Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
В отличие от авторов «Детотрясения», М. Клупт – профессиональный демограф, весьма квалифицированный, хорошо понимающий различия между показателями условного и реального поколений, и он, конечно, не станет рассуждать по поводу «младенца женского пола, который не будет немедленно размножаться». Но зато он утверждает, что «тенденцию к повышению начинают демонстрировать и когортные показатели, подводящие итог демографической биографии поколений. Так, в США, Финляндии и Дании значения СКР для когорты женщин 1965 года рождения были немного выше, чем в когорте 1950 г., а в Швеции и Норвегии практически сравнялись с ними» [Клупт, 2012, с. 68].
Таблица 2. Итоговая рождаемость поколений женщин в некоторых странах
К сожалению, здесь мы снова сталкиваемся с игнорированием разницы между неизбежными случайными колебаниями и альтернативными тенденциями. Приведем некоторые данные по упомянутым М. Клуптом странам (табл. 2). Мы видим действительно значительные различия между когортами 1930 и 1950 годов рождения, но если говорить о когортах, родившихся в 1950 г. и позднее, то здесь можно говорить лишь о весьма небольших разнонаправленных колебаниях, которые при самом большом желании нельзя выдать за признаки появления каких-то новых альтернатив.
Что возможно?
Если даже представители научного сообщества живут по принципу «что вижу, о том пою», реагируя на каждое колебание как на появление новой альтернативной тенденции, то что спрашивать с политиков и чиновников с их генетической заинтересованностью толковать любую позитивную подвижку как свою заслугу?
«В 2007 году в России родилось 1602,4 тыс. детей. В абсолютном выражении это самый высокий результат после 1991 года. Такого прироста рождений (за 2007 год составил 122,8 тыс. детей) не было последние 24 года, а темпов прироста (8,3 % за год) – 52 года. Это прямое следствие мер демографической политики, улучшения экономической ситуации и, в первую очередь, благоприятной возрастной структуры, поскольку многочисленное поколение 80‑х вступило в репродуктивный возраст <…>. В определенных кругах научного сообщества распространено мнение о том, что меры семейной политики малоэффективны при всей их дороговизне и в лучшем случае приводят к сдвигу в “календаре рождений”, т. е. расходы на семейные выплаты не оправданы. Такое суждение противоречит опыту множества стран и опровергается целым рядом авторитетных исследований» [Юрьев, 2008].
Поскольку «авторитетные исследования» не названы, можно предположить, что имеется в виду так полюбившаяся некоторым российским авторам публикация в «Nature» и выполненные ими же ее многочисленные перепевы. Что же касается опыта множества стран, то, вероятно, речь идет об упоминавшемся росте коэффициента суммарной рождаемости в «нулевые» годы (в предыдущее десятилетие он преимущественно падал, так что опыт был, скорее, негативный), но об этом уже говорилось выше.
Колебания показателя итоговой рождаемости реальных поколений в постиндустриальных странах примерно в интервале от 1,5 до 2,1 ребенка на женщину, конечно, возможны, но мне не кажется, что они «столь велики», чтобы можно было увидеть в движении внутри этого довольно узкого коридора разные альтернативы. Эти колебания могут возникать по разным причинам, в том числе и под воздействием мер демографической политики, хотя переоценивать возможности этой политики я бы не стал. Решения о рождении детей принимаются женщиной или супружеской парой под воздействием многих сигналов, поступающих к ним от социального окружения, в котором они живут, меры демографической политики – один из таких сигналов, не более того.
Кроме того, следует иметь в виду, что перед миром в целом стоит задача, сильно отличающаяся от задач «мирового Севера». Человечество (в том числе и та его часть, которая живет на «мировом Севере»), безусловно, заинтересовано в скорейшем прекращении глобального демографического взрыва и последующем постепенном сокращении мирового населения и антропогенных нагрузок на ресурсы планеты. Но это возможно только в том случае, если во всех странах мира итоговая рождаемость поколений на довольно долгий срок опустится ниже уровня простого замещения поколений. В этих условиях появление противоположной альтернативы в странах «мирового Севера» представляется маловероятным.
Но, может быть, она есть на «мировом Юге»? Там все еще существуют страны с очень высокой рождаемостью, в той же Африке наряду со странами Магриба, где коэффициент суммарной рождаемости приближается к европейскому, есть еще немало стран, где этот показатель близок к 6 и даже выше. Казалось бы, вот самый подходящий момент вспомнить о «руслах» и «джокерах», о том, что «культурно-географические регионы Земли обладают своей индивидуальностью» и не обязаны подчиняться «общепланетарным закономерностям» и т. п. Если столь высока «неопределенность в вопросе о том, насколько мощным окажется “высокий аттрактор” рождаемости, локализованный в США, Франции и других постиндустриальных странах, и сумеет ли он “притянуть” к себе такие страны, как Германия, Италия или Япония» [Клупт, 2012, с. 75], то почему бы не поставить тот же вопрос в отношении «высокого аттрактора» Нигера или Уганды, способных «притянуть» к себе Алжир или Тунис? Теория демографического перехода не допускает такого развития события, но М. Клупт не такой уж поклонник этой теории, чтобы она могла помешать ему рассмотреть и такую альтернативу. Однако, странное дело, говоря об альтернативах «мирового Юга», он вообще не касается вопроса о рождаемости, а сосредоточивает все свое внимание на миграции. Последуем за ним и мы.
Южный противовес?
Возможно, отсутствие у М. Клупта интереса к альтернативам рождаемости на «мировом Юге» определяется тем, что наличие или отсутствие таких альтернатив мало затрагивает Россию, тогда как ее миграционное взаимодействие с Югом привлекает все большее внимание россиян и занимает все большее место в общественно-политическом дискурсе. Россия постепенно осознаёт себя частью глобальной миграционной системы, участвует в международной миграции и как реципиент, и как донор, и появляется необходимость лучше разобраться в том, что происходит в этой глобальной системе, а возможно, и в ее региональных подсистемах.
Здесь тоже, утверждает М. Клупт, есть альтернативы. Крупномасштабной миграции дешевой рабочей силы Юга в страны Севера противопоставляется «альтернативная тенденция»: «резкое увеличение внутреннего спроса стран Юга на рабочую силу низкой и средней квалификации; формирование мощных международных миграционных систем, не выходящих за пределы Юга; миграция в страны Севера студентов и высококвалифицированных специалистов Юга и последующее возвращение части из них на родину».
Напомним все же, что под альтернативными понимаются взаимоисключающие варианты развития. В данном же случае речь идет о совершенно естественном для нынешнего глобализованного мира развитии международных миграций в самых разных, но отнюдь не взаимоисключающих вариантах. О появлении альтернативы можно было рассуждать полстолетия назад, когда, говоря словами А. Сови, «поворот в направленности векового движения, начало которого относится еще к периоду между двумя последними мировыми войнами, окончательно оформился» [Сови, 1977, с. 360]. «Вековое движение» заключалось в миграции европейцев, в основном за океан, как на вновь осваиваемые территории с созданием там новых государств (США, Канады и др.), так и в бывшие колонии, получившие впоследствии название «развивающихся стран». В терминах, используемых М. Клуптом, это, говоря условно, было движение с Севера на Юг, точнее, распространение по всему миру людей европейской культуры. Теперь ему на смену пришло значительное преобладание противоположно направленных потоков – с Юга на Север (из стран неевропейской в страны европейской культуры). Это, действительно, был важный и необратимый поворот. Но он вовсе не исключал параллельного развития миграций и между странами Юга, имевших свои собственные детерминанты. Почему оба эти движения (Юг – Север и Юг – Юг) надо рассматривать как альтернативные?
Сегодня население Юга – это почти 6 млрд человек, живущих в совершенно различных по уровню развития и богатства странах. В условиях стремительного роста населения и порождаемых им проблем в странах Юга, при наличии современных средств транспорта и связи, трудно представить себе что-либо более естественное, чем рост миграционного обмена между этими странами под влиянием всегда возникающих в таких случаях выталкивающих и притягивающих факторов. Но можно ли ожидать, что в обозримом будущем принимающие страны Юга станут серьезными конкурентами в привлечении мигрантов для принимающих стран Севера?
