Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
В обоснование своей позиции М. Арбатова выдвинула три аргумента. Во-первых, она настаивала на том, что интерес к делу со стороны либеральной общественности связан с интересами ее членов, их вовлеченностью в бизнес, а вовсе не заботой о заключенных женщинах. Арбатова утверждала, что В. Новодворская защищает только «VIP-зэков»: почему, спрашивала она, вы требуете снисхождения к Бахминой, привилегированной и «раскрученной» заключенной, чьим делом занимается Запад и международное правозащитное сообщество? А как насчет других находящихся в заключении матерей – тех, что украли мешок картошки, чтобы прокормить детей, в то время как Бахмина украла миллионы? Почему никого не интересует, насколько справедливо судили их? В настоящее время, продолжала М. Арбатова, в российских тюрьмах находятся три сотни беременных женщин и более тысячи матерей с маленькими детьми: почему до сих пор никто не выступил в их защиту? По ее мнению, российские либералы мобилизовались в поддержку Бахминой, потому что в ее кампанию были вкачаны миллионы:
«…Освобождение Бахминой означало неподсудность богатых… Я уже сто раз напомнила, что параллельно Бахминой арестованной беременной Татьяне Харламовой на пересылке устроили выкидыш. И никакую общественность это ни капельки не взволновало потому, что за Харламовой не было бабок. А ее преступлением были не хищения в особо крупных размерах… А Бахмину защищали все, кто мог сесть также, как она или их близкие… Так что если вы ничего не украли и не вывезли из страны, то Бахмина – это не про вас…»[190]
М. Арбатова утверждала, что милосердие должно оказываться людям независимо от их финансового положения и что истинная причина кампании в защиту Бахминой состоит в ее классовой принадлежности: ее освобождение будет означать неподсудность богатых.
Во-вторых, Арбатова выступала против досрочного освобождения С. Бахминой, исходя из либерально-феминистской аргументации, т. е. равенства мужчин и женщин перед законом. Если, задавала она вопрос, Бахмина является обычной воровкой, а вор должен сидеть в тюрьме, то почему следует делать исключение для женщин?
И наконец, М. Арбатова протестовала против того, чтобы беременность служила «пропуском на свободу». С ее точки зрения, Бахмина забеременела специально, чтобы выйти из тюрьмы, а ее освобождение станет знаком «для всех этих зэчек», что беременностью можно воспользоваться, а это противоречит интересам ребенка. В тюрьме, полагала она, в таком случае попросту возникнет рынок спермы: «Но я против того, чтобы шла кампания романтизации беременных женщин. Я против того, чтобы дети зачинались и рождались в тюрьмах для облегчения уголовных преступлений. Я против. Я защищаю права этих детей»[191]. Таким образом, она выступала против использования женщинами репродукции и беременности в собственных интересах и в то время, когда те считают это необходимым, апеллируя к интересам ребенка, но, возможно, руководствуясь еще какими-то соображениями.
Позиция Арбатовой была многими расценена как «бесчеловечная», однако она получила поддержку большинства телезрителей и выиграла дуэль со счетом 68 981 голос против 56 818 у Новодворской. Эти цифры не являются объективными с социологической точки зрения, однако они указывают на социальное разделение, относящееся, однако, к классу в большой степени, чем гендеру. Аргументы за освобождение Бахминой касались материнства; аргументация против обосновывалась отсылкой к классу и классовому неравенству. Таким образом, дискуссия, формально сосредоточенная на гендерной проблеме, превратилась в обсуждение классового неравенства и социальной справедливости, и оппоненткой феминистки Арбатовой была выбрана не антифеминистка, а сторонница экономического либерализма.
в. Феминистская позиция
Чтобы получить представление о позиции тех, кто рассматривает дело Бахминой с точки зрения женских интересов, можно обратиться к обсуждению, состоявшемуся в интернет-сообществе Feministki[192] в Живом Журнале. Это сообщество было создано около десяти лет назад для обсуждения женских и гендерных проблем, и его участницы принадлежат к различным профессиональным и возрастным группам, но, очевидно, большинство составляют женщины от 20 до 35 лет, хотя некоторые его члены старше. Согласно правилам комьюнити, все члены имеют право как публиковать собственные сообщения («посты»), так и комментировать чужие; в сообществе запрещены оскорбления или уход от темы, и модераторы могут «забанить» нарушителей; постинги на острые темы размещаются в режиме private (т. е. видимы только членам сообщества) во избежание «интернет-глумления» и троллинга. Не-члены сообщества могут комментировать сообщения, но не имеют возможности их размещать. Язык общения – русский, и большинство участниц живут в России, Беларуси и Украине; небольшое количество проживает в Европе или Северной Америке. Члены сообщества используют ники, хотя идентичность некоторых из них не является секретом[193].
Сообщение, приглашающее участниц к обсуждению дела С. Бахминой, было размещено в сообществе на следующий день после выхода передачи «К барьеру»; под ним было оставлено 325 комментариев. Большинство участниц дискуссии поддержали досрочное освобождение, аргументируя это тем, что «если такой закон существует, его следует применить и в этом случае». Основные споры, однако, развернулись вокруг того, насколько существование такого закона (который один из членов сообщества, мужчина, назвал «привилегией») правомочно, так как он ставит под сомнение самый принцип гендерного равенства:
«Но все же, что делать с проблемой того, что, отпуская дифференцированно женщин с малолетними детьми, мы оказываем медвежью услугу феминизму?.. Если можно оправдать альтернативное правосудие для женщин, то почему можно возмущаться альтернативной оплатой труда?»[194]
Эта логика находится в русле либеральной аргументации, и одна участница обсуждения указала на равное значение обоих родителей для благосостояния ребенка, а другие настаивали на необходимости освобождения отцов наравне с матерями: «И еще: мы тут все за равноправие мужчин и женщин, ага? Тогда надо бороться и за права сидящих отцов. Давайте мужчин тоже выпустим»[195]. Считая материнство не биологическим состоянием или «особой связью», а социальной деятельностью, работой по уходу и воспитанию (потому в одном комментарии Бахмина была названа «безответственной»), участницы настаивали на важности обоих родителей:
«Я за то, чтобы эти нормы применялись одинаково к обоим полам. С какой стати не отпустить на свободу мужчину, у которого дома беременная жена? Или новорожденный ребенок? Этому ребенку очень помогло бы присутствие отца».
Отстаивая равную ответственность отца и матери за благополучие ребенка («в некоторых семьях отец важнее»), феминистки преследовали цель включить мужчин в процесс воспроизводства, а также выступали против того, чтобы беременность рассматривалась как причина для смягчения наказания или досрочного освобождения:
«Если что, я все-таки за поблажки для матерей, типа лучших условий, большего количества и более длительных свиданий с родственниками. Но никак не освобождения, иначе все идеи равноправия летят к чертям. Пускай будет УДО для молодых родителей, но тогда и для отцов тоже. Все семьи разные: возможно, в какой-то семье ребенок может больше получить от папы».
Большинство участниц обсуждения выступали за «равенство» («Я за закон, который включал бы всех») и отвергали особое обращение как «привилегию». Возникает вопрос: почему то, что являлось гарантией гендерного равенства при социализме, рассматривается многими постсоветскими феминистками как угроза ему? Иными словами, почему смысл «социальной защиты» изменяется при переходе от социализма к капитализму? И как различие позиций в деле С. Бахминой может быть связано с «классовой позицией» его носителей и их отношением к «капитализму» и «социализму»?
Между безразличным рынком и «добрым» правительством
Как указывали исследовательницы постсоциализма С. Гал и Г. Клигман, проблемы воспроизводства, аборта и нормативной сексуальности оказались среди тех, которыми новые демократические правительства региона занялись в первую очередь после прихода к власти[196]. Очевидно, это произошло потому, что общественное внимание было уже привлечено к гендерной теме: например, перечисляя в период перестройки стоящие перед страной задачи, М. Горбачев отметил, что советские работающие матери несут двойную нагрузку. Это, полагал он и многие другие, имеет негативные последствия для семьи и общества, а потому женщин необходимо «освободить», чтобы они могли больше времени уделять семье[197]. Одна из попыток воплотить эти идеи в жизнь была осуществлена в сентябре 1991 года во время проходившего в Москве V и, как оказалось, последнего съезда народных депутатов СССР, в повестке дня которого было принятие Декларации прав и свобод человека. Этот документ, который должен был установить принципы демократического общежития, содержал, среди прочих, статью 20, гласившую: «Семья, материнство и детство охраняются государством»[198]. Скорее всего, эта статья перекочевала в Декларацию из какого-то советского документа, однако депутаты подошли к заявлению серьезно и сосредоточились на длительности оплачиваемого отпуска по беременности и уходу за ребенком. Такой отпуск является формой «освобождения» женщин для выполнения работы по воспроизводству, и начиная с 1950-х годов его длительность росла по мере того, как к полностью оплачиваемым четырем месяцам в 1970-х был добавлен год частично оплачиваемого отпуска, а впоследствии три частично оплачиваемых года и три неоплачиваемых, которые учитывались как рабочий стаж[199]. Во время обсуждения статьи 20 кто-то из депутатов съезда предложил продлить оплачиваемый отпуск для женщин до 5 лет, затем до 10, а затем до 21 года. Инициатива была одобрена, однако впоследствии отменена президентом Б. Ельциным ввиду недостатка средств.
