Вячеслав Гречнев - Вячеслав Гречнев. О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.
И в этом рассказе Чехов показывает жизнь человека, которая далеко отстоит от нормы Особым образом это подчеркнуто сопоставлением пошлой интрижки с красотой природы: «На дворе уже всходило солнце, громко пели птицы… А немного погодя послышалось мычанье коров и звуки пастушеской свирели. Солнечный свет и звуки говорили, что где-то на этом свете есть жизнь чистая, изящная, поэтическая. Но где она? О ней никогда не говорили Володе ни maman, ни все те люди, которые окружали его» (56-57)
Чехов не склонен преувеличивать пагубное воздействие среды на человека, чаще он говорит о том, в чем повинен сам человек, о том нелучшем, что есть в нем и что мешает торжеству подлинно человеческой жизни. Это — и равнодушие, и угрюмость, и усталость. Но, пожалуй, главное — это отсутствие сочувственного внимания к тому, что происходит в душе ближнего. Жизнь «хмурого» человека «протекает как бы в двойном процессе. Каждый, общаясь с другими, живет только в половину и в общей жизни участвует лишь частью, и притом наиболее верхней частью души, а то, что внутренне для каждого является наиболее дорогим и важным, оказывается лишним, не нужным и неосуществленным. Виноватых нет, а всем жить душно, скучно, всем хочется вырваться к какой-то другой жизни» [73].
Это высказывание можно было бы поставить эпиграфом ко всему сборнику «Хмурые люди». Равнодушие и невнимание к человеку, конфликты, связанные с этим, причины отчуждения и одиночества людского тщательно исследуются Чеховым. Равнодушны к окружающим и почтальон, и доктор Овчинников, и богатые благодетели Володи. Равнодушие, граничащее с жестокостью находим и в рассказе «Спать хочется». В нем маленькая девочка, принужденная нянчить ребенка, доведена этим равнодушием до полного отчаяния, и оно толкает ее на самоубийство.
Центральным для всего сборника рассказом, в котором особенно пристально исследуется проблема равнодушия как одного из истоков одиночества, неприкаянности, «хмурости», можно считать рассказ «Холодная кровь». В рассказе отец и сын из какого-то южного города в столицу везут по железной дороге быков на продажу. Абсолютно никому нет дела до этих двоих, везущих быков, как и всем другим друг до друга. Их вагон то и дело отцепляют или ставят в тупик, и они продолжают ехать только после того, как дают очередную взятку, а взятки берут тут очень просто, совсем буднично. И все это на фоне совершенно фантастической неразберихи и прямо оглушительного равнодушия. Но почему никто не возмущается, — спрашивает один из персонажей рассказа, — и отвечает:
«Очень просто! Мерзость возмущает и режет глаза только там, где она случайна, где ею нарушается порядок; здесь же, где она …составляет давно заведенную программу и входит в основу самого порядка… она слишком скоро входит в привычку!» (128).
Да, люди ко всему притерпелись и привыкли: к холоду, грязи и бесчеловечности. Понять и тем более принять все это, конечно же, никак нельзя, а объяснить, наверное, как-то можно. Но Чехов вводит в повествование нечто уж совсем необъяснимое: быки, оказывается, не смогли привыкнуть к такой жизни (их плохо кормят, почти не дают воды, бьют, к концу пути они еле стоят на ногах). Невольно задумываешься, какой же силы и степени нелепость, жестокость и замордованность такой жизни, если даже быки ее не в состоянии выдержать?! А человек в состоянии, он ко всему привыкает… Именно поэтому, и как-то незаметно для себя, быкам начинаешь сочувствовать значительно больше, нежели людям. Потому, что этим бессловесным тварям не дано понять, за что их так изощренно мучают, и потому, что стыдно веред быками за таких глупых, жадных и бессердечных человекообразных. «Бык споткнется от боли, пробежит шагов десять вперед и поглядит в стороны с таким выражением, как будто ему совестно, что его бьют при чужих людях» (6, 386).
Можно согласиться с Н. К. Михайловским, что Яша, «сын грузоотправителя», «вовсе не составляет центра рассказа» [74] с точки зрения сюжета, но в нем как бы сконцентрировалось нечто существенное — совершенно безграничное ко всему на свете равнодушие. Его лицо «бесстрастно и не выражает ни скуки, ни желаний. Он не радуется, что едет домой, и не жалеет, что не успел поглядеть на столицу» (134). Единственно чем он занимается, да и то без всякого интереса, это невозмутимо «пиликает на гармонике» (123). Он порождение этой фантастически бессмысленной жизни, он символ жизни, в которой самыми совестливыми существами являются… быки.
«Хмурость» — понятие, как уже говорилось, неоднозначное. Породить ее может и усталость от жизни, и разные формы зависимости, несвободы, и повсеместное равнодушие. В роли «хмурого» может выступать и человек, по виду и поведению своему таковым не являющийся. У княгини, героини одноименного рассказа, «приветливая, веселая улыбка, кроткий взгляд, голос, шутки, вообще вся она, маленькая, хорошо сложенная, одетая в простое черное платье, своим появлением должна была возбуждать… чувство умиления и радости» (46 — 67).
Такой она представляется самой себе и нисколько не сомневается, что и у всех других о ней такое же впечатление.
Она часто посещает монастырь. Это как бы свидетельствует о том, что она устала от суетной мирской жизни, разочаровалась в ней и созрела для жизни иной, в которой преобладает духовное начало. Вправе рассчитывать княгиня на доброе отношение к себе и потому, что занималась благотворительной деятельностью: при ее участии был построен приют для безродных старух, школа, проявляла она заботу о детях, чьи матери работали в поле. Нередко ее переполняют мысли о ближних самые что ни на есть светлые, сочувственные, сострадательные.
Но вот совсем неожиданно встречает княгиня Михаил Ивановича, доктора, который ранее служил у нее в имении и которого она без объяснения причин уволила. И оказывается, что образ обаятельной маленькой «птички», который, как ей думалось, был так неотразимо симпатичен и дорог всем другим людям, встречавшийся ей, имеет обратную сторону. Доктор обвиняет ее в отсутствии любви к людям, в неделикатности, в циничном равнодушии и эгоизме; он упрекает ее и в том, что неудачно сложилась его собственная судьба, как и жизнь других интеллигентных людей, служивших в имении княгини и превратившихся в «лицемеров, подлипал, ябедников» (72 — 73).
Вспоминая тот общий дух, который царил в имениях княгини и тлетворно воздействовал на всех, — и на слуг, и на служащих, и на гостей, – Михаил Иванович замечает: «главное — это нелюбовь, отвращение к людям, какое чувствовалось положительно во всем. На этом отвращении у вас была построена вся система жизни. Отвращение к человеческому голосу, к лицам, затылкам, шагам, одним словом, ко всему, что составляет человека» (71).
Обличения доктора жестоки и справедливы: княгиня «сидела удивленная, испуганная, обиженная» (73), а потом «закрыла лицо и заплакала тонким, детским голоском» (79). Но в конце концов ничего не переменилось. Вечером и ночью она немного погрустила, а на утро «на душе у нее было весело, ясно и тепло, и сама она чувствовала, что ее улыбка необыкновенно ласкова и мягка… Она думала о том, что нет выше наслаждения, как всюду вносить с собой теплоту, свет и радость, прощать обиды и приветливо улыбаться врагам» (83).
На чьей же стороне здесь правда — доктора или княгини? Размышляя о жалости, сострадании и эгоизме, В. Соловьев писал: «Прав Шопенгауэр, что нельзя сказать: «это несправедливый и злой человек, однако он очень сострадателен», — но странным образом этот писатель забыл, что можно сказать и часто приходится говорить: «это чувственный и беспутный человек — развратник, обжора, пьяница, – однако он очень сострадателен», а также всякий слыхал и такую речь: «..хотя этот человек ведет примерную подвижническую жизнь, но он безжалостен к своим ближним». Значит добродетель воздержания возможна и без жалости, а с другой стороны сильное развитие симпатичных чувств — жалости, милосердия… нисколько не мешает деяниям постыдным…» [75].
Княгиня очень органично живет в образе милой, обаятельной и добросердечной женщины, и желает, чтобы ее любили окружающие. Она с искренним простодушием верит, что все живые и вещи и существа придуманы господом Богом только для
того, чтобы ей жилось на этом свете весело, приятно и уютно. Впрочем, и сам Всевышний, по ее понятиям, печется об этом. Обиженная доктором, она думала о том, что «хорошо бы ей уйти в монастырь: в тихие летние вечера она гуляла бы одиноко по аллеям, обиженная, оскорбленная, непонятая людьми, и только бы один Бог да звездное небо видели слезы страдалицы» (79).
Почти все герои рассказов из сборника «Хмурые люди» находятся зависимости не только от бытовых неурядиц, обстоятельств жизни, судьбы случая, но и профессии. Один смотрит на мир с точки зрения почтальона, другой оценивает его с позиции врача, третий неурядицы в гимназии расценивает в ряду роковых. Иными словами, человек жизнь свою сводит к профессии, а профессию к жизни.
