Газета Завтра - Газета Завтра 152 (44 1996)
Боже мой, эта холеная сучка в своем репертуаре — о каком-то “приемчике” талдычит! И смеет говорить со мною таким снисходительным запанибратским тоном, точно мы расстались буквально вчера и оставили на потом самое классное, самое трудоемкое, самое забавное совокупительное упражнение… Меня приглашали на обыкновенное злодейское подлое смертоубийство раздавленного балбеса-школяра, которое будет совсем не страшное, как в настоящих задорных телемультиках о бесстрашной девочке и ее храбром и верном роботе-телохранителе.
Желудок мой достаточно мужественно артачился и ни за что не желал расставаться с остатками содержимого моего позднего холостяцкого завтрака. И чтобы как-то перемочь эту непривычную, довольно мерзостную для меня слабость, я глупейшим нервическим движением руки вознамерился забраться во внутренний левый карман куртки, полагая выудить оттуда пригревшийся стеклянный финский флакон с ихней же водкой, всегда сопутствующей, вернее, сопровождающей меня на нынешних прохладных осенних оздоровительных моционах…
— Стоять смирно! Не валяй дурочку, дядя Игорь! — выдохнутые из кровавой неширокой расщелины пара отчетливых, точно отсеченных реплик возвратили меня, рефлексирующего интеллигента, к действительности, к вполне заурядному факту, что моя собственная, в меру серебристая, с претензией на моду подправленная голова имеет такое же законное право превратиться в бесплатную удобную мишень. Мишень для изящного хромированного дамского револьвера, с профессиональной сноровкой и цепкостью нацеленного куда-то в область моей страдающей переносицы.
— Ты что, сука!.. Меня… Меня пугать своей пукалкой? Меня, который…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
… Ее остановившиеся, искусно выведенные к вискам глаза по чьей-то чудесной воле еще прожили какой-то микромиг земной, недоумевая, что это с нею, дурочкой, случилось? Хотя вряд ли потухающие глаза ее успели удивиться моему плоскому пристрелянному родному “Стечкину”, из которого первый разгоряченный шмель ужасно ужалил ее прямо под левый отретушированный глаз, выбив из него запоздалую, возможно, еще живую горячую слезу…
Второй и третий куражливо прожужжали мимо, пробивая навылет шею и прожигая левую литую мраморную лопатку ее верного Филиппка; четвертым (и третьим контрольным) я сделал аккуратную черную отметину в его каменном виске. Именно контрольный “шмель” стал валить нехотя разворачивающегося в мою сторону, испытанного, всхлипнувшего Филиппка, в предсмертной агонии прижавшего намертво гашетку своей страшной дуры и шально шмальнувшего куда-то в оголившиеся верхушки ближнего березняка прощальный разрывной харчок. И окончательно завалившись, вытянулся во весь свой бездарно героический греческий рост — и отлетающая душа его напоследок как бы брезгливо отряхнулась, колыхнувши этого свалившегося грузным грязным грузом бывшего жителя Земли-матушки.
Как ни странно, верного, молчаливого, исполнительного Филиппка мне было слегка жаль. Разве нормальной порядочной мужской злости достоин зараженный бешенством прирученный домашний зверь? Он достоин пули — не более. А вот милая грациозная хозяйка, владелица, а точнее сказать, рабовладелица, достойна более вещественного, более мучительного и протяженного во времени, она достойна мщения не в собственной тщетной ничтожной и тленной жизни, но мщения в памяти людской.
(ФИГУРА) Кто украл “кремлевскую баню”?
Бочаров Сергей — русский художник, родился в 1953 году в Сибири. Окончил художественное училище, Ленинградскую академию художеств, ВГИК. Работает в жанре портрета, пейзажа, натюрморта и станковой картины.
В качестве художника кино снял 18 фильмов: “Сталкер”, “Поездка в Висбаден”, “Забавы молодых” и др.
Преподавал живопись во ВГИКе, в Австрии и Италии. Профессор. Картины находятся в собраниях русских и зарубежных музеев, в частных галереях и коллекциях ФРГ, Норвегии, Японии, Кореи, Италии, Франции, США… Предлогаем интервью с художником в Выставочном зале ЦДХ.
— Сергей Петрович, что случилось с вашей “Баней”? Один из телесюжетов, мягко говоря, заинтересовал публику?
— Исчезла моя самая значительная картина — “Кремлевская баня”.
— Может быть, потому что в наше “демократическое” время вы дерзнули назвать свою экспозицию “Исповедь коммуниста”?
— Так оно и есть, но своим мировоззрением я не поступлюсь.
— Расскажите поподробнее об этой детективной истории и о самой картине.
— Действие в этой картине происходит в Георгиевском зале Кремля. Все знают, что это Зал Русской Славы. Он имеет светлый, белый колорит. Много света, солнца, очень красивый инкрустированный пол.
И вот в этом зале происходит баня, обычная баня, напоминающая римские термы. Участники этой бани — “наши” руководители. Короче, неприличное действо в Зале Русской Славы…
Этим я хотел показать не свое плохое отношение к ним, а их отношение к России, символом которой является Георгиевский зал.
С правой стороны у меня изображен главный идеолог России — Киссинджер, ну а другие — те, которые руководят несчастной и изнасилованной страной.
Некоторые участники этой бани сидят на красных полотенцах -так отнеслись они к красному флагу. Пусть это аллегория, но зрителям ее расшифровывать не надо…
— И что же дальше?
— За два часа до открытия выставки администрация ЦДХ картину сняла с показа. Представьте мои чувства! А когда возвращался домой на своем микроавтобусе с “Баней” в салоне, меня “вдруг” остановила ГАИ якобы за нарушение правил. Препроводили к своей машине, морочили голову, выписывали какой-то штраф… А возвратившись, я обнаружил, что картина исчезла…
— Вы хотите сказать, что это был отвлекающий маневр?
— Разумеется! Но я ее восстановлю! И увеличу в четыре раза!
— Почему вы назвали выставку “Исповедь коммуниста”?
— В 1971 году я вступил в партию, вступил по убеждению. Себя не отношу к тем, кто делал революцию и потопил Россию в крови, не отношу и к тем перевертышам, что сейчас у власти. Я из тех коммунистов-работяг, у которых есть честь и совесть, а самая главная ценность — Родина.
Идеи коммунизма гуманны и справедливы, они развивают Дух и Душу, не позволяют опуститься до скотства — хапать и все грести под себя. Да, мы шли путем проб и ошибок, и это естественно, так как в мире мы — были первыми, но сам путь был правильным.
Сейчас нас насильственно превращают в злых и тупых животных, но я надеюсь, что мы вернем себе человеческий облик.
— Да, “дух сошел в темницу плоти”…
— Именно в темницу. Хапают, хапают, а что в итоге? Два квадратных метра! Главное в этом мире — твои добрые дела!
— К сожалению, я не видела вашей многострадальной “Бани”, но то, что я вижу здесь, впечатляет. Кроме жанровых картин, завораживающие пейзажи, натюрморты…
— Этим я хочу показать: да, я — коммунист и красота мне не чужда, более того, она мне близка и дорога.
— “Нам внятно все — острый гальский смысл и сумрачный германский гений…”
Расскажите о Венецианской серии.
— Преподавал в Риме, со студентами ездил на этюды в Венецию, где собраны почти все перлы итальянской эпохи Возрождения.
На этом маленьком островке-пятачке топтались все гении: и Тициан, и Веронез, и Тинторетто — с ума можно сойти! В любой собор заходишь — шедевры!
Конечно, Венеция прекрасна. И ей я посвятил не только этюды, но и большие картины: “Вид на большой канал” с видом на церковь Санта Мария де ля Салюте, “Мост Риалта”, “Канал Сильвестра” и т. д.
Все это я писал с натуры. Хотел посоревноваться с итальянцами, показать взгляд русского художника. И небольшая выставка, которую я там сделал, имела успех.
— Москва в вашем исполнении предстает в мистическом ореоле лунного света и тумана… Мостовая — россыпи серебра, а Кремль, как магический осколок неведомой Вселенной…
— Я объездил весь мир. Художники всех времен и народов прославляли Рим, Париж, Лондон. Не спорю, прекрасные города. Но такого города, такого духовного мегаполиса, как Москва, — нигде в мире нет!
Вот, говорят, и Кремль, и другие шедевры, мол, проектировали итальянские архитекторы. Может быть, но жар Души вложили русские строители. И, как ни крути, — итальянская архитектура холодная, а наша — теплая, яркая, духовная!
— Вы влюблены в Москву?
— Не только влюблен, я болен ею. Только в Москве такая оранжево-красная луна, только в Москве такая поэтичная мартовская оттепель, только в Москве такие мажорно-синие тени! А тихие московские дворики, а старинные уголки Замоскворечья… И разве не преступно уничтожать эти последние уникальные оазисы древней культуры? Да, я — критик сегодняшней “демократии”, но когда Лужков восстанавливает, реставрирует, не дает разрушать старое зодчество — творит Божеское дело.
— И тем не менее, многоэтажные монстры все чаще вторгаются в этот оазис.
