Александр Никонов - За гранью реальности. Объяснение необъяснимого
Полосин принес нашим редакционным компьютерщикам умерший блок – с просьбой определить, можно ли его восстановить. Компьютерщик Сережа Комалеев внимательно осмотрел его и протянул мне.
– Смотри-ка! Я такого никогда в жизни не видел!
На главной микросхеме была прожжена черная дорожка, полностью уничтожившая кристалл.
– Обалдеть! – покачал головой Сергей. – Это какое же напряжение нужно подать, чтобы такое сотворить. Там и нет такого напряжения. Как это у вас произошло?..
Но Полосин и сам не мог ответить, как это произошло. Просто Алла очень рассердилась.
История 37 Страшная сила мистики
Случай, собственноручно записанный московским журналистом и писателем, бывшим фронтовиком Виктором Комаровым.
«Шел 1943 год. К тому времени я окончил военное артиллерийское училище, стал офицером-артиллеристом. Какое-то время мы находились в резерве, но когда наши войска должны были перейти в наступление, получили приказ выдвинуться на огневые рубежи.
Мы тронулись в путь ранним утром и часам к пяти или шести пополудни добрались до большого села, в районе которого на следующий день должны были занять намеченные позиции. Укрыв орудия и машины и разместив бойцов на отды х, мы с товари щем, таки м же молодым лейтенантом, как и я, решили пройтись и осмотреть окрестности. Не торопясь мы дошли до крайних изб.
Вечерело. Наступили те особенные предсумеречные минуты, когда день встречается с ночью и на некоторое время в природе наступает своеобразное равновесие: солнце уже скрылось за горизонтом, но день еще не погас, а ночь еще не наступила. Все вокруг словно замирает, с неба со всех сторон льется мягкий ласковый свет, исчезают тени, и все предметы кажутся парящими в сгущающемся воздухе.
Обычно это удивительное состояние природы навевает какую-то бездонную безмятежность, когда словно отрешаешься от всех дел и забот, и на душе становится легко и спокойно. Но в этот летний вечер ни безмятежности, ни тем более спокойствия и отрешенности не было. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что мы впервые в жизни оказались в непосредственной близости от передовой. Война – это война, здесь каждого подстерегают всевозможные неожиданности, непредвиденные опасности, и как бы ни был храбр человек, он не может от этого совершенно отрешиться. Глухой рокот канонады, вспышки разрывов в вечернем небе, вереница раненых создавали ощущение тревоги, казалось, все вокруг наэлектризовано каким-то предгрозовым ожиданием.
Я захотел сказать об этом своему спутнику, но он вдруг положил руку мне на плечо и, сдавив его пальцами, взволнованно произнес:
– Тише! Слышишь?
Я прислушался, но ничего, кроме нестройного гула артиллерийских орудий, доносившихся с передовой, не обнаружил.
– Нет. Ничего такого.
– Тихо! – еще раз повторил мой приятель. – Слушай, слушай.
И тут я тоже услышал. В воздухе повис какой-то странный, непонятный, гудящий звук. Как будто вибрировала огромная натянутая струна. Звук шел словно ниоткуда, он просто существовал, сливаясь со всем окружающим, должно быть, поэтому мы не сразу обратили на него внимание.
По телу пробежал озноб, сразу стало как-то не по себе. По спине поползли мурашки. Даже сейчас, много лет спустя, вспоминая этот момент, я испытываю неприятную дрожь. Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?.…»
Часть 3 Мозговой штурм
Глава 1 Страшная сила мистики-2
«…Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?..
Наконец мой товарищ догадался:
– Провода. – произнес он с облегчением.
Да, это всего лишь гудели под ветром обыкновенные телефонные провода. Помните, как поется в знаменитой песне: „Темная ночь. Только ветер гудит в проводах, только пули свистят по степи…“ Поэт зорко подметил эти звуки фронтовой ночи. Но я никогда прежде гудения проводов не слышал. А может, просто не обращал внимания. Поэтому сам по себе сгущающийся сумрак прифронтовой ночи, далекие сполохи, зловещий треск разрывов воспринимались как нечто хотя и опасное, но само собой разумеющееся, как неизбежные спутники войны. Но тогда над всем этим повисло тоскливое ощущение чего-то потустороннего, таинственно-грозного, стоящего над судьбами людей.
Потом были долгие месяцы войны. Новые бомбежки и обстрелы, танковые атаки, критические ситуации, гибель друзей, ранения. Нередко возникало ощущение смертельной опасности. И все же того гнетущего страха я больше не испытывал ни разу».
Любопытно, что порой человека больше пугает непонятное, нежели по-настоящему опасное. А на фронте, в постоянном окружении смерти, люди становятся особо восприимчивыми ко всякого рода мистике. Вот вам вторая история от того же автора. И если бы конец у этой истории был другой, она вполне могла бы пополнить копилку бушковских страшилок.
«Хотя фронтовые будни таили в себе немало опасностей, а каждый бой требовал высшего напряжения сил, жизнь все равно оставалась жизнью, а молодость – молодостью. Как и в мирные дни, люди продолжали шутить, смеяться, дружить, чем-то увлекаться. Одним из таких увлечений молодых офицеров нашего полка было увлечение всевозможными сувенирами. В свободные минуты мастера из артиллерийской мастерской по настойчивым просьбам кого-нибудь из нас изготавливали замысловатые мундштуки, ручки для ножей, портсигары и зажигалки из разноцветных обрезков плексигласа, жести или латуни. Ценились и различные безделушки, захваченные в качестве трофеев в бою у врага. Грешил этим и я.
Однажды наш артиллерийский мастер, возвращаясь по лесной дороге с огневых позиций, заметил валявшийся под придорожным кустом рядом с убитым немецким офицером кортик. Мастер поднял его.
Придя в землянку, служившую ему мастерской, он внимательно рассмотрел свой трофей. Кортик был хорош. Отличный клинок с чернением, изготовленный, судя по всему, из золингеновской стали, изящная золоченая ручка с тонкими украшениями, черные вороненые ножны с каким-то замысловатым гербом, должно быть, фамильным, ремешки из превосходной мягкой кожи с нарядными металлическими кнопками.
Мастер тщательно протер клинок и ножны и повесил оружие над своим походным рабочим столом.
Появление красивого трофея не осталось незамеченным. Слух о нем быстро разнесся по всему полку, и к артмастеру стали один за другим наведываться молодые офицеры, мечтавшие заполучить красивую вещицу. Они делали самые заманчивые предложения, но мастер не поддавался ни на какие уговоры, хотя сам кортик и не носил. Но в конце концов непрерывное паломничество ему так надоело, что он подарил кортик помощнику начальника штаба.
Помначштаба, молодой стройный старший лейтенант, с радостью принял подарок и тут же пристегнул кортик к поясу. А через три дня был убит при разрыве случайного одиночного снаряда.
Кортик „по наследству“ перешел к близкому другу погибшего, командиру взвода управления одной из батарей. Не прошло и недели, как и он погиб в результате прямого попадания снаряда в окоп, где комвзвода в тот момент находился.
На другой же день командир батареи, в которой служил погибший, явился в мастерскую и с мрачным видом выложил кортик на стол.
– Вот, возьмите, – сухо сказал он. Мастер удивился:
– Оставили бы себе.
– Нет уж, увольте, – покачал головой комбат, – довольно и двоих. Нехороший это кортик.
– Что значит – нехороший? – не понял мастер. Но комбат не стал ничего объяснять.
– Нехороший, и все. – буркнул он и, круто повернувшись, вышел из мастерской.
По батарее пополз слушок, что злополучный кортик приносит несчастье его обладателям. И всех желавших недавно завладеть столь заманчивым трофеем словно ветром сдуло.
В какой-то мере их можно понять. Война безжалостно распоряжается человеческими жизнями. Никто не знает, доживет он до дня Победы или будет убит. При этом одно дело – смерть в сражении с врагом, нередко даже сознательное самопожертвование ради достижения успеха в бою, и совсем другое – трагическая гибель по какой-нибудь случайной причине: от шальной пули, неосторожного обращения с оружием, в автомобильной аварии. А ведь подобные случайности на фронте подстерегают человека буквально на каждом шагу, никто от них не застрахован. Такая смерть особенно нелепа и на окружающих производит тяжелое впечатление.
Как-то я зашел по делам в артиллерийскую мастерскую и увидел злополучный кортик, который снова висел на прежнем месте над столом. Артмастер перехватил мой взгляд.
– Хотите, лейтенант, – предложил он, – возьмите кортик себе.
Предложение застало меня врасплох. И вид у меня в этот момент, вероятно, был достаточно растерянный, потому что мастер иронически ухмыльнулся и пробормотал что-то ехидное. А вслух заметил:
