Владимир Бушин - Путин против Ленина. Кто «заложил бомбу» под Россию
А между тем, дотошный Вадим Кожинов — царство ему небесное — верить которому несколько больше оснований, чем всем Поцелуевым, Лабзаевым и Чмоковым демократической России, установил, что тогда уехали за границу восемь бывших министров, а семь остались на родине. Один из них — С. Л. Маслов, занимавший довольно высокий пост в системе кооперации и преподававший в МГУ и других вузах, в 1938 году действительно был расстрелян, но не за то, конечно, что двадцать лет тому назад работал министром земледелия, а за совсем другое. В декабре 1943 года был расстрелян и С. Н. Третьяков. А произошло это в Париже, где с 1929 года бывший министр работал на благо родины как агент советской разведки и был схвачен немецкими фашистами. Вот такие две жертвы… Трагична судьба и генерала А. А. Маниковского, короткое время исполнявшего обязанности военного министра. Он — представьте себе, Чмоков! — во время Гражданской войны по предложению Советского правительства стал начальником Главного артиллерийского управления, потом — начальником снабжения Красной Армии, но в 1920 году погиб в железнодорожном крушении.
Можно кое-что сказать и о поцелуевских репрессантах. Так, министр просвещения биохимик С. С. Салазкин отошел от политики, до 1927 года работал преподавателем, потом до самой смерти в 1932 году — директор Ленинградского института экспериментальной медицины. Когда умер, ему было 68 лет.
Кто еще? Н. М. Кишкин, врач. Видная фигура — член ЦК партии кадетов, один из их лидеров. Он занялся было антисоветской деятельность и был осужден. После освобождения работал в Наркомздраве, все ждал, ждал, когда придет туда златокудрая нимфа демократии Татьяна Голикова. Увы, не дождался, умер в 1930 году в возрасте 66 лет.
Академик С. Ф. Ольденбург с 1904 года и после революции до 1929-го непрерывно состоял ученым секретарем Академии Наук. История сохранила его выступление на одном общем собрании Академии: «В наши трудные и сложные дни многие склонны падать духом и не понимать тех величайших переворотов, которые совершаются во всех странах, у всех народов. Переворотов, глубоко болезненных и мучительных, но тем не менее великих и замечательных. И многим из нас — людям науки — начинает казаться, что и наука гибнет от непонимания и невнимания к ней. Опасения эти напрасны…» (ВОСР, Энциклопедия. М., 1987. С.360). Последние четыре года жизни Ольденбург работал директором Института востоковедения АН СССР. Умер в 1934 году на 82 году жизни.
Что касается остальных, то Кожинов писал, что «большинство из них прожили долгую и по-своему содержательную жизнь. Так, министр исповеданий А. В. Карташев стал в эмиграции выдающимся историком православия. Умер в 1960 году в Париже в возрасте 85 лет». Дай Бог, Поцелуев, вам дожить до этих лет… Министр путей сообщения А. В. Ливеровский не уехал и играл большую роль на транспорте. Во время блокады Ленинграда принял участие в строительстве и работе «Дороги жизни», благодаря которой спаслись тысячи и тысячи ленинградцев. Умер он в 1951 году в возрасте 84 лет. Военно-морской министр адмирал Д. Н. Вердеревский, пишет Кожинов, в мае 1945 года явился в наше посольство во Франции, пил там за здоровье Сталина и даже успел получить советский паспорт. Умер в 1946 году. Ему было 73 года.
Как видим, судьбы министров Временного правительства не очень-то подтверждают справедливость сочувственно приведенного Поцелуевым заявления знаменитого где-то историка Акима Арутюняна, его брата по разуму: «По масштабности и изощренности совершенных злодеяний Ленин далеко превзошел своих именитых предшественников» (с. 22). Да почему же он здесь пренебрег расширением масштабности? Ведь уже в лапах были все 15? И какая отменная возможность для изощренности: на баржу — и в Неву. Ан, нет…
Но друг Аким опять голосит: «Такого страшного зла не причинил народам России ни один глава государства, ни один лидер партии» (Там же). А дальше сам товарищ Поцелуев: «Без сомнения, теория, созданная Лениным весьма привлекательна, ибо содержит наиболее желанные мечты человечества». Совершенно верно, спасибо. Позвольте я вас чмокну… Но дальше! «Однако реальные пути и практические методы их достижения противоречили главному — во-первых, человеческому благосостоянию и даже, во-вторых, самой человеческой жизни». Э-те-те… Пардон, сударь, где ж тут противоречие? Во-первых, благосостояние народа с каждым годом росло. Вот две характерных цифры. До революции трудящийся люд вообще не знал, что такое сберкнижка, но в 1940 году сумма денежных вкладов населения в сберкассы составляла 0,7 млрд. рублей, а в 1984-м — 202,1 млрд. Это что ж получается? Можете сосчитать? Ну, так помогу: за сорок с небольшим лет под солнцем ленинизма сбережения народа возросли в 30 раз. Да ведь, поди, и сами вы имели к этому времени и машину, и дачу, и сберкнижку, а при такой эротической фамилии могла быть и куча любовниц, что недешево обходится. И какое же в ленинизме «противостояние жизни», если в годы Советской власти эта самая жизнь в лице человеческих душ непрерывно росла — от 150 миллионов почти до 300.
Через пару страниц тов. Поцелуев продолжил свою мысль: «Сила ленинизма заключалась в политической эффективности, ибо идеи Ленина были близки и понятны большинству ущербного населения». Да, близки и понятны. Да, эффективны, и не только политически, а и экономически. Но при этом каков хлюст! Мы только что на конкретных примерах показали его собственную ущербность, а он, оказывается, уже давно объявил ущербным весь народ, пошедший за Лениным, и нас в том числе.
Не мог Поцелуев обойти и знаменитого вопроса о кухарке и ее детях: «Пора бы коммунистам смириться с тем, что кухарка не может управлять государством». Святая правда! Позвольте в другую щечку чмокну, если хорошо побрита. И Ленин то же самое говорил: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством» и т. д. Другое дело, что Ленин требовал «немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники». Впрочем, не только из богатых семей. Ведь Путин и Медведев, Грызлов и Миронов Чубайс и Кириенко из обыкновенных советских семей. У одного дед был поваром хоть и в Кремле, у другого мать — прачка, у третьего — уборщица, у четвертого отец — дрессировщик лягушек в цирке и т. д. Но фортуна контрреволюции им улыбнулась, подмигнула, подмахнула, они сами стали богатыми и служат богатым. Если интересно все, что сказал Ленин об этом, — ПСС, т. 26, с. 88.
Впрочем, он никогда не отрицал, что даже безо всякой подготовки кухарки могут быть историками и писать книги, они это очень любят.
2010 г.
Пустили козла в огород…
В столице нашей родины в городе-герое Москве на Большой Пироговской улице стоит величественное здание Государственного архива Российской Федерации. Там в большом кабинете с паровым отоплением вот уже четверть века сидит около батареи Сергей Владимирович Мироненко, равноапостольный директор архива, доктор исторических наук, мультиорденоносец.
В «Литературной газете» я видел его красочный портрет. Незабываемое зрелище! Какая выразительная, прямо-таки вопиющая физиономия! На ней все написано: и что уже содеял, и что еще содеет… Любуясь таким ликом, я невольно подумал о кирпиче. Но кого Мироненко напоминает? Я пришел к выводу: скорее всего, постоянного посетителя чужих огородов. Он там на портрете и правую ручку протянул как бы за чужим кочном капусты или хотя бы кочерыжкой…
Признаться, не хотелось мне писать об этом персонаже, право, надоело, но невольно подумалось: ведь это не какой-то никому неведомый псих вроде Подрабинека (помните?) и даже не академик-погорелец Пивоваров, которого, кажется, судить собираются, а, можно сказать, Главный Страж нашей истории! Да еще он и доктор наук. Мало того — путинский орденоносец. И это не все, каким-то образом к нему на лацкан пиджака прилетел орден «За заслуги» аж из Парижа. Это почище, чем знаменитый хлестаковский суп оттуда же. Как тут умолчать! Тем более что хотя генеральский сынок Мироненко и в армии-то не служил, но ужасно любит рассуждать о войне во всех аспектах, обожает стирать «белые пятна» ее истории, просвещать нас об ошибках Сталина, о преступлениях Жукова, о «мифических панфиловцах» и т. д. Боевой клич «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!», которым тогда жили весь народ, вся армия, Мироненко стремится отвергнуть с таким пылом, словно это был совсем другой клич: «Братцы, штык в землю! Спасайся, кто как может! В Москву! Там есть где спрятаться!».
И вот пролез Мироненко в огород юбилея нашей великой Победы и что там натворил! Но — обождите…
Конечно, Мироненко очень любит, обожает архивные документы и пыль на них. Порой он спускается из кабинета в хранилище и при свечах, перебирая бумажки, читает монолог пушкинского Скупого Рыцаря: