потерпит убытки. Лишние люди раздражали Гарста, и он медведем ревел против всего, что ему мешало. Настало время обеда на ферме. Мы с Ниной Петровной осмотрели дом Гарста. Дом был хороший, приятный, обычной архитектуры, никаких лишних украшений: жилой дом богатого, но делового человека, умеющего считать деньги. Я это говорю к тому, что если бы он захотел, то по своим капиталам мог бы себе позволить и роскошь. Но пустые затраты не свойственны Гарсту. Он не жаден, а рационален. На то, что необходимо и дает прибыль хозяйству, не жалеет, а траты, которые не окупаются, считает глупыми. Хорошо, если бы этим капиталистическим принципом руководствовались наши люди, работающие в социалистическом хозяйстве. К сожалению, сейчас, когда я читаю газеты, часто встречаю сногсшибательные примеры того, как нерачительные хозяева пускают народные средства в трубу. Раньше я представлял себе Гарста скромным в делах человеком. Здесь же я увидел его в натуре, в действии и воспылал к нему уважением. Это уважение сохраняю и сейчас. Некоторые скажут: "Как же так? Хрущев коммунист, бывший пролетарий, столько проработал на партийной и государственной работе - и такого мнения о капиталисте, эксплуататоре?". Отвечу: социалистический способ ведения хозяйства более прогрессивен, нет сомнения. Но умение использовать накопленный опыт, бережливость, рациональное расходование средств у капиталистов развиты лучше. Надо научиться переносить на социалистическую почву все полезные знания, накопленные капитализмом. Надо учиться у капиталистов, как призывал нас Ленин. К сожалению, мы, как попугаи, повторяя слова Ленина, очень плохо учимся на деле и еще хуже переносим рациональное в нашу социалистическую действительность. А если бы мы это делали умело, то как бы двинулись вперед! В вопросах оплаты, нормирования труда, обслуживания трудящихся мы, конечно, не можем брать пример с капиталистических предприятий. У нас создаются свои нормы, на основе социалистического законодательства. Тем не менее, многое могли бы позаимствовать и у своих классовых врагов и в переработанном виде перенести их достижения на социалистические предприятия. Вернусь к Гарсту. Расположение комнат дома тоже было рациональным. Мне очень понравилась планировка дома, отвечающего всем современным требованиям. Он был удобен для жизни, хотя и не имел излишеств. Внешне, если посмотреть на одежду Гарста, скажешь, что она была добротна, но не кричаща. Ее владелец не гнался за модой. Этот уравновешенный человек, твердо стоящий на земле, вел большое дело. Не знаю, каковы его капиталы, такого вопроса я не задавал, это неприлично, тут секрет предпринимателя. В заимствовании же опыта ведения хозяйства я был сильно заинтересован. Удивительно все-таки: вот капиталист, а мы коммунисты, но он охотно раскрывает свои производственные секреты и делится ими. Когда он бывал в Советском Союзе и в наших хозяйствах видел что-либо неправильное, то ревностно критиковал это, с гневом набрасывался на тех, кто плохо работал. Казалось бы, капиталист - и хочет лучшего для социализма? Видимо, у него классовые чувства стираются в такой момент, когда он загорается гневом: не делай так, как нельзя делать! Тут он из капиталиста превращался просто в хозяина. Как-то Гарст оказался в колхозе при посеве кукурузы. Ее высевали без одновременного внесения в почву минеральных удобрений. И он набросился на колхозников: "Нельзя без минеральных удобрений!". Конечно, для такого сева нужны особые сеялки. В том хозяйстве таких сеялок не было. Но все равно, удобрения надо было вносить. П
