Анатолий Гладилин - Жулики, добро пожаловать в Париж
В Мон-Сан-Мишель нельзя отдыхать, купаться и загорать. Раньше, на протяжении столетий, к нему направлялись религиозные паломники, а теперь у его подножья, вдоль узкого шоссе, соединяющего Мон-Сан-Мишель с берегом — тысячи машин и автобусов, привозящих туристов на дневные и вечерние экскурсии. Десять веков тому назад Мон-Сан-Мишель оставался еще дикой крутой скалой в океане. В начале нашего тысячелетия на нем стали возводить стены монастыря. Как они умудрились это сделать — средневековые строители — уму непостижимо! Ведь было очень мало места, и чтобы крепостные стены буквально не повисли в воздухе, приходилось доставлять камень и землю с берега, крепить фундамент. Сейчас островерхий шпиль монастыря венчает золотая фигура Михаила-архангела. Высота монастыря — от основания до пяток архангела — 140 метров, но чтоб достичь такой высоты, потребовалось семь веков. Крутая узкая улица опоясывает монастырь. На каждом метре этой улицы, на каждой ступеньке — двери маленьких сувенирных лавочек, ресторанчиков, кафе. Днем здесь бурлит, завихряется туристский поток, и по моим наблюдениям, далеко не все добираются до монастырских ворот, часть публики оседает на открытых верандах кафе и ресторанов. Тут тоже хорошо: «вид на море и обратно»…
Однако целеустремленных экскурсантов тоже достаточно много. Поэтому по монастырским залам, по трапезной, молельной, карабкаясь по крутым винтовым лестницам, группируясь у стеклянной стены с видом на океанский простор, кочуют толпы посетителей, под гулкими сводами звучит французская, английская, итальянская, немецкая, голландская, испанская речь: Сан-Мишельские гиды проводят экскурсии на всех основных европейских языках. Гиды достаточно опытны и умелы, чтобы растолковать экскурсантам архитектурное чудо Мон-Сан-Мишеля. Но наш французский гид нам упорно повторял, что в Сан-Мишель надо приезжать зимой, когда посетителей практически нет. Я пытался вообразить себе зимний монастырь. Пустынные залы, тишина, на открытой площадке свистит колючий ветер, далеко внизу — белые барашки волн, и вы ощущаете себя где-то между небом и землей. Да, пожалуй, наш гид был прав. Только зимой, в тишине и спокойствии, можно понять иное чудо Мон-Сан-Мишеля, созданного для того, чтобы человек непосредственно общался с Богом.
Миф Довиля
Довиль называют пригородом Парижа, хотя он на Ла-Манше, в двухстах километрах от французской столицы. В Бельгии маленький городишко Кнок на Северном море тоже считается пригородом Брюсселя. Голландский морской курорт Схевенинг — неотъемлемая часть Гааги, из Гааги туда ходят трамваи, однако в любой погожий день Схевенинг заполонен жителями Амстердама, а если приглядеться к машинам, запаркованным на набережной, то половина из них — с немецкими номерами. Ничего удивительного: от германской границы до Гааги — полтора часа езды по автостраде. Кстати, о Гааге. Не знаю, как она по-немецки, но по-голландски она — Ден Хааг, а по-французски — Ля Э. Почему такое разночтение? Я бы объяснил в двух словах, да боюсь, что ни один редактор этих слов не пропустит.
Ладно, не будем ломать голову над фонетическими загадками, благо к Довилю они не относятся, он на всех языках — Довиль. Тем не менее, для француза в этом географическом названии таится какая-то магия, за ним стоит какой-то миф. Довиль — не просто популярный морской курорт, как Схевенинг или Кнок, скорее всего, он не популярен (в том смысле, что не для простого люда), скорее всего, он снобский, но упомяните в разговоре с любым Французом Довиль, и ваш собеседник невольно улыбнется, а глаза его на секунду мечтательно затуманятся. В психологии каждого народа есть своя мистика, которая проявляется в языке. Например, русским актерам хорошо известно, что если со сцены, в любом контексте, произнести слово «повидло» — в зале зазвучит смех. Почему? Аллах ведает. Ницца — для русского звучит божественно, у француза — никакой реакции. Марсель — он для нас, кто помнит песню: «Теперь, друзья-братишки, одну имею цель — ах, если б мне увидеть тот западный Марсель, где девочки танцуют голые, а дамы в соболях, лакеи носят вина, а воры носят фрак», — француз лишь скривится. Монако? Уже ближе к цели. Довиль — стопроцентное попадание. Между прочим, эту массовую психологию прекрасно понимал кинорежиссер Клод Лелюш, когда делал свой знаменитый фильм «Мужчина и женщина». Недаром левая критика его обвиняла, что работает на потребу буржуазному вкусу. Критику забыли. Фильм не забыт. Так вот, герой фильма, которого играет Трантиньян, уезжает ночью из Монако и мчится через всю Францию. Куда? Где история любви достигает своего апогея? Где сняты классические кадры: Анук Эме бросается в объятия Трантиньяна, а обезумевшая от счастья собака скачет по волнам? На пляже Довиля.
Но что же такое Довиль? Это несколько центральных улиц, где первые этажи — сплошная коммерция, кафе, рестораны. С едой тут полный порядок, купите все, от сэндвича до лангустов. С промтоварами несколько сложнее. Витрины лавочек очень живописны, но вы не найдете самых необходимых вещей, допустим, электрических лампочек, тапочек, маек, трусов. Зато вам охотно завернут китайскую фарфоровую вазу, шляпку, старинные стенные часы, персидский ковер, трость, седло. Местный «Бродвей» начинается с отеля «Континенталь» и упирается в Казино. Казино пишу с большой буквы, оно определяет ритм Довиля. Вечером у Казино столпотворение. Мелочь пузатая балуется с игральными автоматами. В заповедном зале рулетки английские аристократы, арабские шейхи и французы, которые во фраках, ставят на зеленое сукно сотни тысяч франков. Девочки голые не танцуют, но дамы в соболях, а лакеи носят вина. В здании Казино — кинотеатр, два ресторана, ночной клуб. В Казино проходит ежегодный осенний фестиваль американских фильмов, устраиваются художественные выставки, а иногда — партийные съезды или международные научные семинары. Казино — на набережной (условно говоря, ибо до моря еще переть полкилометра), по обеим сторонам Казино главные отели Довиля — «Нормандия» и «Королевский». «Нормандия» набирает клиентуру круглый год, «Королевский» закрывается на зиму. Вообще, все, что за «Королевским» отелем — роскошные семиэтажные «резиденции» на набережной, где в квартирах мраморные полы, зеленые дачные кварталы, виллы эклектической архитектуры (а это добрая половина города), — оживает лишь в течение двух-трех летних месяцев. Даже в июле многие окна в «резиденциях» наглухо зашторены. Зимой тут топаешь, как по темным улицам Кронштадта. Дело в том, что парижане, у которых квартиры и дачи в Довиле, предпочитают загорать на теплом юге. В Довиле не принято жить. В Довиль наезжают от случая к случаю, по настроению. Но иметь собственность в Довиле — это вопрос престижа, подтверждение своего прочного финансового положения, гарантия, что попадешь в светскую хронику. На набережной, где самые дорогие цены на землю, скромненько притаилась трехэтажная вилла советского посольства. Говорю «советского», потому что куплена она была в начале семидесятых годов. Ни одно посольство в Париже не имеет дачу в Довиле — не по карману. Только государство рабочих и крестьян могло себе это позволить.
Что еще в Довиле? Два ипподрома, поле для игры в гольф, поселок Морской (о котором разговор особый), две искусственные гавани для стоянки яхт… И все? — возмутится кое-кто из наших искушенных слушателей, — да я уже поездил по заграницам, и видел там такие курорты, которым ваш занюханный Довиль в подметки не годится!
— Согласен, — жалобно оправдываюсь я. — По моему мнению, тихая Ментона на Средиземном море гораздо привлекательнее. Да что на заграницы ссылаться — наша Ялта просто красавица! (Наша ли Ялта? Неужели уже не наша? Замнем этот скользкий вопрос.) Но я видел английскую королеву, которая в межсезонье специально приехала в Довиль, чтобы прогуляться по пляжу. Ее черный «Роллс-Ройс» с британским флагом медленно-медленно катил вдоль каменных пляжных раздевалок по деревянной дорожке, и королева на заднем сиденье ласково улыбалась редким прохожим. Ей-Богу, я пожалел королеву. Наверно, сотни тысяч людей беззаботно протопали по этому всемирно известному довильскому «променаду», а королева лишена такого удовольствия, ей пройтись пешком — шокинг!
Явно авторитет Ее Величества заставил смолкнуть возмущенные голоса, и я продолжаю. В Довиле большой песчаный пляж. В сильный отлив море отступает чуть ли не на километр. Броди по песку, собирай ракушки или прыгай по мелкоплесу, как собака из фильма Лелюша.
Отдельные энтузиасты бродят, собирают и прыгают. Отдельные энтузиасты в июле и в августе даже купаются в море. Неужели и в сезон пляж пустынен? Нет, в июле и в августе на пляже жуткое количество народу. Тогда почему народ не купается? Поясняю: в Довиль не приезжают купаться — разве что страшная жара, которая случается редко. Для купания существует Средиземное море и океанское побережье к югу от Ля Боля. Значит, народ загорает на пляже? Повторяю: в Довиле особенно не позагораешь, не тот климат. Вопрос: тогда за каким чертом народ едет в Довиль и прется на пляж? Поясняю: едет для того, чтобы людей посмотреть и себя показать. Основное развлечение на пляже в погожий летний день — чинная прогулка по этой самой деревянной дорожке, по которой рулил королевский «Роллс-Ройс», благо, дорожка длинная — от Морского поселка, вдоль всего Довиля, до следующего городка. А еще лучше — снять напрокат палатку — палатки яркие, нарядные и поставлены так, что сидишь в ней спиной к морю (я не оговорился: именно спиной к морю! найдите где-нибудь нечто подобное!) — зато лицом к дорожке: ты всех видишь и тебя наблюдают. Однако самый шик — быть владельцем каменной раздевалки. Их ряды отделяют пляж с деревянным променадом от города. Каждая раздевалка — это небольшая комната, в которой охотно бы поселились бездомные. В раздевалке, естественно, можно раздеваться, хранить пляжные причиндалы, надувные лодки и т. д. Наверно, кто-нибудь так и делает. Большинство же поступает иначе: открывают пошире дверь и сидят на пороге на стуле, часто даже не раздеваясь. Сидят и зимой, но плотно укутавшись. Важно себя продемонстрировать проходящей толпе. Пусть выскочки и нувориши имеют в Довиле квартиры и виллы — до собственной раздевалки они не дотянули! Раздевалка, я думаю, приравнивается тут к наследственному замку из эпохи Людовика Тринадцатого.
