Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать
Или мы можем процитировать еженедельную колонку Росса Кларка «Работа недели» (в журнале, который я не осмелюсь назвать), где подобраны самые нелепые вакансии, координаторов по гендерным вопросам, бесчисленных специалистов по пропаганде и социокультурным различиям. И зазвучит иная тема: все это не только слишком дорого, но еще и абсурдно. И так оно есть.
Обращаем внимание, что с апреля 2003 по апрель 2004 года численность чиновников только в Уайтхолле выросла на 12 280. Это больше мои друзья, чем население Хенли-на-Темзе. И больше, чем в городке Тейм. Если бы мы, тори, захотели обратить вспять рост английского правительства, только за год понадобилось бы уволить столько людей, сколько живет в Илфракуме, приморском городке в Девоне!
И вот об этой проблеме нам следует подумать более обстоятельно и не потому, что мне нравится Илфракум и там мне когда-то сшили пиджак. Может оказаться, что большая часть из этих 650 000 новых рабочих мест – это «не-работы» в том смысле, что они были созданы по какому-то ненормальному политкорректному алгоритму. Но в то же время мы должны учитывать, что служащие, имеющие эту работу, – люди; у них есть семьи; на них висят кредиты; у них есть право голоса.
В расширении госсектора лейбористами есть одна хитрость: они создали мир госслужащих, чья занятость зависит от политкорректного правительства с высоким налогообложением и высокими расходами. И посему любое новое правительство тори должно понимать, что сокращение госсектора потребует реального мужества и причинит настоящую боль.
Надо признать, что единственная быстрорастущая группа в госсекторе – сборщики налогов, и это неудивительно, если учесть замысловатую сложность правительства Гордона Брауна. Эта страна обрастает налоговыми инспекторами гораздо быстрее, чем медсестрами или полицейскими.
Верно и то, что упрощение налоговой системы, как это сделал Найджел Лоусон, и устранение необходимости в таком количестве этих людей будет великим благом. Но и сборщикам налогов бывает больно, и поэтому мы должны объяснить им, почему их увольнение принесет благо не только экономике в целом, но и им самим.
В первую очередь следует объяснить, что с идеей прополки части новых рабочих мест в госсекторе согласились все партии, и отчет Гершона[87], подготовленный по поручению лейбористов, предусматривал сокращение почти 80 000 рабочих мест. Также стоит повторить, что многие из этих рабочих мест – результат опрометчивых законодательных инициатив: если бесконечно принимать бессмысленный закон об охране труда, то потребуется бесконечное количество работников, следящих за выполнением его норм и так далее. Но самое главное, что рабочие места в госсекторе отвлекают огромные материальные ценности из производственного в непроизводственный сектор экономики, в то время как в частном секторе на рынке труда спрос доминирует над предложением и квалифицированных людей не хватает. Есть и другие виды работ, ждущие своих исполнителей, и будет неплохо, если будущая перетряска кадров направит людей обратно на этот рынок.
Друзья мои, как я обнаружил, не бывает катастроф, есть только возможности. И воистину это возможности новых бед.
2 декабря 2004 г., The Daily TelegraphВспомните, что случилось со Скаргиллом
Я помню точно, где я был, когда впервые пережил приступ дикой правой ярости. Это было в 1984 году, во время завтрака – примерно в 10.40. Я почти поднес полную ложку хлопьев Harvest Crunch ко рту. Дело происходило в общей комнате для студентов колледжа, где я учился.
Предыдущие два десятилетия мое отношение к политике представляло собой точно выверенную смесь цинизма и апатии. Я читал под одеялом все, что угодно, но только не «Хансард». Как и все ученики нашей школы, я испытывал некоторый энтузиазм, когда вернули Фолклендские острова, но в остальном мне было, честно говоря, на все наплевать.
Иногда я просматривал статьи политических колумнистов в газетах и удивлялся, как им могут платить за такую ерунду. Я понятия не имел, кто члены кабинета. Мир был слишком прекрасен, чтобы тратить время на такие вопросы.
Итак, я сидел в состоянии восхитительного безразличия, похмелья и, вероятно, любовного томления, когда случилось то, от чего мой мозг внезапно пронзило чувство гнева. Кто-то прогремел перед моим носом жестяной банкой.
Я поднял глаза. Перестал жевать хлопья Harvest Crunch. Это был один из козлобородых марксистов. Он хотел, чтобы я раскошелился на шахтеров. Как правило, если нужно, я даю деньги, как и любой другой: на списание долга, излечение проказы – можете на меня рассчитывать.
Но, сунув руку в карман, я вдруг вспомнил статью, которую прочитал об этих шахтерах и о том, какой хаос они вызвали своей незаконной забастовкой. «О-о, – сказал я своему однокурснику. – Нет. Этим проклятым забастовщикам не дам ни копейки, так как, насколько я понимаю, им просто задурили головы, законных представителей у них нет и они просто пытаются сместить избранное правительство страны».
Козлобородый студент-марксист (думаю, он сейчас работает в Goldman Sachs) посмотрел на меня с таким удивлением, что чуть не выпрыгнул из своего полупальто, но я стоял на своем. Мое возмущение даже стало расти. И теперь, когда я со смешанными чувствами предвижу кампанию неповиновения в отношении охоты, я, конечно, вспоминаю тот инстинктивный взрыв возмущения представителя среднего класса.
Прошлым вечером я выступал перед аудиторией, численностью человек 200, с речью о чудовищности запрета. Когда я резко раскритиковал Блэра за его трусость, раздались аплодисменты и выкрики «Верно!». «Можно понять, – сказал я, – почему жители сельской местности чувствуют, что их предали, и многие выражают желание поднять знамя восстания». Пока я говорил, между столиками пронесся крик. «Отис[88], – кричали все. – Нам нужен Отис!» По всей Англии тысячи людей жаждут увидеть того, кто возглавит восстание. Им нужен Спартак, Уот Тайлер или Жанна Д’Арк.
Им действительно может стать Отис, сын Брайана Ферри, основателя арт-рок группы Roxy Music, а может и кто-нибудь другой. В еженедельнике The Spectator Чарльз Мур[89] говорит, что организация Союз сельских жителей прошла период своего Чемберлена и теперь ей нужен Черчилль. Чарльз слишком скромен, чтобы сказать, что он сам идеально подходит на эту роль и что всю свою жизнь он положил на подготовку к этому моменту и к этому часу.
Но если у них не получится уговорить Чарльза пойти к ним на службу, в следующие несколько недель или месяцев они найдут кого-нибудь другого, и клянусь, что генералиссимус начнет серьезную и организованную кампанию. У этих людей бесчисленное количество «лендроверов». У них земля. Землеройные машины, бульдозеры и неограниченный доступ к органическим удобрениям. Они владеют полями, примыкающими к ключевым стратегическим железным дорогам и шоссе. Они знают всё о том, как жечь тюки сена. И они, несомненно, сумеют вызвать серьезный экономический спад.
Все мои романтические инстинкты говорят мне, что их благое дело возвышенное, благородное и справедливое и заслуживает поддержки. Но когда они заводят речь о «смещении Блэра», должен признаться, меня охватывает страх, что с ними случится потом; и не только с ними, но и с любым другим делом, которым они занимаются.
Вернемся к той забастовке шахтеров и бунту Скаргилла. Вспомните, как поначалу люди испытывали симпатии к бунтовщикам. Их посыл мы поняли: угроза местным общинам, поселки в духе рекламы хлеба Hovis, образ жизни, который никогда уже не вернешь.
Но сельская Британия вовсе не была склонна потакать Скаргиллу слишком долго. И как только появились фотографии полицейских, из-под шлемов которых текла кровь, отношение стало меняться. Вчера на этих страницах Нейл Дарбишир очень точно подметил исходное отсутствие интереса к вопросам охоты у жителей пригородов. В принципе Средняя Англия может интересоваться доктриной свободы, однако если лобби любителей охоты начнет ограничивать право местных жителей пользоваться автодорогами или приезжать домой на ужин, то это им дорого обойдется.
Скаргилл привел своих людей к краху. Поражение забастовки шахтеров не только положило конец воинственности профсоюзов, но и ознаменовало поражение такого рода социализма в целом. Это была катастрофа не только для Национального профсоюза шахтеров. Это была катастрофа для тред-юнионизма. Были дискредитированы сама программа и цели, и с тех пор членство пошло на спад.
И забастовка шахтеров оказалась неудачной не столько из-за выбранной агрессивной тактики, сколько из-за того, что они не добились успеха. Скаргилл сильно злоупотребил настроением общественности. Тактические приемы не сработали, потому что в конечном счете жители пригородов Средней Англии посмотрели на него и сказали: «Все, хватит, мы не хотим, чтобы ты использовал хулиганскую тактику для свержения избранного правительства».
