Стивен Кинцер - Перевороты. Как США свергают неугодные режимы
Став в 1933 году президентом США, Франклин Рузвельт счел диктатуру Мачадо позором и решил, что она подталкивает кубинских повстанцев к мятежу. Так и произошло, а из последовавших беспорядков на первый план вдруг вышел сержант по имени Фульхенсио Батиста. К середине тридцатых годов он стал господином Кубы и обозначил дальнейшую судьбу страны на следующую четверть века.
Батиста разорвал дипломатические отношения с Советским Союзом, принял крутые меры против коммунистической партии и пригласил американских военных инструкторов, которые обучали его армию. Позже он способствовал тому, что американские инвесторы, включая известных мафиози, наладили в стране туризм, основанный на проституции и игорном бизнесе. Однако его самым огромным влиянием на будущее Кубы, возможно, стала отмена выборов в сенат, которые должны были пройти в 1952 году. Среди кандидатов числился Фидель Кастро, харизматичный молодой юрист и бывший лидер студенческого движения. Он мог бы продолжить карьеру в политике, однако из-за переворота Батисты это стало невозможно, и Кастро поднял восстание.
Руководство США поразительно долгое время тешило себя мыслями, что на Кубе все спокойно. В 1957 году Совет национальной безопасности доложил, что в кубинско-американских отношениях «нет существенных проблем или сложностей». Через год Аллен Даллес, глава Центрального разведывательного управления, сообщил на съезде конгресса, что в Латинской Америке не обнаружено следов советского влияния.
Судя по подобным беспечным заявлениям, для многих американцев, особенно в Вашингтоне, побег Батисты из страны первого января 1959-го стал потрясением. Он лишь на несколько шагов опередил повстанцев.
На следующий день Кастро спустился из опорного пункта в горах в город Сантьяго, куда американцы не впустили генерала Каликсто Гарсию в конце Испано-американской войны. На площади имени Карлоса Мануэля де Сеспедеса, предводителя мятежников девятнадцатого века, Кастро произнес свою первую речь в качестве лидера победоносной революции. О политике он не говорил, зато принес торжественную клятву. Американцы нашли бы ее странной, однако кубинцы возликовали.
«На этот раз ничто не омрачит нашу революцию! На этот раз, к счастью для Кубы, мы добьемся своей истинной цели. А не как в 1898-м, когда пришли американцы и объявили себя хозяевами страны».
Кубинская революция, и особенно резкий и категорический поворот Кастро «против янки», привели в замешательство большинство американцев. Мало кто из них сознавал, как Штаты поступили с Кубой в прошлом, поэтому они, естественно, не могли понять, отчего кубинцы так рьяно желают вырваться из орбиты США. Многие были поражены, как и их предки в 1898-м, когда узнали, что «освобожденные» кубинцы отнюдь не благодарны Америке. Президент Дуайт Эйзенхауэр оказался в рядах изумленных:
«Перед нами страна, которая, если судить из истории, должна быть поистине дружественной. Трудно понять, почему кубинцы и кубинское правительство так расстроены, ведь их главный, самый прибыльный рынок находится здесь. Вроде бы они должны желать благоприятных отношений. Не представляю, в чем сложность».
Правительство под руководством Кастро конфисковало имущество зарубежных компаний, запретило капиталистические предприятия и взяло курс на сближение с Советским Союзом. В 1961 году изгнанники, нанятые ЦРУ, наводнили Кубу, однако их попытка свергнуть Кастро с треском провалилась. Полтора года спустя СССР разместил на Кубе ракеты, и в самый разгар «холодной войны» советские и американские власти привели страны на грань боев с применением ядерного оружия. Последовавшие президенты США клялись разделаться с Кастро, а ЦРУ даже пыталось его убить. Кастро не только выжил – большую часть жизни он посвятил активным действиям против американских интересов в странах от Никарагуа до Анголы. Таким образом, он стал иконой антиамериканизма и героем миллионов по всему миру.
Кастро был чистым результатом американской политики в отношении Кубы. Если бы США не задушили стремление Кубы к независимости в начале двадцатого века, если бы они не поддерживали диктаторов и не промолчали, когда Батиста отменил выборы 1952 года, такой человек, как Кастро, не появился бы. Его режим по своей сути – результат плохо сработанной кампании по «смене власти».
На Пуэрто-Рико, в четырехстах пятидесяти милях восточнее Кубы, американские оккупационные войска объявили вторую годовщину переворота национальным праздником. В тот день, двадцать пятого июля 1900-го, планировались банкеты, речи, оркестровые концерты и военный парад. Американцы, по-прежнему охваченные волной радости от внезапного взлета к мировой власти, нашли отличный повод для праздника. В конце концов, они практически бесплатно приобрели прекрасный островок, идеальный для охраны важнейших карибских торговых путей.
Пуэрториканцы были настроены куда мрачнее. Накануне празднества Луис Муньос Ривера, самый выдающийся политик острова, раздосадованно сел за обзор ситуации, которая сложилась после вторжения американцев.
«Североамериканское правительство обнаружило у Пуэрто-Рико большую степень автономии, чем у Канады. Следовало уважать эту позицию и укреплять, однако ее желали лишь сломить, что и последовало… Поэтому, а также учитывая многие причины, о которых мы умолчим, мы не станем праздновать двадцать пятое июля. Так как мы считали, что перед нами рассвет эры свободы, а стали свидетелями ужасного поглощения страны… потому что ни одно обещание не было выполнено и потому что теперь мы превратились в рабов, прикрепленных к захваченной территории».
Первые десятилетия колониального господства Америки над Пуэрто-Рико были несчастным временем. Началось все с так называемого «Акта Форэйкера», согласно которому определялись условия управления островом. Абсолютная власть сосредотачивалась в руках губернатора. Его назначал президент США. Также существовала палата депутатов; тридцать пять членов избирали голосованием, однако губернатор или конгресс могли наложить вето на ее решения. Единственным пуэрториканцем, кто выступал на слушании данного акта, был Хулио Хенна, опытный борец за права граждан. «Никакой свободы, защиты, прав, – кратко изложил он положения документа. – Мы – господа Никто из Ниоткуда».
В течение первых лет двадцатого века четыре американские корпорации захватили большую часть лучших земель Пуэрто-Рико. Там они в крупных масштабах выращивали сахар. В огромных убытках оказались кофейные плантаторы, ведь кофе считался «посевом для бедняков», потому что его можно выращивать лишь мелкими участками. К 1930 году сахар составлял шестьдесят процентов экспорта страны, а кофе – когда-то основной продукт острова – упал до одного процента.
Простые пуэрториканцы практически не имели доступа к землям и постепенно нищали. Исследование показало, что во время американского вторжения безработное население составляло семнадцать процентов. К концу первой четверти века их количество увеличилось до тридцати. Одна треть населения была неграмотна. Малярия, кишечные болезни и недоедание стали частью каждодневной жизни, и большинство людей не имели доступа даже к самой элементарной медицинской помощи. Средняя продолжительности жизни сократилась до сорока шести лет. Водопровод и электричество были роскошью. Ежегодный доход на душу населения составлял двести тридцать долларов. Политика, по словам одного ученого, сосредоточилась в руках коалиции «жадных до наживы зарубежных корпораций, колониального государства, погрязшего в патернализме и не верящего в способности подчиненных, а также местной самодовольной политической верхушки, которая хочет лишь защитить привилегии своего класса».
К бедствующему положению Пуэрто-Рико частично привела вечная неуверенность в собственном политическом статусе. Эта страна не стремилась стать штатом, как Гавайи, или обрести независимость, которую в конечном итоге даровали Филиппинам. Конгресс дал пуэрториканцам американское гражданство в 1917 году, а в 1948-м – право выбирать собственного губернатора. Четыре года спустя жители страны проголосовали на референдуме за уникальный статус «свободно присоединившегося государства» – то есть остров становился частью США, однако штатом не являлся. На торжественной церемонии двадцать пятого июля 1952-го, ровно через пятьдесят четыре года после высадки морской пехоты около Гуаники, пуэрто-риканский флаг затрепетал на ветру рядом с американским над зданием конгресса в Сан-Хуане.
Церемонию проводил губернатор Луис Муньос Марин, сын Луиса Муньоса Риверы, чью мечту о самоуправлении страны США разрушили еще на заре столетия. Редко случается, что сын великолепного политика становится равен отцу по духу и в проницательности. Марин начал свою долгую карьеру защитником независимости Пуэрто-Рико, однако после Второй мировой войны он пришел к выводу, что вечные дебаты о статусе острова поглощают так много энергии и чувств, что на решение поистине тяжелых проблем страны не остается сил. Марин также верил, что в новом, сложном мире «холодной войны» для крошечного островка имело смысл стать частью большей страны. В своих выступлениях и письменных работах Марин побуждал пуэрториканцев принять диктат США и пытаться наладить жизнь в его рамках.
