Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма
129
Шопенгауэр подразумевает, что суждения о пространстве и времени не могут существовать без взаимосвязи и теоретически вопросы "Где?" и "Когда?" можно задавать без конца. Если предположить, что нам все-таки удалось определить пространственное и временное положение, которое мы занимаем как наблюдающие и говорящие в данный момент и которое мы можем описать как "здесь" и "сейчас", то Шопенгауэр ответил бы (я так думаю), что любому, кто скажет таким образом о своем местоположении, можно задать вполне логичные вопросы о том, откуда он говорит и в какое время. При этом ответы на вопросы также будут относительными. Наиболее вероятное возражение, которое сейчас может возникнуть, связано с правомерностью использования языка рациональной зависимости при описании отношений такого рода, которые подразумевает Шопенгауэр, каким бы притягательным ни казался ему способ выражения с точки зрения сохранения его систем. В целом его обсуждение этих вопросов имеет тот недостаток, что Шопенгауэр убежден в возможности решить одновременно обе проблемы: проблему природы математической истины и проблему времени и пространства, поэтому его рассуждения по поводу каждой из проблем полны неясностей и двусмысленностей.
130
Далее Шопенгауэр приступает к более подробному рассмотрению вопроса о том, что наше осознание мира различимых материальных вещей, которые можно классифицировать под различными заголовками и относить к различным классам, предполагает применение пространственно-временной системы, которая подчиняется, как было указано выше, закону достаточного основания. Во-первых, абсолютно ясно, что эмпирическая реальность предполагает то, что можно назвать "множественностью" феноменальных проявлений. Однако эта множественность возможна только в пространстве и времени. Так как, если мы постараемся понять значение множественности в том смысле, как упомянуто здесь, то мы увидим, что его можно разъяснить с помощью таких понятий, как сосуществующие и последовательные явления, где сосуществование и последовательность являются пространственно-временными понятиями.
В таком случае пространство и время можно соотнести с понятием principium individuationis, так как именно благодаря ему реальность может представляться нам как мир, населенный огромным количеством индивидуальных объектов. Но хотя каждый из них является необходимостью, ни пространство, ни время сами по себе не могут составить для нас ту вселенную материальных тел, которая знакома нам. Поясним это следующим образом. Например, на первый взгляд может показаться, что мы могли бы ограничиться только понятием пространства, поскольку понятие пространственной протяженности кажется вполне достаточным для того, чтобы представить физический предмет. Но при дальнейшем размышлении становится очевидным, что представление материального объекта предполагает понятие чего-либо постоянного и протяженного во времени: таким образом, время должно быть интегрировано в понятие материальной реальности.
131
Но, тем не менее, было бы неверно предположить, что постоянство и длительность являются чисто временными понятиями, так как само время предполагает определенную последовательность: один момент или одно событие следует за другим в бесконечной последовательности. С другой стороны, постоянство объекта "осознается путем сравнения с теми изменениями, которые происходят в других объектах, сосуществующих с ним", а сосуществование предполагает, грубо говоря, представление о вещах, расположенных рядом, "бок о бок", что уже является пространственным понятием (ЧК, 18). Таким образом, понимание материальных объектов, существующих только во временном мире, так же невозможно, как понимание их существования только в пространственном мире, если вообще эти миры возможно вообразить. Как пространственные, так и временные характеристики в действительности тесно связаны, а последние исследования показали, что эти связи неразрывны с понятием материальной вещи.
Если пространство и время есть условия нашего опознания материальных объектов, то они равным образом являются условиями понимания объективного изменения, так как они предполагают причинное взаимодействие и причинную связь между явлениями; в действительности же, будем ли мы говорить о них как об условиях первого понятия или второго, в итоге придем примерно к одному и тому же выводу.
Шопенгауэр пишет: "Закон причинности приобретает свое значение и необходимость лишь тогда, когда суть изменения состоит не только из разнообразия самих условий (Zustande), а скорее тогда, когда в одной и той же области пространства существует одно условие или состояние, а затем другое, и в один и тот же момент времени здесь одно состояние и там другое: и только это взаимное ограничение пространства и времени друг другом придает значение и в то же самое время необходимость закону, в соответствии с которым должно произойти изменение".
132
И далее он добавляет: "Закон причинности определяет, следовательно, не последовательность состояний в чистом времени, а эту последовательность, но в отношении определенного пространства, и не просто существование состояний в определенном месте, но в данном месте и в определенный момент времени" (том I).
Эти высказывания Шопенгауэра достаточно туманны, но, тем не менее, то, что он говорит, может означать, что как описание условий, при которых изменение происходит каузально, так и описание самого изменения, по сути, предполагает обращение как к пространственным, так и к временным факторам; мы должны указать место, где произошло изменение, о котором идет речь, форму предметов до изменения и т. д. Таким образом, можно сказать, что причинность объединяет понятия пространства и времени.
Но в таком случае также можно сказать, что она представляет "единство пространства и времени", что ни в коей мере не может быть случайностью, так как материя, по мнению Шопенгауэра, является, по сути, не чем иным, как причинностью - "все бытие и вся сущность материи состоит в упорядоченном изменении, которое происходит в одной ее части под воздействием другой ее части" (том I).
Столь безапелляционное приравнивание материи к причинности, о чем Шопенгауэр говорит в самом начале своей главной работы в таком тоне, что привлекает наше внимание к тому, что является не более чем очевидной истиной, позволяет нам сделать небольшую паузу. Разве это не является типичным примером той самой "способности ума работать с абстрактными понятиями и понимать эти концепции слишком широко", на которую Шопенгауэр сам нападал в своих работах, заявляя, например, что многие спекулятивные философы
133
"играли" с такими понятиями, как "материя, основа, причина, благо, совершенство, необходимость, и многими другими", не пытаясь понять глубину их значения и возможность их применения и толкования в конкретных ситуациях? И мы вполне можем настаивать на том, что, когда в философии обсуждаются такие вопросы, как материя и причинность, лучше всего последовать совету Витгенштейна: "вернуть словам повседневное значение, а не использовать их в тех значениях, которыми пользуются метафизики" [1], и изучать их значение в конкретных контекстах, а не предаваться размышлениям над теми необдуманными определениями абстрактных понятий высокого уровня, какие использовал Шопенгауэр.
1 Philosophical Investigations (Философские исследования). T.I, 116.
В конечном счете, по-видимому, Шопенгауэр может встретить более серьезное возражение в связи с тем, что, поскольку причинность предполагает изменения, как он описал, непременно должно существовать нечто, в чем эти изменения происходят; и, таким образом, разве причинность не предполагает существование независимой реальной материи, по крайней мере, в смысле необходимого субъекта всех изменений. Тем не менее, несмотря на нечеткую и выспренную манеру высказывания Шопенгауэра и бессистемный характер его аргументов, я думаю, мы все же можем найти рациональное зерно в том, что он говорит.
Во-первых, очевидно, что он подчеркивает то, что, как с точки зрения здравого смысла, так и с позиции естественных наук, мир надо рассматривать как причинно-упорядоченную систему, которая подчиняется определенным законам и в которой все явления всегда имеют предсказуемые модели и взаимодействуют в предсказуемой последовательности. Более того, наше понимание
134
мира может быть адекватно охарактеризовано, только учитывая причинные свойства, которые относим к тем вещам, которые мы выбираем и опознаем в этом мире. Физические объекты (как предполагают некоторые эмпирики) нельзя рассматривать только лишь как набор или как группы независимо идентифицируемых ощущений, так как само понятие причинности вытекает или "извлекается" из понимания наблюдаемого ряда следующих друг за другом ощущений: скорее нам следует признать, что причинность наряду с пространством и временем, которые она предполагает, уже изначально входит в понятие физического объекта; если мы понимаем что-либо как материальный объект, тогда мы рассматриваем его как поддающийся, при определенных условиях, воздействию причинности или вызывающий изменения в других феноменах, включая наши собственные тела "как объект среди объектов". Даже понятие местоположения, которое относится к понятию тела и является его существенным атрибутом, не есть чисто пространственное понятие, так как его можно охарактеризовать, с одной точки зрения, как "тот способ действия, который присущ всем телам без исключения", поскольку он включает понятие отталкивания; тело отталкивает другие тела, которые, как полагают, "претендуют на его пространство", и если мы пренебрежем этой мыслью (причинностью), то мы пренебрежем самим материальным телом (том II). С другой стороны, материальное тело или частицу можно воспринять как нечто, обладающее другим, не менее существенным свойством - способностью притягивать другие тела или частицы.
