Марк Алданов - Земли, люди
— ? !
Я не могу сомнѣваться въ данныхъ вице-директора главнаго тюремнаго управленія{37}. Однако, — три политическихъ заключенныхъ въ революціонное время! Во Франціи, въ Англіи ихъ, вѣроятно, десятки, если не сотни.
— Да, три человѣка. Мы не считаемъ нѣсколькихъ арестованныхъ, значащихся не за нами, а за военной властью. Не считаемъ также генерала Беренгера.
Генералъ Беренгеръ, преемникъ Примо де Ривера, боленъ. Онъ считается арестованнымъ, но находится не въ Мадридской тюрьмѣ, а въ Сеговійскомъ замкѣ, гдѣ ему отвели квартиру изъ нѣсколькихъ комнатъ. Онъ не былъ диктаторомъ, не былъ и конституціоннымъ главой правительства. При немъ революціонное движеніе очень усилилось и окрѣпло. Говорятъ о немъ: «не злой человѣкъ». Но за доброе сердце въ политикѣ не даютъ ни гроша.
— Кто же эти трое?
— Гало Понте, котораго вы хотите видѣть, генералъ Мола, бывшій начальникъ полиціи, и...{38}. Итакъ, пропускъ въ тюрьму мы вамъ дадимъ, а по дѣлу о свиданіи съ Гало Понте вы должны обратиться къ министру юстиціи...
_____________________
Повидимому, моя просьба нѣсколько удивила и министра. Однако, онъ тотчасъ отвѣтилъ, что съ его стороны никакихъ препятствій нѣтъ.
— Намъ скрывать нечего. По моему, вы можете говорить съ господиномъ Гало Понте о чемъ вамъ угодно. Со всѣмъ тѣмъ я не могу разрѣшить этотъ вопросъ безъ министра внутреннихъ дѣлъ. Я дамъ вамъ письмо, поѣзжайте съ нимъ на Пуэрта дель Соль. Если министръ внутреннихъ дѣлъ такого же мнѣнія, какъ и я, то вы у него и получите пропускъ.
До пріема въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ еще два часа.
Плаза Майоръ. Поэтъ сказалъ, что есть историческія мѣста, гдѣ самый воздухъ дышитъ кровью. Воздухъ долженъ былъ бы дышать кровью здѣсь. На этой площади происходили ауто-да-фе. По случаю свадьбы Карла II, въ честь юной королевы, здѣсь былъ устроенъ знаменитый праздникъ, закончившійся сожженіемъ двадцати вѣдьмъ. Не мѣшаетъ побывать на этой площади скептикамъ, совершенно отрицающимъ моральный прогрессъ человѣчества («скептицизмъ» вѣдь умѣстенъ какъ приправа, — въ чистомъ видѣ онъ нестерпимъ). А кровью воздухъ на «Плаза Майоръ» не дышитъ: прекрасная тихая уютная площадь, на ней мирно играютъ дѣти. Со второй половины восемнадцатаго вѣка здѣсь никого не жгли. Но въ провинціи, куда перебрались вѣдьмы, жгли и много позднѣе. Послѣдніе ауто-да-фе еще могли бы помнить самые старые изъ нынѣ живущихъ людей.
Статуя одного изъ испанскихъ королей, который очень непопуляренъ въ народѣ. Впрочемъ, сейчасъ статуи нѣтъ,—только пьедесталъ: традиція требуетъ, чтобы при каждой революціи эту статую сносили — и вновь воздвигали при каждой реставраціи. Послѣдній разъ ее снесли въ 1873 году. Возстановили въ 1874-омъ.
Гойа поступалъ иначе. Есть такое его панно: при Бонапартахъ онъ на немъ написалъ короля Іосифа. Послѣ паденія Наполеона и возстановленія Бурбоновъ стеръ и написалъ короля Фердинанда.
___________________
Колоссальный дворецъ: Palacio real. Великолѣпное зданіе изъ гранита и мрамора. Говорятъ, во дворцѣ сказочныя богатства, первая въ мірѣ коллекція ковровъ, оставшаяся еще отъ Карла V. Все это цѣло. Пока цѣло.
Члены Временнаго Правительства идеалисты. Поэтому надъ воротами виситъ надпись: «Народъ, береги это зданіе! Оно твое».
Но члены Временнаго Правительства также и практическіе люди. Поэтому у воротъ стоитъ отрядъ полиціи.
Distinguo...
_____________________
Тройная витрина книжнаго магазина. На это, говорятъ, полезно взглянуть при ознакомленіи съ новымъ мѣстомъ, — «скажи мнѣ, что ты читаешь, и я тебѣ скажу, кто ты». Въ первыхъ витринахъ тѣ книги (на разныхъ языкахъ), какія теперь увидишь въ любомъ книжномъ магазинѣ міра. Нѣтъ лучшаго, на мой взглядъ, романа послѣднихъ лѣтъ, удивительнаго «Angel Pavement» Пристлея; но онъ еще не завоевалъ и Парижа. Есть Валери, Моруа, Томасъ Маннъ, Гекели, Коллетъ, — все самая настоящая литература, имѣющая право на міровую славу. Есть прелестный «Грандъ-Отель» Викки Баумъ. Наряду съ этимъ — Фейхтвангеръ, Пиранделло, Толлеръ, Гладковъ, Па найотъ Истрати. Есть, конечно, и Ремаркъ, — однако, не до безчувствія, какъ въ Германіи или въ Голландіи.
Легкая провинціальность Мадрида порою сказывается въ погонѣ «за самымъ что ни на есть новѣйшимъ». Въ философіи это Гайдеггеръ, но въ литературѣ «послѣднимъ крикомъ Парижа» здѣсь явно считаются книги, которыхъ въ Парижѣ не читаетъ рѣшительно никто (въ одной испанской статьѣ мнѣ попалась фраза: «знаменитый французскій писатель Жоржъ Піокъ»). Есть и хорошо намъ знакомая смѣсь Лондонскаго клуба съ Московской комячейкой — серпъ и молотъ въ видѣ брелока, красное пятно на чековой книжкѣ, лэди Асторъ подъ ручку съ Бэлой Куномъ... Смѣсь многоликая и невыносимая.
Зато третья витрина трогательна. Вотъ гдѣ не гоняются за послѣднимъ словомъ: качество вполнѣ замѣняетъ новизну. При одномъ взглядѣ молодѣешь на двадцать пять лѣтъ. Сѣрыя книжки, красныя брошюры. Тутъ политика. Легкое засилье «Карлоса Маркса», какъ и у насъ въ 1905 году; но, разумѣется, не самъ Марксъ, — это по Мадридскому климату тяжелое блюдо, — а спутники всѣхъ величинъ. И «Анти-Дюрингъ» есть? Есть (попробуйте найти въ Парижѣ). И Вильгельмъ Либкнехтъ? Какъ же, вотъ онъ. Брошюры для любого возраста, — можно стать умнѣйшимъ человѣкомъ, истративъ всего пять копеекъ.
Гораздо меньше умиленія вызываетъ верхній уголокъ витрины. На обложкѣ женская голова, раздѣленная на двѣ части проходящей черезъ носъ вертикальной линіей: одна половина бѣлая, другая синяя. Это «Новая женщина», трудъ госпожи Коллонтай. Рядомъ, тоже въ удивительныхъ обложкахъ, Бончъ-Бруевичъ, Троцкій и еще какой-то «El Nihilista», — оказалось, «Отцы и дѣти»: нельзя же требовать отъ испанскихъ книгопродавцевъ вполнѣ совершеннаго знанія классической русской литературы, — Тургеневъ, Бончъ-Бруевичъ, всѣхъ не заучишь.
Желающіе могутъ сдѣлалъ выводъ: «скажи мнѣ, что ты читаешь»...
__________________
Министерства въ Испаніи обставлены много роскошнѣе, чѣмъ парламентъ, хотя историческихъ драгоцѣнностей, вродѣ тѣхъ, что сохранились на Quai d’Orsay или на Downing Street, здѣсь, кажется, нѣтъ нигдѣ. Кабинетъ министра внутреннихъ дѣлъ — огромныхъ размѣровъ комната, выходящая окнами на главную площадь Мадрида, Пуэрта дель Соль. Три пріемныя, комната секретарей, клубныя кресла, портреты людей въ мундирахъ и лентахъ, громадные столы, безпрестанно звонящій телефонъ, необыкновенный порядокъ, необыкновенная учтивость.
Не совсѣмъ обыкновенный министръ для революціоннаго правительства: братъ герцога Мауры, сынъ знаменитаго государственнаго дѣятеля, много разъ бывшаго главой кабинета въ царствованіе Альфонса XIII. Самъ онъ человѣкъ весьма умѣренныхъ взглядовъ, вѣрующій католикъ и отнюдь не революціонеръ по природѣ. У насъ въ 1917 году были въ правительствѣ «заложники демократіи», — я не совсѣмъ понимаю, что собственно это значило; но, повидимому, донъ Мигуэль Маура въ испанскомъ Временномъ Правительствѣ «заложникъ аристократіи» (впрочемъ, аристократіи не родовой: Маура незнатнаго происхожденія, несмотря на герцогскій титулъ).
Министръ внутреннихъ дѣлъ отнесся къ моей просьбѣ точно такъ же, какъ министръ юстиціи. Легкое удивленіе и полное согласіе.
— Вы желаете говорить съ господиномъ Гало Понте? Пожалуйста. Я сейчасъ напишу вамъ пропускъ.
Пропускъ готовъ. О положеніи въ странѣ донъ Мигуэль Маура высказываетъ точно такія же мысли, что и другіе члены Временнаго Правительства: все идетъ хорошо, никакой опасности нѣтъ, о большевикахъ не приходится говорить серьезно. Не приходится говорить и о старомъ строѣ.
— Въ чемъ, господинъ министръ, обвиняется донъ Гало Понте?
— Вы, вѣроятно, знаете, что онъ былъ министромъ юстиціи генерала Примо де Ривера. Кортесы рѣшать, предавать ли его суду...
Возможно, что кости барона Монтескье вздрогнули въ могилѣ при этихъ словахъ испанскаго министра. «...La puissance législative ne peut pas juger et elle le peut encore moins dans ce cas particulier ou elle représente la partie intéressée, qui est le peuple». Этому мы учились въ университетахъ. Но государственный переворотъ ставитъ правительство въ положеніе, трудность котораго Монтескье не предвидѣлъ. Не надо понимать черезчуръ буквально слова министра юсти ціи о «юридической революціи». Новая власть хочетъ судить наиболѣе ненавистныхъ ей дѣятелей стараго строя: «не оставлять же ихъ совершенно безнаказанными». А по какимъ законамъ ихъ судить? Они дѣйствовали въ согласіи со своими законами. Если новой власти везетъ, то можетъ оказаться, что старые министры въ чемъ-либо нарушили и старый законъ — тогда положеніе очень облегчается. А вдругъ ни въ чемъ не нарушили? А вдругъ наиболѣе ненавистныя ихъ дѣйствія именно тѣ, въ которыхъ они выполняли собственный законъ самымъ точнымъ образомъ? Поэтому есть неискренность и недоговоренность во всѣхъ слѣдствіяхъ и судахъ, которые устраивались побѣдителями въ политическихъ «распряхъ. Поэтому процессъ короля Людовика XVI былъ образцомъ трагической нелѣпости: бой 10 августа, рѣшившій участь французской монархіи, могъ кончиться иначе, и тогда, по совершенно такому же обвинительному акту, было бы легко отправить на гильотину Дантона, — ничего и измѣнять не надо было бы, кромѣ имени: «Louis est-il coupable?..» — «Danton est-il coupable?...»
