Газета Завтра Газета - Газета Завтра 418 (49 2001)
Случались и другие отрадные для писательского сердца мистические "казусы", но неприятностей как таковых проза Рогову не доставляла, хотя действительность он не лакировал и отрицательных персонажей выписывал не менее старательно, чем положительных. Возможно, кто-то и узнавал себя в колоритных фигурах Зинки-пистолетихи или лагерного авторитета Ивана Дутикова, но — только в обобщённых чертах и тончайших чёрточках, каковые отыскиваются едва ли не в любом художественном портрете-обобщении. К тому же прошедший серьёзную журналистскую школу Рогов писательской этикой и деликатностью никогда не пренебрегал, даже Сынтул переименовал в посёлок Тульма, не говоря уж о реально живущих рядом с ним людях. Да и не их вовсе описывал писатель, а некие навеянные ими, как теперь выражаются, виртуальные образы. Так что, если и водились у Рогова какие-либо тайные недоброжелатели, то уж никак не со стороны сынтульских прототипов, большинство из которых о своём невольном "позировании" московскому писателю даже и не подозревали. Впрочем, и с реальными людьми Роговы жили в ладу и уважении.
И вот, пожалуй, впервые за двенадцать лет сынтульской жизни Рогов ощутил себя москвичом и дачником. Нет, своим в доску он никогда здесь не был и быть не пытался, но, как говорится, ничто сынтульское ему было уже далеко не чуждо, — прикипел, привык, приварился — и потому такое отчуждённое "внимание" к его беде расстраивало даже больше, чем урон в хозяйстве. Нарушилось что-то важное. Как если бы его выбросили из товарищеского общежительства. Ну пусть не выбросили, а отстранили и теперь со стороны смотрят: как он, чужак, поведёт себя против них, местных. Вот именно "против", а не "за", потому что любое его действие — это он чувствовал почти подкожно — расценивалось как противное: одни жаждали крови, другие — прощения. По убеждениям же Рогова, и то и другое не должно было исходить от него. Он был потерпевший, и на помощь ему обязан был спешить Закон.
Злополучного соседа в ночь пожара в Сынтуле не было, он уже с месяц как жил в другой деревне. Не наведывались на его подворье и дружки-собутыльники, иначе их заметили бы и услышали чуткие ко всем посторонним звукам соседи. Значит, поджог по безалаберности или по злобной пьяни за то, что "огородился, падла, решётками", отпадал. Да и соседа Лёшку, поди, пожалели бы, заодно с писателем жечь не стали бы.
Последним же, кто заходил в тот день в сарай, был хозяин сена, тот самый Виктор Усков из "Колчина гона". Говорили, что в шесть вечера видели его с раскуренной цигаркой, но видели на улице, а не в сенном сарае, в который уж, наверное, он, исконно деревенский житель, с огнём не совался. Но даже если и сунулся и обронил нечаянно горящую табачинку, то возгорание произошло бы гораздо раньше, а не через девять, считай, часов — сено ведь не вата, долго не тлеет.
Мы стояли с Валерием Степановичем перед горелым фасадом его дома. Дальше идти было абсолютно незачем, потому как выгорело всё, до чёрных изъеденных огнём головешек, в которые превратились могутные стенные брёвна. Фасад же пожарными был фрагментарно спасён, и теперь, с выгоревшими, как они того и желали, дырявыми окнами, выглядел театральной декорацией, которая вкупе с ещё дымящемся пепелищем соседа идеально подошла бы ко второму акту моей пьесы "Поджигатель".
Однако настроение наше было далеко не театральным, хотя, собственно, в Сынтул мы приехали не столько ради пожарища — век бы его не видеть! — сколько для встречи с читателями по недавно изданной книге Рогова "Во гласе трубном".
Встреча готовилась Отделом культуры города Касимова и проводиться должна была там же. Рогов ещё до пожара заручился моим согласием и, кроме меня, намеревался пригласить в Касимов главного редактора журнала "Молодая гвардия" и его друга композитора, которые — так совпало — сочинили к грядущему юбилею города Касимова праздничный гимн. Но пожар нарушил эти планы, и на встречу отправились лишь мы вдвоём. В Москве я рекомендовал Рогову от вечера отказаться. Причины, как говорится, были более чем извинительные, и Рогов к совету склонился, однако в Касимове, когда он туда позвонил, сказали, что проведут встречу и без него. Это, конечно же, было нежелательно, и потому прямо с пепелища, после невнятно сбивчивых перетолков с соседями, которые ничего необычного не видели и не слышали, кроме поразившего их поведения пожарных, мы поехали в Касимов, в читальный зал городской библиотеки имени драматурга Малюгина — оказывается, уроженца этого города.
Я гостил у Рогова в конце лета, спал в его высококрышной, прохладной "Сфере" и в Касимове тоже, разумеется, бывал. Подъезжали мы с Валерием Степановичем и к читальному залу, чтобы оставить только что изданную книгу, но никого не застали, зал был закрыт, и теперь я входил туда впервые. В здании шёл ремонт, а в небольшом узком зале горел мерно зудящий дневной свет, и стояли жёлтенькие школьные столы и скамейки. Всё было и очень простенько, и очень бедно. На месте президиума, хотя определение это не вполне корректно, стояли точно такие же стол и скамейка, а справа от них — стеллаж с книгами писателя Рогова, вышедшими в разных издательствах и в разные годы.
Я не стану утомлять ненужными подробностями начавшейся вскоре встречи, но, видимо, было в ней что-то необычное, раз заведующая залом сочла нужным извинительно шепнуть нам:
— Они почти все с восемьдесят пятого года.
Заведующая имела в виду усаженных за столы студентов-первокурсников разнообразных касимовских училищ, в основном приятных и милых девиц.
Не буду уверять, что встреча наша прошла на "ура", но по своим ощущениям мы выступили вполне достойно, хотя это ощущение, возможно, значительно усилилось бы, окажись наша публика годочков на десять-пятнадцать постарше. Я даже хотел пошутить, чтобы в следующий раз Рогов не забыл предупредить, если встреча случится в детском садике, но не пошутил.
Не знаю, остались ли довольны нами дети-студенты, по заданию своих преподавателей прочитавшие не более одного-двух рассказов, но слушали они нас (после своих заученно-школьных вопросов) весьма внимательно, и потому есть надежда: что-нибудь полезное из этой встречи они для себя извлекут.
Однако главным нашим ощущением всё же была растерянность.
Да, какая-то женщина, зав. по культуре, кажется, сунула нам в качестве подарка две книжки "История города Касимова", посоветовала залу активнее задавать вопросы и важно удалилась.
Что-то тут было не так. Я осторожно поинтересовался у Валерия Степановича.
— А как здесь вообще-то проходят встречи с писателями? С местным Николаем Родиным, например, с Борисом Шишаевым?
— Нормально проходят,— отвечал Рогов,— как и положено. Заранее вывешивают афиши, приглашают общественность, корреспондентов. Они и меня не раз приглашали выступить. Я говорил, вот выпущу новую книгу…
Книгу выпустили, и получилась она не столько новая, сколько итоговая. Её составили произведения, созданные Валерием Степановичем в последнем десятилетии двадцатого века. Я не побоюсь назвать их лучшими из всего того, что когда-то Роговым было создано. Лучшие — даже не с художественной точки зрения, хотя в отдельных вещах писательское мастерство приближается и достигает классической вершинности, а с точки зрения мировоззренческой цельности самого автора — писателя и гражданина. Впрочем, книга Рогова не нуждается в подобных оговорках и разделениях, её сила и достоинство как раз и заключаются в том, что явное национально-патриотическое содержание книги облачено в органически художественную и оттого особенно убедительную форму, позволяющую воспринимать книгу не как очередную агитку за белых или за красных, а как произведение искусства, Литературы с большой буквы, без всяких там щадящих поправок и скидок на политические моменты и пристрастия. Гнев и боль, печаль и страдание, а в конечном итоге, вера, любовь и надежда — вот эти моменты и пристрастия, которые автор и не думал скрывать и не скрыл, и, несомненно, прочти эту книгу собравшиеся в читальном зале девочки и мальчики, говорить нам с ними и понимать друг друга было бы гораздо легче. Нет, конечно же, мы постарались не показать вида, но не такой, не такой незрело-несведущей аудитории заслуживала книга и сам автор, рассчитывающий встретить на этой касимовской встрече, если не читателей, то хотя бы собеседников и слушателей, имеющих за своими плечами более осмысленный житейский и гражданский опыт. И странно, что устроители встречи этой очевидной потребности не уловили.
Или уловили?
Не знаю, о чём думал Валерий Степанович, но когда через минуту мы с ним заговорили, то выяснилось, что думали мы об одном и том же: ну, не могла эта встреча изначально так и планироваться. Об этом читальном зальчике даже и разговора не возникало. И не могло возникнуть. Секретарь Союза писателей России, о чём, как хорошо помнится, никогда не забывали, московский писатель, лауреат литературных премий Валерий Рогов, двенадцать лет живущий в Сынтуле и лично знакомый отцам и властям города Касимова, с которыми не раз и не два встречался по интересным, прежде всего — Касимову, делам и проблемам, априори заслуживал иного внимания. Более того, он заслуживал внимания повышенного, ибо недели за две до этой встречи предложил написать о Касимове серьёзный очерк — и не для местной газетки, а для престижного в глазах всякой региональной власти журнала "Российская Федерация сегодня", с согласия которого он, собственно, и делал это, как ему казалось, безусловно, приятное в преддверии надвигающегося восемьсот пятидесятилетнего юбилея предложение.
